Кристина Додд - Настоящая леди

Его рука замерла.

– Страдания? – в его голосе звучало изумление. Рука скользнула ей на бедро.

Мэри затаила дыхание. Неужели ее мольбы спасли ее?

– Нет, тебе не больно. – Теперь его голос звучал уверенно и гневно. – Не пытайся меня обмануть, Джиневра Мэри.

Она едва успела испугаться, когда его палец проник в нее. Мэри прижала кулаки к губам, чтобы заглушить вскрик, потому что в нем прозвучало бы отнюдь не возмущение, а ликующий восторг. Она не могла позволить, чтобы он услышал это. Он только еще сильнее уверится в том, что она – распутница. Или, что ещё хуже, это добавит ему самодовольства. Он будет смеяться над тем, насколько легко с ней справиться.

Его палец двигался в ней, находя все более чувствительные точки. Он безжалостно будил самые острые ощущения. С ними невозможно было совладать. Мэри чувствовала, что скоро окончательно потеряет рассудок.

Она стонала. Глаза ее были закрыты, голова бессильно запрокинулась.

Сейчас она не могла бы оказать ему ни малейшего сопротивления. Он может делать с ней все, что ему заблагорассудится, и он несомненно этим воспользуется.

– Ради Бога! – прошептала она едва слышно. – Не надо!

– Не надо звучит как вызов.

Мэри не могла даже открыть глаз. Но она и так знала, какое у него сейчас лицо. Это был Себастьян, Себастьян с его суровыми чертами и кровоподтеками на загорелом лице. С его широкими плечами, которые таили такую мощь. Себастьян, который терзал ее, ласкал ее, который посмел…

– Смотри на меня! – процедил он сквозь зубы.

Распахнув глаза, она с изумлением взглянула ему в лицо. Его темно-серые глаза горели, выражая непреклонную решимость довести дело до конца. Мощно раздвинув ей ноги, он улегся между них. Вскинув руки, она схватила его за волосы и дернула, что было силы, так что он охнул от боли. Однако он и тут не упустил ничего. Он воспользовался ее движением, чтобы припасть к ее рту. Его язык толкался в ее губы, без слов говоря о его намерениях. Она может сопротивляться сколько угодно, он все равно добьется своего.

Мэри колотила его по плечам, пока что-то не прикоснулось к самым тайнам ее женственности, там, где совсем недавно побывал его палец. Ужаснувшись, она посмотрела ему в глаза. Он ответил ей серьезным взглядом и резко подался вперед.

Когда он успел освободиться от одежды? А потом она на мгновение замерла потрясенно. Разве это можно выдержать? У нее внутри все горело.

– Не надо! – она попыталась вывернуться, и он не стал ее останавливать: не стал потому, что при этом она невольно еще больше открылась ему.

Боль стала сильнее. Он наполнил ее собой.

– Не надо! – снова вскрикнула она. От слез голос ее сорвался, и она повернула голову. Ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы, но ей некуда было бежать, негде спрятаться.

Подобного вторжения она никогда в жизни не испытывала. И отчасти поэтому ему нужно было ею овладеть. По тому, как он наблюдал за ней, она чувствовала, что он наслаждается своей властью над ней.

Будь он проклят! Как он догадался, что навязанная ей близость ненавистна ей еще сильнее, чем ее собственное смятение.

Себастьян поймал губами катившуюся по щеке слезу.

– Она стоит дороже твоей девственности. Твоя слезинка для меня дороже алмаза.

– Как ты можешь быть таким жестоким? – возмутилась она. – Тебе нравится мучить меня?

– Муки. Радость. Страсть. Мне все равно, какие чувства ты высказываешь, лишь бы их видел только я.

Чуть приподнявшись, он замер.

– Тебе все еще больно?

Да, ей было больно. Конечно, больно. Ей казалось, что стоит ему шевельнуться, и она умрет.

– Ведь я была невинной, – невольно вырвалось у нее как обвинение.

– Я ошибался.

– Это тебя не извиняет.

Он сохранял неподвижность, оставаясь в глубине ее тела. Лицо его не выражало сожаления, и почему-то ее это обрадовало.

Он сказал:

– Теперь ты можешь меня ударить, если хочешь.

Он облизнул губы, словно хотел еще что-то добавить, признать свою вину. Но вместо этого он молча подался вперед и поцеловал ее. Мэри поняла, что у него вовсе не было желания признавать свою вину. Это было бы слишком трудно при его независимом характере. Ему хотелось, чтобы она била его, пока его совесть и ее возмущение не получат полного удовлетворения.

А потом они просто закончат то, что начали.

Боль стала стихать. Чувство наполненности вызывало у нее странное удовольствие. Да простит ей Бог, если ей тоже хочется это закончить.

Похоть. Это просто похоть.

– Ну же, – повторил он, – ударь меня.

Мэри подняла руку, и он невольно зажмурился. Но она только приложила ладонь к его щеке.

– Потом.

Мэри на несколько секунд провалилась в небытие, и когда она снова открыла глаза, на подушке рядом она увидела его лицо.

