Лора слегка нахмурилась:

— Не могу понять, почему нельзя совместить эти два понятия — семейный курорт и очень дорогой курорт одновременно.

Он остановился и уставился на нее — огромный человек с красным лицом, высоким лбом и тяжелой черной бородой.

— Возможно.

— Может быть, вам стоит сделать «Дарнтон» настолько дорогим курортом, что состоятельные родители будут думать, что тут очень хорошо и этим нельзя не воспользоваться. И потом, они перестанут чувствовать себя виноватыми, что оставляют детей с женами, а сами отдыхают.

— Вы думаете, они чувствуют себя виноватыми?

— Понятия не имею. Я бы чувствовала. И мне бы хотелось, чтобы было такое место, куда я могу привезти своих детей и знать, что каждый хорошо проводит время, занимается своими делами и в то же время все они вместе.

Он улыбнулся:

— Вам следует иметь детей. Вы будете хорошей матерью.

Лора вспыхнула:

— Мы говорим о «Дарнтоне».

— Хорошо, — поддержал он. — О «Дарнтоне» с мальчиками и девочками из состоятельных семей, резвящимися на лужайках. Мне это нравится. Вы поражаете меня, Лора. Мне симпатична женщина, которая считает, что у нас все это может быть. — Они продолжали свой путь, и он украдкой посмотрел на нее. — А что же вы? Когда у вас будет все это вместо работы все вечера напролет?

— Я делаю то, что хочу! — сказала она. — Я могу задать вам тот же самый вопрос. Когда вы с Келли проводили последний раз вечер не на острове?

— Она не хочет. Единственное, о чем она думает, так это об этом проклятом курорте, чтобы расширить его, чтобы он приносил больший доход… Как бы там ни было, мы говорили о вас. Почему вы никуда не ходите или…

— Я сказала, что делаю то, что хочу!

— Эй, — сказал он, отступая назад и поднимая руки в притворном страхе. — Не кусайтесь, мисс Фэрчайлд, вы меня так испугали!

— О, черт, Джон, пора повзрослеть! — И сразу услышала голос Розы: «Леди не ругаются, моя юная мисс, и не теряют самообладания, о чем я говорила уже много раз».

— Извините, — пробормотала она, сама не зная, перед кем извиняется — перед Розой или Джоном.

Клэю Джон очень нравился. Они часами возились с целым парком машин Дарнтона, после того как Клэй провез Джона по острову и тот объявил его превосходным водителем. С тех пор когда Клэй не бывал занят в службе размещения, он посвящал все время машинам, они были его страстью, но на первом месте были женщины, которые состояли в штате. Особенно ему нравились инструктор по теннису, ее звали Мирна — длинноногая и опытная, из тех женщин, к которым был неравнодушен Клэй.

Любимой машиной Клэя, которую он предпочитал «лассалю» 1920 года и «паккарду» 1923 года, был серебристый «роллс-ройс» выпуска 1927 года. За этой машиной Клэй ухаживал, заботился о ней больше, чем о любой женщине, которою он когда-либо знал. Каждый раз, когда он любовно прикасался к деталям из красного дерева с позолотой, к обтянутому кожей рулю и сиденьям в мягких чехлах, он был уверен, что создан для самых прекрасных вещей. Беда была в том, что почти все прекрасные вещи избегали его в последнее время. У него не было даже своей квартиры, как в Филадельфии.

— Для того, кто не знал ничего лучшего, сошло бы и это, — ворчал он, меряя шагами маленькую гостиную, которая соединяла его комнату и комнату Лоры, глядя на старую мебель и домотканые хлопчатобумажные коврики. — Если бы не эта скотина, мы были бы сейчас на Бикон-Хилл, вместе со всем, что перешло к нам. Я-то знаю, что происходит: мы движемся в обратном направлении. Боже мой! Живем в маленькой квартирке вдвоем, точно как пять лет назад, в Сентервилле в квартире над гаражом. У нас все было неплохо, а сейчас все, что мы имеем — эта чертова маленькая…

— Это — дом, и нам повезло, что он есть, — выпалила Лора. Потом она обняла его. — Я знаю, что ты расстроен, Клэй, но я хочу, чтобы ты узнал как можно больше и многому научился, пока мы здесь, и разреши мне позаботиться о будущем. Я много думаю о нас и собираюсь так или иначе заняться Феликсом. А ты можешь помочь.

Он рухнул в кресло и вытянул ноги.

Лора оглядела комнату:

— Как ты думаешь, можно разжечь камин? Он в порядке?

— Я не знаю. В доме Оуэна за каминами всегда следил управляющий. Как узнать, можно им пользоваться или нет?

— Разжечь огонь.

— Но ведь вся квартира может оказаться в дыму.

— Тогда мы будем знать, что камин не работает. Клэй рассмеялся и вскочил, чтобы поцеловать ее.

— Ты знаешь, что ты замечательная? Мне и правда нравится быть с тобой. Я не хочу, чтобы ты думала, что я не ценю того, что ты делаешь: устраиваешь дом для нас, и какого черта? — ты знаешь, что я имею в виду. Пойду, принесу немного дров, хорошо? Сейчас вернусь. — Он ушел, думая о том, что ему очень хотелось бы сказать Лоре, какая она необыкновенная, и при этом не смущаться. Она действительно была умной и доброй и заботилась о нем. Она была так несчастна все это время, после объявления этого проклятого завещания, а он был так зол на эту семью, что совсем ничего не сделал, чтобы помочь ей. У него даже не было работы. Он ушел из отеля, прежде чем Феликс успел уволить его. Так они и жили, вместе, вдвоем, со своими проблемами, и он продолжал сердиться и высказываться вслух, но Лора почт не говорила. И почти не плакала, ее лицо было словно каменное, и она проводила много времени одна, просто гуляя по городу.

