— Я считаю, что сейчас самое время для меня уйти из службы безопасности. У нас нет вице-президента по развитию, и я хотел бы, чтобы такая должность была создана в нашей компании.

— У нас ее нет, потому что этими вопросами занимаюсь я сам. Если у вас появились предложения по приобретению недвижимости, вы можете принести их мне. Вы остаетесь в службе безопасности. Как вы сами сказали, вы многого там добились.

— Но я хочу, чтобы вы подумали все же над новой должностью. Очевидно, можно обсудить это с советом директоров.

Феликс уловил скрытую угрозу в его словах, и его лицо посуровело.

— Я уже подумал и отверг ваше предложение. Вы только недавно стали членом совета директоров, с вас и этого пока хватит. А сейчас, я думаю, вам пора вернуться к выполнению своих служебных обязанностей.

Вернувшись к себе в кабинет, Бен стал обдумывать свой следующий шаг. Он хотел получить новую должность, потому что служба развития была сердцем большой корпорации и обеспечила бы ему хорошие перспективы. Но он хотел заниматься этим еще и потому, чтобы получать больше денег. Он не мог в открытую говорить с Феликсом о деньгах, но именно о них он постоянно думал. Он не мог чувствовать себя уверенным в своем будущем, и деньги были одной из причин этого, хотя существовали и другие, в частности, его тревога за Лору.

Он чувствовал ее присутствие в доме и иногда заходил в комнаты, которые когда-то были ее, и сидел там, думая о ней. Эллисон рассказала ему все, что произошло, пока они были в Европе, а когда он попал в Бостон, прочел все отчеты суда. Ему хотелось позвонить Лоре. Но он не знал, как это сделать. У него хватало проблем с Эллисон и ее семьей, он не мог общаться с Лорой, не сейчас, во всяком случае. Время летело, а он все не решался позвонить ей, наконец в отчаянии написал ей длинное письмо. Было легче говорить с листком бумаги, чем с сестрой, и слышать гнев, который он помнил в ее голосе, когда пытался рассказать ей все и оправдаться: Поэтому он и написал письмо. Он послал его в чикагский «Бикон-Хилл», прочтя в журнале по гостиничному делу, что она была его управляющим, но ответа не получил. «Пусть тогда она катится к черту», — подумал он и больше писать ей не стал. Но она незримо продолжала присутствовать в их доме. Казалось, что ничего нельзя с этим поделать.

Даже ее комнаты не были изменены. Как ни была Эллисон обижена и зла на Лору, она не стала переделывать ее комнаты, как сделала это со всем домом, потратив целое состояние на то, как считал Бен, что и так было прекрасным. Но комнаты Лоры она не тронула. И однажды она спросила Бена:

— Как ты думаешь, не устроить ли здесь детскую?

— И переделать ее?

— Нет, здесь все хорошо. Если родится мальчик, мы можем потом перевести его в другую комнату, а эту отдать его сестричке. А если будет девочка, она здесь и останется. А няня сможет устроиться в гостиной, мы поставим там кушетку, и все будет нормально.

— Я согласен, — осторожно сказал Бен.

Он соглашался с Эллисон почти во всем, пока речь не заходила о деньгах. Когда она начинала обсуждать с ним то, что собиралась сделать, он становился скованным и нервным. Она хотела много детей; она хотела путешествовать — с детьми и няней; она планировала записать их еще не родившегося ребенка в частную школу, которая будет переполнена, если слишком долго ждать… и так далее и так далее, в то время как Бен пытался вычислить, сколько потребуется на все это денег, и понимал, что не сможет вытянуть это.

Даже после второго повышения зарплаты доход Эллисон от основного капитала был в десять раз больше его зарплаты. Он не имел того, что заслуживал. Он постоянно внушал ей это, снова и снова. Она даже продала ему несколько акций компании, владеющей отелями Сэлинджеров, за чисто символическую сумму, поскольку Феликс так и не предложил ему ни одной акции, а Эллисон настояла, чтобы он имел хоть малую их часть. Он понимал их реальную стоимость и то, что заплатил за них. Это еще раз продемонстрировало, что он не мог чувствовать себя в равном финансовом положении со своей женой. Несмотря на то что для Эллисон его доход не имел никакого значения, его зависимое положение угнетало его: он знал, что дальше будет еще хуже; с годами их расходы возрастут, а его оклад будет все больше и больше отставать от необходимого уровня. И дело было не в детях или путешествиях, в одно из которых они собирались отправиться, как только Феликс даст ему нормальный отпуск. Они стали частью общества молодых людей, которые торопились жить, много путешествовали, были очень богаты, а это означало подобающую одежду, подарки, взносы в клубы и целый ряд расходов, которых он не мог и вообразить, когда они лежали в постели в Амстердаме и говорили о предстоящей свадьбе.

Он, конечно, понимал и тогда, что деньги будут проблемой, но когда они устроились в Бостоне, он пытался что-то сделать, но проблемы появлялись быстрее, чем он мог придумать, как их решить. Все сводилось к одной простой вещи: он знал, что никогда не будет чувствовать себя спокойно ни в качестве мужа Эллисон, ни как член семьи Сэлинджеров, пока не найдет способ заработать много денег.