Она растерянно моргнула. Себастьян чуть было не рассмеялся от охватившего его чувства торжества и ликования. С ней, с Джиневрой Мэри, из семьи его заклятых врагов, он только что пережил самое фантастическое наслаждение, какое он когда-либо испытал в жизни. Он добился своего: он превратил чопорную экономку в создание из огня и света. Разве это не торжество – заставить ее зайти так далеко – и это в первый раз!

Теперь она его навсегда. Никому никогда не стать между ними.

В ушах у него гудело, и этот шум становился все громче и громче. Он взглянул на дверь. Стучало вовсе не у него в висках. Кто-то рвался войти. Эта проклятая горничная, девчонка позвала на помощь.

Он обнял Мэри.

– А теперь отдохни немного.

– С чего бы это?

Себастьян смотрел на нее с изумлением. Он знал, что Мэри невинна с того самого момента, как в ней побывал его палец. Но из случайно услышанного им разговора ее с горничной он понял, что Йен покушался на нее, и это привело его в ярость.

Да, он знал, что перед ним девственница, но это его не остановило. Его тщеславию льстило пробуждать в ней эти необузданные инстинкты.

Такие чувства не делают ему чести, но он никогда не обманывался относительно своих менее привлекательных свойств. Они помогли ему выжить, когда все остальное в его жизни погибло. Он привык добиваться чего хотел всеми доступными ему способами, и он хотел Мэри Фэрчайлд.

Сейчас он видел, как к ней возвращается ее прежняя независимость. У него на глазах мягкая томность, вызванная удовлетворенной страстью, сменялась жесткой холодностью. Теперь он знал: Джиневра Мэри оставалась податливой только первые пять минут после близости. Что ж, приобретение опыта всегда полезно. Если он хотел добиться от нее обещаний или потребовать повиновения, нужно пользоваться этим кратким отрезком времени.

– Тебе нужно отдохнуть, – настаивал он.

– Это ты так думаешь.

Она приходила в себя с ужасающей быстротой. Мэри хотела отодвинуться от него, но он ей этого не позволил, твердо удерживая ее за руки, как он обычно сдерживал упрямую двухлетку.

– Почему ты думаешь, что я должна отдыхать после этого?

В голосе у него появился оттенок раздражения.

– Даже мне пришлось отдыхать после первого раза.

Мэри выпятила подбородок.

– Женщины значительно выносливее мужчин. Очевидно, так.

– Я надеялся обсудить дальнейшие планы в более спокойной обстановке.

– Спокойной? Ты так это называешь?

Мэри повернула голову в сторону двери, сотрясавшейся от непрерывного стука.

– Что им нужно?

Она намеренно игнорировала его, не обращая внимания ни на его взгляды, ни на прикосновения. Притворяется, что ничего не замечает?

В раздражении он опрокинул ее навзничь, не выпуская из своих объятий.

– Я полагаю, им хочется услышать, что то, что только что произошло, не имело места.

Она покраснела. В самом деле покраснела, от основания шеи до корней волос. Его это откровенно обрадовало. Ему было неприятно думать, что пережитое им потрясающее ощущение произвело на нее такое незначительное впечатление. И, конечно, это было не так. Мэри никак не могла избавиться от привычки скрывать от него свои чувства.

– А если это им не удастся, они захотят знать, когда состоится свадьба, – продолжил он. Краска мгновенно сбежала с ее лица.

– Ты об этом подумала?

Она отрешенно уставилась в потолок.

Взяв ее за подбородок, он повернул ее лицо к себе.

– Подумала? – упрямо спрашивал он.

– Ничего я не думала, – огрызнулась Мэри.

Прекрасно. Значит, вот как!

– Да и ты тоже думал вовсе не об этом, а иначе мы никогда не оказались бы в таком положении. – Она попыталась сесть. – Если ты дашь мне встать, мы сделаем все что можно, чтобы поправить дело.

– Да, я с нетерпением жду твоих предложений, – он откинулся на подушки.

– Я поправлю платье, ты причешешься и тоже приведешь в порядок одежду. Мы их впустим и станем отрицать что-либо дурное…

– А что мы скажем им о пятнах крови у тебя между ног?

Ее всю передернуло, но он внезапно разъярился, как это уже бывало с ним раньше.

– И у меня…

– Нет! – она зажала ему ладонью рот. – Не говори об этом.

Схватив ее руку, он оторвал ее от своего лица.

– Не говори, вот как? Умолчание ничего не изменит. Что сделано, то сделано – я не Фэрчайлд. Я привык платить своим кредиторам. Ложь для меня не образ жизни. Я не убиваю соседей.

– Что сделали тебе мои родственники, что ты так зол на них? – спросила она. – Я должна знать. В конце концов, ведь и я – Фэрчайлд.

Он мысленно выругал себя за это неуместное упоминание об их семейной вражде, но злоба так давно жила в нем, что въелась в душу.

– Не имеет значения. Я Дюран! Я поступлю честно! Я женюсь на тебе.

– Нет.

Стуки в дверь теперь уже сопровождались криками. Они подняли такой шум, что могли бы разбудить мертвого – или во всяком случае, сделать пребывание Себастьяна в спальне Мэри общим достоянием.

– Куда ты денешься, лишившись репутации?