Тсс, тсс, моя милая крестная,

Ты, столь хорошо знакомая с Шекспиром, должна избегать таких клише как «нога в доме» и всего в таком роде. Когда был жив мой праведный дедушка, возражал ли он против твоего острого языка? С ликующим сердцем я уезжаю по делам, зная, что ты разгладишь озабоченные бровки мисс Лудэн. Тебе нечего волноваться по поводу мадемуазель Бенуа. Хоть я всегда буду находить французский акцент неотразимым, я признаю, что моя судьба — деревенская прелестница. Мне также известно, что ты, моя праведная крестная, никогда не пожелала бы, чтобы я, твой любимый крестник, был несчастлив, так что ты простишь мне, если я перестану думать о браке прямо сейчас.

Твой и проч.

Гил.

Глава 2

21 марта 1817


Графиня Бредельбейн своему крестнику Гилберту Баринг-Гульду, графу Керру


Керр,

Ты всегда был безрассудным ребёнком; никогда не забуду, как ты насмешил меня, когда впервые приехал в мой дом, а твои родители отсутствовали больше месяца. Однако есть предел твоим шуткам, что заставляет меня беспокоиться. Как смеешь ты говорить о несчастье жениться на Эмме? Бедной девушке наверняка потребуется немалое мужество, учитывая тот факт, что твоя глупая цитата была так неправильно истолкована. Меня удивляет, что она ещё не разорвала помолвку. Жди меня завтра после ленча.

Твоя и проч.

Графиня Лондон, Сент-Джеймс сквер, 85

— Ты позор своего пола, — говорил лорд Локвуд, вытянув длинные ноги и с удовольствием разглядывая свои сапоги. — Ты слишком много возомнил о себе, погряз в распутных привычках, и рок настиг тебя. Я бесконечно счастлив, что вижу, как это происходит.

— Не будь столь невыносимо самодовольным, — возразил его спутник. — Твоя репутация не лучше моей. И ты был тем, кто посчитал хорошей идею привести Мадлен и её подругу в дом Сандлфордов. Я говорил, что это скучная затея.

— Она не была скучной после того, как ты свалял дурака, цитируя Барда, — указал лорд Локвуд. — Не мог бы ты надеть рубашку? У меня желудок выворачивается от вида твоих плеч. Ты мускулист, как гребец, Керр. Это гротескно и не модно, должен заметить.

— Всему виной бокс, — невозмутимо ответил граф. Он сидел за письменным столом, в одних только чёрных брюках. — В любом случае, я тебя сюда не приглашал. Мне нужно просмотреть целую гору писем, и с минуты на минуту придёт мой секретарь.

— Я убираюсь. Был ли ты настолько глуп, чтобы вложить деньги в проект канала Хенсинга?

— Нет. Звучало интригующе, но сам этот человек дурак.

— Полагаю, именно поэтому твоё состояние растёт, в то время как мой доход сокращается, — сказал Локвуд. — А ты не думаешь, что есть шанс, что он преуспеет?

— Маловероятно, — констатировал Керр, даже не поднимая головы, в то время как перо бегало по листу бумаги.

Но Локвуд задержался в дверях комнаты и повернулся, движимый ненасытным любопытством. Керр закончил посыпать песком своё письмо и потянулся за новым листом.

— Итак, ты собираешься жениться? Уточню, ты собираешься жениться на Мадлен Бенуа, как, кажется, верят все в Лондоне?

Керр сощурил глаза:

— Ты думаешь обо мне хуже, чем я того заслуживаю.

Они дружили ещё со времён Оксфорда, и всё же Локвуда слегка передёрнуло от выражения лица Керра.

— Я только подумал…

— Я слышал о твоей ставке в Уайтсе. Ты проиграешь, так же как бестолково потеряешь всё, что вложил в канал Хенсинга. Я выполню свои обязательства перед мисс Лудэн, — сказал Керр, возвращаясь вновь к листу бумаги так, словно не интересовался беседой.

Улыбка расплылась по лицу Локвуда. Керр глянул вверх и насупился:

— Чему ухмыляешься?

— Ты только что компенсировал мне потери от канала Хенсинга. Я разместил ставку в Уайтсе, что ты женишься на мадемуазель Бенуа, но только ради того, чтобы придать храбрости Этериджу принять мою ставку на противоположное… на то, что окажешь уважение своей нареченной.

— Этеридж должно быть подумал, что ты пьян, — высказался Керр. — Какого чёрта ты поставил на одно в Уайтсе и поспорил на противоположное с ним?

— Я сообразил, что он не заметит, что ставка в Уайтсе была на шиллинг или два. Он поставил добрых четыре сотни фунтов на твою склонность сочетаться браком с мадемуазель, думая, что я так набрался, что не помню собственного мнения.

Керр фыркнул:

— Встретимся у мисс Бриджет сегодня вечером?

Мисс Бриджет была француженкой, которая держала дом не особенно плохой репутации, но очень близкой к этому, по мнению Локвуда.

— Как я вижу, твоё пристрастие к француженкам очень похоже на английское пристрастие к еде: зиждется скорее на количестве, чем на качестве, — отметил он.

