— Это была необузданная толпа, — объяснил сэр Гектор. — Несколько сот бунтарей, вооруженных ружьями, топорами и ножами. И конечно, возглавлял их человек, назвавшийся Ребеккой. К сожалению, никого не поймали. С этими бунтами такая беда. Территория обширная, застав много. Почти невозможно узнать, где и когда они ударят в следующий раз.

— И поэтому мы будем сидеть сложа руки и позволять, чтобы из нас делали дураков? — с холодной надменностью поинтересовался Герейнт. — Чтобы в следующий раз это уже были наши стога, наши конюшни и наши дома? Думаю, нет, Гектор.

— Я рада тому, что вы возмущены не меньше нашего, Уиверн, — заметила леди Стелла. — После ваших высказываний о пошлине, десятине и ренте мы уже решили, что вы будете на стороне черни.

— Одно дело оказывать милость добровольно, тетушка, и совсем другое дело, когда эту милость вырывают у тебя силой. Мы не можем позволить ничего подобного. Какие меры были приняты, Гектор? Солдат вызвали?

— Я с утра уже переговорил со многими, — сообщил сэр Гектор. — Разумеется, мы попросим, чтобы сюда прислали солдат. А пока к нам в графство отправлены специально обученные констебли. Но придется нелегко. Мы будем полностью зависеть от осведомителей. Предложим награду за поимку любого бунтаря — пятьдесят фунтов за рядового мятежника, сотню за одного из вожаков, или дочерей, как они по-дурацки себя называют, и пять сотен за Ребекку. Что думаете, Уиверн? Согласны заплатить свою долю?

— Это большие деньги, — сказал Герейнт.

— Такая сумма вам вполне по силам. — Тетя даже не попыталась скрыть презрения в голосе.

— Я имел в виду, что совсем скоро мы окружим зачинщиков и положим конец этому безумию, — объяснил Герейнт. — И тогда отовсюду слетятся осведомители, чтобы потребовать свою награду.

— Сразу видно, что вы давно не были в наших краях, — заметил сэр Гектор. — Валлийские крестьяне не только глупы и упрямы, но и молчаливы, как пни. Они предпочтут защищать друг друга, чем жить в достатке на деньги от предательства.

— Но кто-то обязательно заговорит, — возразил Герейнт, — с нас хватит и одного.

— Или если удастся поймать кого-то с поличным, — добавил дядя. — Такой пленник может выдать нужные сведения за обещание, что он не проведет следующие семь, а то и больше лет своей жизни на каторжных работах в чужом краю.

— Все, что от меня зависит, я, разумеется, сделаю, — заверил родственников Герейнт. — Завтра в это же время мои люди уже будут знать, что для них же лучше, если застава в Пенфро окажется первой и последней заставой, которую они разрушили. Я уже был готов пересмотреть сумму ренты и несколько уменьшить десятину. Я готов был понизить пошлины, чтобы помочь моим фермерам, но они только что лишились моего сочувствия.

— Ну, — сказала леди Стелла, — это уже хоть что-то. Сэр Гектор осторожно прокашлялся.

— Я отнюдь не намерен критиковать вас, Уиверн, — произнес он, — но я предсказывал нечто подобное, как только услышал о запруде и егерских ловушках в вашем поместье. С этими людьми нельзя проявлять даже намека на слабость.

— Теперь я это понял, — смиренно согласился Герейнт. — Этого больше не повторится, можете не сомневаться. Меня нисколько не забавляет, когда на меня плюют. — Он поднялся и, потянув шнурок звонка, обратился к леди Стелле: — Сейчас подадут чай, тетя.

Глава 15

На следующее утро, нанося визиты, Герейнт специально не пошел сначала к Аледу. Он посетил фермы, прежде чем отправиться в деревню, и там тоже зашел в несколько домов и только потом остановился у кузницы. В это утро он уже не был новоиспеченным хозяином, пытавшимся познакомиться со своими людьми и даже продемонстрировать дружелюбие. В это утро он предстал перед ними строгим, надменным аристократом, который задавал вопросы, предупреждал и намекал на награду.

Преподобный Ллуид удивил его.

— Я попрошу вас уйти, милорд, — заявил он, поднявшись с места и заговорив с большим достоинством, когда Герейнт попытался заручиться его помощью по привлечению осведомителей, — любой, кто просит одного человека предать другого именем закона и справедливости, нежеланный гость в этом доме. И тот, кто просит об этом, и тот, кто соглашается предать, — оба отвратительны в глазах Господа.

— Даже если они помогут положить конец насилию и разрушению? — надменно спросил Герейнт, тоже поднимаясь с места.

— Я не оправдываю насилия, — ответил священник. — Как не оправдываю предательства. Точно так же, милорд, я не оправдываю угнетения бедных богатыми. Но только Господь Бог, — он показал пальцем в потолок, — видит грех под любым обличьем. И только Бог может наказывать.

Герейнт ушел. Преподобный Ллуид заслужил его глубочайшее уважение. «И все-таки у каждого человека найдется темное пятно», — подумал он. Священник явно полагал, что некоторые прегрешения не стоит оставлять на откуп Господу. Так, незамужних женщин в положении можно отлучать от церкви, изгонять из общества, чтобы они сами решали, что им делать дальше — жить или умирать.

