Мать тяжело вздохнула:

– Нет, это поразительно! Тебе тридцать два года. Ты прелестная, умная, состоявшаяся женщина и при этом лишена всякой уверенности в себе. Совершенно не способна взглянуть в зеркало и увидеть себя в истинном свете.

– Что ты хочешь сказать? – выдохнула я.

– Все рассуждения о том, как Джек тебя использовал, основаны на убежденности… уж не знаю, твоей или Мадди, что всякий разумный мужчина немедленно предпочтет ее тебе. Но это чистый вздор! Да, Мадди – девушка привлекательная, но я всегда считала, что в сравнении с тобой кажется несколько бледноватой.

– Очень любезно с твоей стороны, – возразила я, – но не имеет ничего общего с моей уверенностью в себе. Я знаю, что далеко не красавица, и давно примирилась с этим.

– Не красавица? Клер, ты просто ослепительна! Прекрасные волосы, выразительные глаза – кстати, мои глаза, – идеальная кожа и фигура как у Лиз Тейлор в лучшие ее дни! Ну, ты не похожа на тощих актрисулек, которые так популярны в наше время: ни бюста, ни задницы, – но именно этим и выделяешься из серой толпы ничтожеств.

Я закатила глаза:

– Спасибо, но ты моя мать. Ты и должна говорить подобные вещи.

– Ты, кажется, всегда твердила, что я слишком критично к тебе отношусь. Может, так оно и было… но мне никогда не приходило в голову, что уровень твоей самооценки настолько низкий. Может, это я и виновата, потому что редко говорила, какая ты красивая и как дорога мне, как отличаешься от модных дурочек, подражающих кинозвездам, – задумчиво произнесла она.

Я совсем растерялась.

– Но… видишь ли, ты вообще мне никогда ничего подобного не говорила.

Я не позаботилась добавить, что если она и упоминала о моей внешности, то лишь затем, чтобы скрупулезно перечислить все недостатки и минусы.

– Ты, наверное, права, – кивнула мать, снова опуская ноги в воду. – Наверное, меня пугало то, что ты куда амбициознее меня. Всегда стремилась к чему-то… большему. Такая умная, хорошенькая и способная. Я никогда не сомневалась, что ты многого добьешься. Тебе всего лишь не хватало уверенности… И может… может, тебе пора усвоить, что в отношениях с мужчинами оборона необходима не всегда.

– Но таким образом я убереглась от многих страданий, – возразила я. – Посмотри, что случилась, когда я позволила себе забыть о своих правилах!

– Я не согласна с тобой в оценке случившегося. Единственная ошибка Джека в том, что он с самого начала не сказал тебе правду. И хотя его аргументы не выдерживают никакой критики, я все же понимаю, почему он солгал, тем более что хотел узнать тебя лучше. А утверждение, что он использовал тебя с целью отомстить Мадди… прости, но это кажется мне несколько надуманным. Если бы он желал именно этого, если он такой жестокий и подлый, почему не признался, когда ты его допрашивала? А ведь он сказал, что любит тебя, просил, чтобы ты осталась и позволила ему объясниться. Какой смысл отрицать правду, если месть с самого начала была его целью? – спросила мать так рассудительно, что мне вдруг стало не по себе. Что, если я слишком поспешила и, не разобравшись, зря обвинила Джека? Что, если версия Мадди полностью взята с потолка? Мы долго дружили, и я всегда ценила ее мнение. А вот Макс утверждал, что Мадди тщеславна и эгоистична… может, эти стороны ее характера я просто не хотела признавать? В конце концов, у каждого свои недостатки, и хотя некоторый нарциссизм – не самое худшее в мире качество, он, вполне возможно, и наложил отпечаток на поведение Мадди и ее выводы о том, почему Джек так заинтересовался мной. Но если она была не права, это скорее всего означает, что я неверно судила о Джеке.

– И что же мне делать? Даже если я ошибалась насчет Джека и ты права во всем, – как насчет Мадди? Да, она наговорила мне гадостей, и с ее стороны, наверное, мерзко было намекать, что Джек никогда бы не увлекся мной, но, Господи, ведь я действительно сподличала, встречаясь с ним за ее спиной. Вряд ли она обошлась бы со мной как с последней тварью, если бы я не отбивала у нее Джека. Что делать? Как все исправить?

Но моя мать, всегда имевшая ответы на любые моральные дилеммы, на этот раз пожала плечами.

– Надо хорошенько поразмыслить. Уверена, мы что-нибудь придумаем, – пообещала она.

Знай я, что придет в голову матери, мгновенно удрала бы не только из города, но и из штата. На следующий день, едва я приняла душ и переоделась, согласившись, наконец, выйти из дома (мы решили поехать на ленч, а потом к маникюрше), мать тихо постучала в дверь гостевой спальни и, когда я открыла, встала на пороге, одетая в синие капри цвета барвинка и свитер без рукавов такого же оттенка.

– Только не сердись, – выпалила она, протягивая мне радиотелефон, после чего повернулась и почти побежала по коридору. Я посмотрела ей вслед, повертела трубку, потом поднесла ее к уху и сказала:

– Алло?