Поэтому, хотя он часто не соглашался с тем, как Феликс управлял отелями, он редко спорил с ним, потому что не мог себе этого позволить. Даже когда Эллисон и Ленни были на его стороне, как тогда в «Лох оберз», отмечая продажу «Нью-Йорк Сэлинджер», он не стал настаивать на своем мнении. Ему очень хотелось сказать, что они должны серьезно подумать, прежде чем продавать отели в Филадельфии и Вашингтоне, но промолчал и почти не разговаривал в течение всего ужина.


А в это же время Лора, тоже притихшая, сидела с Карриером за столиком в нью-йоркском ресторане, где они ужинали вместе.

— Ты что-то сегодня очень тихая, — сказал Карриер, когда официант разливал в бокалы бургундское вино. Большой зал, полный воздуха, напоминал сад с решетками, колоннами и пальмами в медных кадках, создавая иллюзию лета, заставляя забыть о сырой февральской ночи снаружи. Посетители разговаривали полушепотом, официанты были расторопны и почти бормотали себе под нос, когда обсуждали с клиентами меню и вина, но, несмотря на общую тишину в зале, молчание Лоры привлекло внимание Карриера, внимательно глядевшего на нее. Когда официант, принесший вино, отошел от их столика, Уэс спросил ее:

— Куда исчезло твое волнение, которое ты испытывала, когда мы купили отель в Чикаго?

— Утонуло в море повседневной жизни, — улыбнувшись, ответила она. — На этот раз я представляю, что ожидает нас впереди, сколько предстоит работы.

И сколько потребуется денег.

— Я размышлял над этим, — сказал Карриер. — У меня сейчас очень напряженный график, и мне будет трудно приезжать сюда часто и заниматься всем так, как раньше. Я, конечно, постараюсь как можно чаще бывать здесь, но чем больше мы сможем сделать за этот месяц, тем лучше. Архитекторы, с которыми мы беседовали, например…

Я должна три миллиона долларов трем инвесторам, которые приехали на этой неделе.

— Симоне мне понравился больше, но я считаю, что мы должны его еще раз увидеть, и Бруера тоже. Посмотрим, как они прореагируют на твою идею сделать в отеле только одни номера, без апартаментов.

И Уэсу я должна пять миллионов долларов.

— Раньше в центре Манхэттена это не практиковалось, но очень подходит для этого города, тем более что в моду снова входят старые дома.

А для того чтобы получить на этой неделе необходимые три миллиона, я должна была пожертвовать контролем над «Оул корпорейшн»; и теперь те три инвестора могут перевесить в голосах на совете директоров меня и Уэса. И я использовала свою долю в «Оул корпорейшн» как дополнительную гарантию выплаты долга. Если дела в отеле пойдут плохо, если просрочу выплату своих долгов, я потеряю все.

— Если мы сможем выбрать архитектора в ближайшие две недели, то существует вероятность, что мы сможем открыться к Рождеству, как это было в Чикаго. Может быть, у нас сложится традиция — как часть твоей удачи

Уэс предупреждал меня, он говорил мне не торопиться с другими отелями, не отдавать контроль над ними. Он ни за что бы не согласился, если бы я не настояла. Но сейчас уже поздно останавливаться. Я поставила на карту все, что имею, чему быть, того не миновать. Отступать нельзя, ничто не остановит меня от завершения того, что уже начато.

— Однако тебе и так везет, что твой сосед по столику взял на себя всю беседу, произносит монолог за монологом, пока ты думаешь о чем-то своем и совершенно не слышишь, что он говорит.

Лора попыталась сосредоточиться и взглянула на него, улыбнувшись.

— Я все слышу. Ты хочешь поговорить с Симонсом и Бруером еще раз, а старые здания снова возвращаются в моду. И ты хочешь открыть новый отель к Рождеству.

— Ничего не скажешь. А как насчет идеи открыть ресторан на верхнем этаже «Нью-Йорк Бикон-Хилла»? Она недоуменно нахмурила брови:

— Я что-то не… ты говорил об этом? Извини, Уэс, я действительно не слышала этого. Он улыбнулся и покачал головой:

— Я не говорил. Однако, к моему удивлению, ты слышала все, что я говорил. — Он взял ее за подбородок. — О чем ты тревожишься?

— О деньгах.

— Отлично. Умные бизнесмены всегда волнуются, когда вложено много, а шансов на успех значительно меньше. Но это их не останавливает, а заставляет трезво смотреть на вещи. Так что с тобой все нормально.

Он поднял бокал с вином и ждал, когда она сделает то же самое.

— За прошлое и будущее, — сказал он.

Удивленная, она замотала головой:

— Я никогда не пью за прошлое. Думала, что ты знаешь об этом.

— Не за далекое прошлое, — объяснил он, — а за недавнее. За «Чикаго Бикон-Хилл», за наше партнерство, за нашу дружбу… — Он повел бровью. — Неужели за это не стоит выпить?

— Конечно, давай выпьем, — ответила она и отпила немного вина. Но мысли все равно продолжали одолевать ее. Когда подошел официант и протянул им меню, она рассеянно заглянула в него, едва слыша, о чем Уэс говорил с официантом и какие блюда они обсуждали. Сейчас она думала о Бене.