Керр едва-едва улыбнулся:

— Подумал, что это развлечёт высший свет, если я появлюсь с другой женщиной, кроме Мадлен. Мы захватим в оперу одну из юных подруг мисс Бриджет.

Локвуд рассмеялся:

— Запустим кошку на голубятню.

Керр снова вернулся к бумагам:

— Именно так.

Глава 3

22 марта 1817


Миссис Брутон достопочтенной Эмме Лудэн, Сент-Олбанс, Хартфордшир


Дорогая мисс Лудэн,

Благодарю Вас за Ваш любезный ответ на моё письмо. Честно говоря, я опасалась, берясь за перо. Меньше всего мне хотелось бы быть принятой за разносчицу сплетен или вроде того, и всё же я глубоко сочувствую Вашему трудному положению. Считаю честью для себя — и даже удовольствием — предложить Вам пикантные подробности новостей, которые могут Вас заинтересовать. Спешу также уверить Вас, что больше никто не верит в женитьбу графа Керра на мадемуазель Бенуа. Прошлым вечером он с некоторыми друзьями появился в Королевской Опере в сопровождении группы молодых француженок. Как было замечено, Керр уделял особое внимание одной из них, и, поскольку она не может считаться подходящей партией для брака, все единодушны во мнении, что у Вашего жениха пристрастие к женщинам галльского происхождения. Это в высшей степени неподобающая тема, и я чувствую, что достойна порицания за то, что привлекаю к ней внимание незамужней леди. Однако моя преданность Школе для леди мисс Праудфут превыше хороших манер.

Ваша, со всем уважением,

Миссис Брутон

Эмма Лудэн, дочь виконта Хоувита, старательно рисовала пчёл, одну за другой. Пчёлы, как думала она про себя, крайне скучные насекомые: после того, как нарисуешь одно жёлтое круглое тельце, а затем ещё одно, уже знаешь всё, что необходимо знать о рисовании пчёл. Но облегчения не предвиделось — Титания и Основа упоминали пчёл во «Сне в летнюю ночь», и мистер Тэй решил, что пчёлы должны роиться на каждом заднике, и неважно, что зрители примут их за летающие бархатцы. Эмма вздохнула, обмакивая кисть в жёлтую краску.

Она как раз наносила финальный штрих на один из трёх ульев, когда открылась дверь.

— Леди Фласкелл, — объявил дворецкий Уилсон.

Эмма положила кисть как раз вовремя, чтобы Бетани метнулась через всю комнату и обняла её.

— Осторожнее, — сказала она, смеясь. — Ты вымажешься в краске.

— Не важно. На мне не что иное, как обноски для поездки.

Эмма отстранила свою младшую сестру на расстояние вытянутой руки и оглядела её, начиная с развевающихся лент цвета шафрана на восхитительной шляпке и заканчивая кончиками шёлковых туфель.

— Обноски выглядят всё лучше и лучше с каждым разом, — заметила она, развязывая свой широкий фартук.

Глаза Бетани сузились при виде её одежды.

— Должно быть, твоё платье создано мадам Мезоннэ! — воскликнула она. — На герцогине Сильвертон был точно такой же наряд шалфейно-зелёного цвета только на прошлой неделе. Об этом говорили все. Какими судьбами ты достала это платье здесь, в деревенской глубинке, даже не приезжая в город?

— У меня есть свои способы, — сказала Эмма, заправляя прядь волос за ухо.

— Что за способы? — наседала Бетани. — Я могла бы умолять, просить и плакать под дверями Мадам, но вполне уверена, что она скорее выполнит заказы других, чем мои.

Эмма поглядела вниз на своё утреннее платье. Оно было сшито в стиле à la militaire[3], из янтарного поплина[4] с гранатовыми пуговицами вдоль лифа. Оно облегало её формы до бёдер и заставляло её чувствовать себя необыкновенно женственным бригадным генералом. Она улыбнулась своей младшей сестре:

— Это не тайна, покрытая мраком. Мадам известны мои мерки, и она просто присылает мне те платья, которые, как она думает, могут меня заинтересовать.

— Прежде чем всем другим? — Сказала Бетани, прищурив глаза.

Эмма усмехнулась:

— Я также плачу ей примерно вдвое больше обычных цен, за её хлопоты. Я должна хорошо одеваться, чтобы поддерживать бодрость духа здесь, в деревне.

— Пфф! Ты могла присоединиться ко мне в Лондоне в любую минуту, если бы пожелала. Мама умерла больше года назад. Правда в том, что тебе нравится сидеть замурованной в четырёх стенах в Сент-Олбанс, Эмма. — Бетани прошла на сцену, всю в свежей краске и в пчелиных ульях. — Как ты можешь предпочитать сидеть без дела в деревне и рисовать? Всех этих насекомых?

— Пчёл. Разумеется.

— Что только подтверждает сказанное мною. Рисовать насекомых, будучи одетой в одно из последних произведений мадам Мезоннэ! Ты совсем лишилась рассудка.

Понимая, что к чему, Эмма видела, к чему всё идёт.

— Мне нравится рисовать декорации, — сказала она.

— Это не имеет значения, — сказала Бетани. — Хоть раз, Эмма, послушай меня серьёзно. Ты в беде.