Сама не знаю, почему я ее послушалась. Возможно, сработал условный рефлекс, вбитый с детства: уж если у тебя в руках телефонная трубка, нужно говорить. Может, на секунду в голове промелькнула идиотская мыслишка, что мать каким-то чудом отыскала Мадди и Джека, все с ними обсудила (примерно таким же образом, как с той мамашей, не пригласившей меня ночевать) и теперь оба сговорились позвонить, уверить меня, что все в порядке, все прощено и забыто. А может, все дело было в любопытстве, хотя, как говорят, именно оно сгубило кошку.

– Алло, это Клер? – прозвучал смутно знакомый женский голос.

– Да, – немного растерялась я, пытаясь определить, кто говорит. Дальняя родственница? Одна из приятельниц мамы? Кто-то, кого я знаю?

– Здравствуйте, Клер, это доктор Дейдре Блум из «Рилейшншип рэдио». Ваша мать звонила сегодня, и, зная, что вы решаете сложные проблемы, я подумала, что, может быть, вам окажется небесполезна наша помощь.

Значит, национальное радиошоу, куда звонят люди, нуждающиеся в совете по вопросам морали. Я даже слушала передачи несколько раз. Доктор Блум, та, которой принадлежал голос в трубке, показавшийся мне знакомым, была известна привычкой изничтожать людей, имевших наглость обратиться к ней с откровенно глупыми вопросами, например: «Я подумываю завести роман с подростком, который чистит наш бассейн. Стоит мне все это затевать?» Или: «Правильно я поступаю, собираясь с парнями в поход, когда моя жена на девятом месяце и вот-вот разродится?»

Многие люди считают Дейдре Блум неоправданно резкой, и это правда: когда она расстроена по-настоящему, от ее воплей стекла вдребезги разлетаются, – но, честно говоря, на ее месте я бы тоже озверела, слушая с утра до вечера всяких идиотов.

– Простите… но… я сейчас в эфире? – прошептала я.

– Совершенно верно. Ваша мать рассказала, что последнее время у вас проблемы с подругой и вам нужно помочь в них разобраться, – пояснила доктор Блум с явным сочувствием. Она вовсе не казалась злобствующей стервой, готовой пролезть в телефонную трубку и придушить беднягу, утверждающего, что минет в рабочем порядке, не выходя из офиса, фактически не является изменой жене.

И что теперь делать? Я человек скрытный и вовсе не собиралась делиться своими проблемами с общенациональной аудиторией доктора Блум. Но просто отключить телефон показалось мне неоправданной грубостью, тем более что ведущая явно стремилась помочь. Я села на кровать и тяжело вздохнула:

– Что именно рассказала вам моя мать?

– Что вы начали встречаться с бывшим бойфрендом подруги, которая до сих пор жалеет о разрыве, но при этом ничего ей не объяснили. А когда ваша подруга обо всем узнала… кстати, каким именно образом она об этом узнала? Вы все-таки решились на откровенность? – зачастила доктор Блум.

– Н-нет, – пробормотала я. – Она увидела нас вместе.

– О Господи. Итак, насколько я поняла, ваша подруга разозлилась, что вполне понятно, а теперь вы хотите знать, как с ней помириться. Вы извинились?

– Да… да… пыталась, но она ничего не хотела слышать. Была слишком расстроена, когда я пришла.

– Вы понимаете, почему она была расстроена? Надеюсь, не пытаетесь оправдать ваше вероломное поведение? – слегка раздраженно осведомилась доктор Блум, и я почему-то поняла, что если попробую оправдаться, меня разорвут в клочья.

– Нет-нет, – поспешно заверила я. – Понимаю, что все испортила сама. И знаю, что она может… может никогда меня не простить. Но все же хотелось бы понять, можно ли исправить содеянное.

– Позвольте спросить, вы все еще встречаетесь с этим человеком, бывшим приятелем вашей подруги? – Милая доктор Блум вернулась. Все тот же мягкий, располагающий к откровенности тон.

– Я… ну… не сейчас, но хотела бы встречаться. Все это слишком сложно, но он… он мне небезразличен.

– Вы влюблены в него? – подсказала она.

– Да… влюблена.

– В таком случае есть только один выход, – деловито объявила доктор Блум.

Я встрепенулась. Все казалось таким безнадежным, серым и унылым, что сама мысль о появлении верного решения проблемы ободряла. Может, когда доктор Блум закончит разбираться в моих трудностях с Джеком и Мадди, она возьмется заодно и за кошмар с Максом, мою тупиковую карьеру, натянутые отношения с отцом? Буду звонить ей каждый день с новым вопросом, а она станет выдавать решения, и всего через несколько недель моя жизнь встанет на верные рельсы. Все равно, что побывать у психотерапевта, только лучше – быстрее и бесплатно.

– И какой же? – радостно спросила я.

– Вы должны поступить так, как следовало сделать с самого начала: позвонить подруге и попросить у нее разрешения продолжать встречаться с этим человеком.

Мои надежды обратились в прах.

– Но она ненавидит меня, – почти взвыла я. – Ни за что не даст своего благословения, особенно сейчас.

– Да, разумеется, она на вас сердита. Ей лгали. Ее обманывала та, кому она доверялась. А вы, притворяясь, что утешаете ее после разрыва…

– Я не притворялась. И действительно пыталась утешить ее, – перебила я.

– Дело в том, – продолжала доктор Блум уже гораздо резче – похоже, ей не нравилось, когда ее перебивали, – что вы причинили ей боль своей ложью, и теперь придется исправлять ситуацию.