Она была очень несчастна, и Клэй знал это. Но он не мог найти слова, которые были бы уместны, поэтому оставил ее в покое. Он знал, что она что-нибудь да придумает, как это было всегда. Казалось, что ей не так уж и нужен кто-то.

Она сказала, что он ей нужен, потому он и был здесь. Он поехал в Бостон, а из Бостона на этот чертов остров. Хотя ему ужасно хотелось поехать в Нью-Йорк, он поехал за ней, потому что Лора сказала, что он ей нужен, он — ее семья. Он пока подождет. Здесь была Мирна, и шикарные машины, и Джон Дарнтон, которому он нравился и который обещал повысить ему зарплату, если сезон будет удачен. Кроме того, они были совсем недалеко от Нью-Йорка, и он сможет время от времени ездить туда на выходные дни.

Как бы то ни было, где еще ему следовало быть, как не здесь? Он не поедет к Бену, он не доверяет ему. Конечно, он волен ехать куда ему угодно, ему двадцать один год, он сильный, здоровый и свободный, и перед ним — весь мир, но он решил еще на какое-то время остаться с Лорой. Не так уж плохо иметь свою собственную семью.


— Вы не хотите рассказать о своих поездках в Бостон? — спросила Келли как-то утром, наполненным весенней мартовской свежестью, когда они сидели на веранде. — И почему вы вскакиваете каждый раз, когда у вас в офисе звонит телефон, будто ждете чего-то?

— Я хотела бы, Келли, очень. И я расскажу, но не теперь.

— Вы живете, как в раковине, — заметила Келли как бы между прочим. — Я ведь здесь, вы знаете, и готова выслушать.

— Знаю, спасибо.

Келли налила кофе из термоса-кувшина, который они взяли на кухне.

— Единственное, что хорошо — вы выглядите спокойнее, чем когда приехали сюда. Я надеюсь, что мы тоже имеем к этому отношение.

— Да, это так, — ответила Лора с улыбкой. — Больше, чем кто-либо или что-либо. — Ее внимание вновь переключилось на блокнот, лежащий на коленях, открытый на чистой странице. — Мы еще не закончили список вин.

— Вы когда-нибудь отдыхаете? Мы можем сделать небольшой перерыв:

— Нет, я в порядке. Еще столько нужно сделать.

— Только работа и никакого отдыха, — вздохнула Келли, но тоже взяла свой блокнот. — А что с постельным бельем и скатертями? Мы вчера с этим закончили? Мы решили с постельным бельем, скатертями, салфетками, полотенцами для ресторана, а что решим со спортивным клубом?

— У меня все записано: четырнадцать полотенец, две дюжины простыней для массажных комнат, которые необходимо заменить. Я еду в город вечером. Думаю заехать в прачечную и сказать им, чтобы они выполняли заказы тщательнее.

— Хорошо. Я терпеть не могу это делать. Я устаю выслушивать об их семейных проблемах и уговаривать их не беспокоиться о нескольких порванных простынях. Вы более жесткая, моя дорогая.

Лора подумала о своих бессонных ночах. Не такая жесткая, как ей хотелось бы.

— Они тоже рассказывают мне о своих проблемах, — ответила она. — Но я знаю, что у людей бывают проблемы, но в то же время они хорошо делают свое дело.

Келли издала слабый протяжный вздох, который всегда означал, что она думает и не хочет, чтобы ей кто-то мешал и прерывал ее мысли, говоря о другом.

— Келли размышляет, — заявил Джон, выходя на веранду из холла. — Что я пропустил?

— Потрясающую беседу о прачечной, — ответила Лора.

Он усмехнулся и поцеловал Келли в макушку.

— Девичья беседа. — Он взглянул через плечо жены и прочитал на страничке, лежащей у нее на коленях:

— Вино. Я забыл сказать вам, что вчера нашел нового поставщика. Он занимается американскими винами, а не французскими или итальянскими. Я принесу вам прейскурант, а потом мы решим. — Он взял блокнот у нее из рук. — Лучше добавь новые бокалы для бара. В прошлом сезоне много разбито. Сезон. Странное, пустое слово, правда? Мы думали, что сезон здесь будет круглый год.

— Обязательно будет, — сказала Келли, — но на это потребуется какое-то время.

— «Какое-то время», кажется, затягивается несколько дольше, чем предполагалось. — Он пытался, чтобы это прозвучало весело, и будто усилие было слишком велико; он выпрямился, почесал затылок и вернул блокнот. — Я бы сказал, что четыре года — очень значительный срок.

— Ты и раньше говорил это, — заметила Келли ровным голосом.

— Может быть, даже три тысячи раз. И все же здесь с декабря до мая — мертвый сезон — не считая рождественской недели, спасибо за нее Господу — а что мы сделали, чтобы изменить это?

— Мы над этим работаем.

— Как мы работаем над этим?

— Это что? Контрольная работа? — возмутилась Келли. — Ты прекрасно знаешь, что мы делаем. Мы работаем вместе. Или ты опять забыл об этом?