Затем он направился к кузнице. Алед настороженно взглянул в его сторону, а заказчик тем временем бочком выскользнул на улицу. Кузнец вытер руки о фартук.

Герейнт начал пространную речь, рассчитанную на перепуганного подручного, который жался в углу, стараясь сделаться незаметным. Наконец Герейнт многозначительно взглянул на друга и почти незаметно кивнул в сторону мальчишки.

— Гуил, — сказал Алед, — ступай-ка домой обедать, хорошо? Извинись за меня перед матерью за то, что явился чуть пораньше.

Гуил им не стал дожидаться второго приглашения и тут же испарился.

— В Лондон отправлены письма, — быстро произнес Герейнт. — Каждый землевладелец в этом графстве, включая меня, получит такие же.

— А ты исполнительный, — с удовольствием отметил Алед.

— Значит, в среду ночью две заставы? — уточнил Герейнт. — Мы должны вдвойне побеспокоиться, чтобы сохранить все в тайне. Поиск осведомителей может принести свои плоды.

— Сомневаюсь, — сказал Алед. — Ты оскорбляешь моих земляков, Гер.

— И моих тоже, — улыбнулся Герейнт. — Алед, у Ребекки сундуки набиты золотом.

Приятель смотрел на него непонимающим взглядом.

— Часть денег из этих сундуков уже отослана смотрителю заставы в Пенфро и его жене, чтобы возместить им потерю дома и заработка, — продолжал Герейнт. — Впредь будет так же. Деньги уже отосланы или будут отосланы в ближайшее время тем, кто больше всех страдает от обращения графа Уиверна и других землевладельцев. К Шарлотте наверняка обратятся с расспросами. Я специально упомянул о существовании сундуков, а то у тебя отвисла бы челюсть и вид бы был еще глупее, чем обычно. — Он снова заулыбался.

— А нужно ли это, Гер? — нахмурился Алед. — Комитет не сможет вернуть тебе эти деньги.

— Я не просил помощи, — сказал Герейнт. — Это сундуки Ребекки, а я и есть Ребекка. Ну, пора идти, а то если за мной наблюдают, скажут, что я сдираю с тебя шкуру заживо. Значит, в среду.

Алед коротко кивнул.

Марджед обходила поле, где вскоре предстояло сеять пшеницу. Делая первый круг, она не обращала внимания на мелкие камни, уговаривая себя, что из-за такой мелочи нечего ломать спину. Но когда большие камни были убраны, эти мелкие вдруг увеличились в размере, и стоило ей заняться каким-нибудь делом на подворье, как они тут же бросались ей в глаза, словно укоряя.

Пришлось вновь собирать камни. Она занималась этим с самого раннего утра и к полудню совсем выбилась из сил. С отвращением заметила, что под ногти забилась грязь. Лицо тоже, наверное, она выпачкала землей, когда тыльной стороной руки отводила непокорные прядки волос, выбившиеся из косы.

Придется вечером натаскать и нагреть воды, чтобы вымыться. А потом она наденет все чистое и отдохнет возле окна, пока не наступит час ложиться спать. Впрочем, до вечера еще целая вечность. Марджед выпрямилась и оглядела поле, стараясь убедить себя, что половина работы уже сделана.

Потом она резко повернула голову и посмотрела на подворье. Ее ноздри затрепетали. Он выглядел так безупречно, как будто дома у него было только одно занятие, решила она, — отмокать в горячей ванне. Да к тому же у него короткие кудрявые волосы, которые едва шевелятся на ветру. Он, наверное, вообще не знает, что такое пот. Или земля… хотя много лет назад и бегал по ней только босиком.

Он стоял у калитки и смотрел на нее. На ферме жили еще две женщины. Если это был визит вежливости, то граф мог постучать в дом и развлекаться беседой со свекровью и бабушкой ровно столько, сколько он решил пробыть в их компании, оказав им честь. Но нет, ему понадобилось отрывать от работы именно ее.

Марджед вытерла руки о фартук и направилась к нему. А сама думала, что не могла бы выглядеть грязнее, неряшливее или уродливее, даже если бы постаралась. И с каждым шагом в ней возрастал гнев: Марджед задевало, что он застал ее в таком виде. Нет, решила она, ей все равно. Ей наплевать, какой он ее видит или что думает.

— Что, скажи на милость, ты делаешь? — спросил он с ненавистным отточенным английским выговором.

— Ты как раз застал меня за игрой вместо работы, — дерзко ответила она. — Собираю камни с поля, когда могла бы заняться настоящей работой, например покормить Нелли. А тебе как показалось, чем я занята?

— Марджед, — сказал он, — это мужская работа.

— Ну конечно. — Она ударила себя по лбу выгнутым запястьем. — Какая же я глупая. Не стану больше медлить, сейчас же пойду в дом и созову всех мужчин, которые спят там или в хлеву.

Он смотрел на нее холодными голубыми глазами, его лицо ничего не выражало. Ей было все равно, что он подумает о ее дерзости или как поступит. А затем он скинул плащ, перебросил его через перекладину ограды. Шляпу надел на столбик и стянул сюртук.

— Что ты делаешь? — Ее глаза округлились от удивления. Сюртук последовал за плащом. Теперь он расстегивал пуговицы жилета.