Он вновь свесился с седла и дотронулся до плеча Марджед.

И уговорил ее поехать вместе с ним.

А потом смотрел, как люди исчезают в темноте, торопясь домой, и пытался усмирить дыхание. У него не было причин задыхаться. Он ведь последние полчаса был простым наблюдателем.

Но он уже начал понимать, что, наверное, совершил ошибку. Его локти, между которыми оказалась Марджед, не дотрагивались до нее, но чувствовали жар ее тела. Нога, куда уперлось ее колено, была словно ошпарена. Он вдыхал запах золы, пота и женщины — невыносимо чувственный аромат.

Марджед. Ах, Марджед.

— Где ты живешь, дочь моя? — спросил он.

Когда она оказалась так близко от него, было невероятно трудно повернуть голову и посмотреть ему в глаза. Это были светлые глаза, серые или голубые — точнее определить она не могла. Вблизи он выглядел неестественно огромным и крепким. И, как ни странно, очень мужественным, несмотря на женское одеяние и маску.

— На ферме, недалеко от Глиндери и парка Тегфана, — ответила она. — Вы знаете, где это?

— Знаю, — сказал он. — Когда проедем деревню, укажешь мне, где твоя ферма.

— Но вы вовсе не должны везти меня до самого дома, — забеспокоилась она, поняв его намерение. — Уже поздно. Я ни за что не соглашусь, чтобы вы делали такой крюк.

— Это мне совсем не трудно. Я проедусь с удовольствием, — сказал он. — Как тебя зовут?

— Марджед Эванс, — ответила она.

Сидеть боком на скачущей лошади было нелегко. Марджед вообще редко ездила верхом. Он, наверное, догадался об этом, потому что его правая рука крепко обхватила ее за талию. Марджед сразу почувствовала себя увереннее.

— Ну что ж, Марджед Эванс, — сказал он, — возможно, сегодня ночью там и были другие женщины, как ты сказала, но я их не видел. Зачем ты пришла? Это опасное и тяжелое дело.

— Дома я выполняю мужскую работу, — сказала она. — У меня ферма. Свекровь присматривает за домом, доит коров и делает кое-что в молочной, но все остальное на мне. Я не бегаю от тяжелых дел.

— А где твой муж? — спросил он.

— Умер.

Лошадь поднималась в гору, и Марджед стало труднее сохранять равновесие. Она попыталась сидеть прямо, но ее плечо коснулось его груди, а потом крепко к нему прижалось. Он по-прежнему удерживал ее одной рукой. Она не ошиблась. Он был очень крепкий мужчина.

— Мне жаль, — тихо произнес он, и она почувствовала его искренность. Сочувствие согрело ей душу. — Значит, ты пришла со всеми, чтобы доказать свое равенство с мужчинами?

Она хмыкнула.

— Да, наверное. Я должна была прийти. У меня те же беды, что и у остальных. А еще у меня личная беда.

— Так, — сказал он, крепче обхватывая ее, когда лошадь споткнулась о кочку. Марджед перестала сопротивляться, и ее голова оказалась на его плече среди светлых локонов парика. — И какая же это личная беда? Или это секрет?

— Нет, не совсем, — ответила она. Кому же рассказать, как не Ребекке? — Мой муж умер в плавучей тюрьме, когда его везли на каторгу. Его приговорили к семи годам за попытку разрушить запруду в поместье Тегфан. Граф Уиверн даже не живет там.

— Я слышал, он снова поселился в своем поместье, — сказал всадник.

— Да, — произнесла она с горечью. — Но я бы хотела, чтобы он оставался подальше. Его приезд всколыхнул прошлое. Я знала его в детстве. Мы вместе играли. Я думала, во имя старой дружбы он поможет мне, когда мужа арестовали. Я писала ему… дважды. Он даже не ответил на мои письма.

Она почувствовала, как он прижался щекой к ее макушке, но это длилось всего лишь секунду.

— Мне жаль, — тихо повторил он. — Должно быть, то были очень тяжелые времена для тебя.

Она вздохнула, но ничего не ответила. Не годится, что она едет, опираясь на руку мужчины, положив голову ему на плечо, убаюканная его сочувствием. Совсем никуда не годится.

— Кто вы? — спросила Марджед. Он засмеялся.

— Я Ребекка, Марджед, — последовал ответ.

— Но что за человек прячется под маской? — Она не сомневалась, что никогда раньше его не видела. И ей очень хотелось с ним познакомиться. Ей очень хотелось увидеть его в обычной одежде. Интересно, покажется ли ей тогда, что он сложен великолепно? И какое у него лицо? Красивое? А волосы какого цвета? — Откуда вы родом?

— Под маской ничего нет, — ответил он. — Есть только то, что ты видишь. Я родился среди холмов, долин, облаков и рек Кармартеншира.

Она улыбнулась чуть печально.

— Вы хотите сохранить свое имя в тайне, — сказала она. — Это понятно. Мне не следовало спрашивать. Но я ни за что бы вас не предала. Не могу выразить, как меня восхитило то, что вы сегодня сделали, и как вы это сделали. И в будущем, стоит вам только позвать, мы все последуем за вами, я в том числе.

— Это высокая похвала, — сказал он.

Теперь они спускались с холма, и она легко могла бы выпрямиться. Но его рука крепко прижимала ее, и Марджед не сопротивлялась.

Они замолчали. Но наступившая тишина вовсе не смущала Марджед. Страх, рожденный близостью к нему и риском свалиться с лошади, прошел. Они были одни посреди темных холмов, и она не боялась его. Прислонившись к нему, не глядя больше на его маску, она чувствовала, что он только мужчина. Мужчина, которому она доверяет. Он Ребекка.

На смену страху постепенно пришли другие чувства. Не было больше ни боязни, ни смущения. Только радость и сознание вины. Прошло много лет. До недавнего времени она считала себя не вправе думать о других мужчинах, желать других мужчин. Это было бы предательством по отношению к Юрвину. Ей казалось, что она все еще его жена. Но в последнее время Марджед призналась самой себе, что Юрвин мертв; пока он был жив, ее преданность ему была безоговорочной, но теперь ей нужно было продолжать жить. Она начала чувствовать свою пустоту, ей нужен был мужчина. И все же она не смогла почувствовать интереса ни к одному из тех, кто дал ей понять, что она им нравится.

Внезапно она представила мужчину, который стоял в темноте рядом с ней, возле дверей ее дома. Этот мужчина взял обе ее руки в свои, по очереди поднял каждую и поцеловал в ладонь. Она тут же вспомнила, как, к своему стыду, потянулась к нему. К стыду, потому что ненавидела его. От этого воспоминания Марджед вздрогнула и крепче прижалась головой к плечу Ребекки.

— Ты замерзла? — Его голос прозвучал возле самого уха.

— Нет. — Она слегка покачала головой. — Вы из-за меня делаете очень большой крюк? — Она сама знала, что это так. Направляясь в условленное место, жители Глиндери прошли много миль, прежде чем он присоединился к ним.

— Нет, — ответил он, но она решила, что он лжет.

Они вновь замолчали. Марджед закрыла глаза и откровенно наслаждалась поездкой. Ей нравилось чувствовать рядом с собой мужчину, сильного и широкоплечего. Ей нравился его запах. От него пахло чистотой. Ей нравилось сознание, что он достоин ее уважения и преданности. Ей нравилось приятное волнение, которое он вызывал в ней. Благодаря ему она вновь ощутила себя живой. Благодаря ему она вновь почувствовала себя женщиной. Благодаря ему она поверила, что однажды вновь по-настоящему полюбит.

Какое странное завершение ночи насилия и ненависти.

Он испытывал одновременно и удовольствие, и чувство вины. Она действительно не знала, кто он. Даже не подозревала. По тому, как она прижалась боком к его груди, а голову устроила у него на плече, было понятно, что она полностью ему доверяет. Безрассудная Марджед. Оказаться одной среди ночи с незнакомым человеком и так довериться ему.

И все же он понимал, что она доверилась не мужчине. Она доверилась Ребекке. Она восхищалась, преклонялась и доверяла ему, потому что он был Ребеккой. Он сказал, что под маской ничего нет. Он солгал, но его ложь скрывала больше того, что она могла заподозрить.

Он вдруг вспомнил, как она отпрянула от него с отвращением на лице, стоило ему протянуть к ней руки в ту ночь, когда выпустили из конюшни лошадей, и она рассказала ему о письмах, в которых умоляла заступиться за мужа. «Не прикасайся ко мне!» — закричала в тот раз она.

Ему следовало отпустить ее домой с остальными жителями Глиндери. Но он этого не сделал и теперь был вынужден везти ее до самого дома. Больше он так не поступит. А сейчас, воспользовавшись случаем, убедит ее не присоединяться ни к каким мятежам. Он прикажет ей как Ребекка больше не появляться. Это был первый и последний раз. К тому же они проехали уже добрую половину пути.

И от сознания, что это один-единственный раз и скоро появится ее дом, он позволил себе насладиться ее близостью. Как давно это было. Никто никогда не убедит его, что любовь в юности смешна и ее можно не принимать в расчет. За свою жизнь он имел достаточно женщин и даже несколько раз подумывал жениться, но ни одну из них он не любил так, как когда-то любил Марджед. И никогда разлука с ними не причиняла ему такую боль, какую причинила разлука с Марджед.

Он любил ее. И хотя не думал о ней постоянно за последние десять лет, временами все-таки вспоминал ее и всякий раз с болью и сожалением за свою грубость, погубившую все шансы завоевать ее любовь. В его решении никогда не возвращаться в Тегфан и не интересоваться, что там происходит, была отчасти виновата Марджед.

А теперь он вновь держит ее в своих руках, а она прижалась к нему доверчиво и спокойно, и все это похоже на сон. Он уже не был глупым юнцом и понимал, что и дальше будет вспоминать ее иногда, но вспоминать именно эту ночь.

Местность, плохо различимая в темноте, приобрела знакомые очертания. Они почти достигли дома. Герейнт почувствовал и облегчение, и сожаление. Облегчение, потому что его радость начала перерастать в желание. Сожаление, потому что он знал, что подобная ночь никогда не повторится.

Он обогнул деревню и парк и чуть не сделал ошибку, свернув на холмы, ведущие к Тайгуину. Но остановился вовремя.

— Мы только что проехали Глиндери, — сказал он. — Дальше ты должна направлять меня, Марджед.