Заходящее солнце окрасило небо в медный и розовый цвета, воздух был прохладен, все вокруг, казалось, замерло, и мир выглядел таким прекрасным, что Лоре хотелось поцеловать кого-нибудь, а Роза была так близко, и поэтому поцелуй достался ей.

— О Боже мой! — воскликнула Роза, просияв. — Кажется, ты любишь сегодня всех.

— Да, — коротко ответила Лора, и когда Оуэн остановился просто поздороваться с ними, перед тем как все приглашенные собрались, он увидел что-то новое в глазах Лоры, какое-то новое выражение лица. «Более спокойное, — подумал он, — уже нет того взгляда испуганного ребенка, как тогда, на пляже. И еще что-то — она стала более открытой, будто наконец поверила, что ей не нужно больше прятать свои чувства».

Ему было интересно, кому же удалось сделать это — Эллисон, которая предлагала ей дружбу, или Розе, которая по-матерински опекала ее, а может, он сам имел к этому отношение тем, что дал ей почувствовать, что она нужна ему тоже.

Он думал об этом и следил за членами своей семьи, которые переходили от одной группы гостей к другой, знакомясь со знаменитостями от политики или искусства, которых пригласил Феликс, чтобы оживить жизнь летом на Кейп-Коде. «Феликс амбициозен и агрессивен, — отметил Оуэн. — Он похож на меня».

Но на самом деле он знал, что Феликс не похож на него. Последние несколько лет, когда он старел и отдалялся от семьи, он постепенно принял и смирился с тем, что его старший сын — напыщенный, жесткий человек, без чувства юмора, который считал, что вправе навязывать свои взгляды окружающим. «Я не был таким, — думал Оуэн, — Айрис сказала бы мне, если бы я был таким бесчувственным, совершенно глухим ко всему. Все бы сказали мне об этом. И у меня все еще много друзей — видимо, я все-таки приятный, легкий в общении человек. Я не жду от Феликса, что он станет приятным в общении, а жаль: у него тоже очень милая жена».

В другое время мысль о неожиданных ловушках, что подстраивает жизнь, позабавила бы его, но сегодня ему было жаль Ленни и грустно оттого, что ни один из его сыновей не был так привлекателен и любим, как его внучатый племянник Поль, который стоял неподалеку и скучающе-вежливо слушал о чем-то пространно повествующего сенатора.

«Я плохо себя чувствую, — подумал Оуэн, — вот почему все кажется таким печальным. Я устал. На самом деле я чувствую себя здесь ужасно и асе спрашиваю себя: зачем я пришел? Какого дьявола я провожу вечер с людьми, которые меня вовсе не интересуют?» Он подошел к Ленни и спокойно спросил:

— Дорогая, как ты думаешь, Барбара не будет в обиде, если я удалюсь сразу после кофе?

Тревога, как облачко, затуманила ее глаза:

— Вы плохо себя чувствуете?

— Просто устал, — ответил он. — И, сознаюсь, немного утомился от знаменитостей.

Она улыбнулась:

— Феликс их коллекционирует, так ведь?

— Да, — вздохнул Оуэн. — Я думаю, у него могло быть и худшее хобби. Это — дорогое, но не опасное. Он слишком обеспокоен управлением отелями, ему действительно нужно что-то, что помогало бы расслабиться.

— Было бы чудесно, если бы за этим он приходил к своей жене, — проговорила Ленни. Оуэн пристально взглянул на нее:

— Ты предлагала ему это?

— Когда последний раз Феликс прислушался к тому, что вы ему предлагали?

— Когда ему было лет пять. Но если ты скажешь ему, что несчастна?

— Но я вовсе не несчастна, дорогой Оуэн, не волнуйтесь за меня.

— Ты несчастна. Это я всегда могу отличить.

— Если это так, то я позабочусь об этом. Берегите себя, не волнуйтесь. Вас проводить домой? Или попросить Клэя, он помогает в буфетной, но они отпустят его. Думаю, вас не следует оставлять одного.

Оуэн покачал головой:

— Если я не смогу ходить один по поместью, мне не следует покидать дом без инвалидного кресла.

Они улыбнулись друг другу, и когда допили кофе, а официанты разносили коньяк, Оуэн тихонько поднялся и покинул вечер. Через открытую дверь он мельком увидел Лору на кухне, рядом была Роза и вся остальная прислуга.

Было темно, луна скрылась за ночными облаками, но он знал дорогу по памяти. Направо — здесь, налево — здесь, пройти розовый сад Ленни, к двери собственного дома. Он вошел в дом, голова немного кружилась, было трудно дышать. «Может, съел слишком много, — подумал он, — чертовски глупо было так наедаться, когда уже чувствовал себя нездоровым». Оуэн почти дошел до своего кресла, когда услышал, как где-то в главном особняке тихонько закрылась дверь.

«Кто-то из прислуги», — подумал он, потом вспомнил, что в доме никого не было. У кого-то выходной, кто-то на обслуживании вечера. Тогда ветер. Но ветра не было, ночь тихая и теплая. «Случайность, — решил он. — Должно быть, Феликс или Ленни вернулись домой. Лучше проверить, все ли в порядке».

Дверь была приоткрыта, и он тихо вошел на галерею, постоял там, прислушиваясь. «Ничего. Воображение», — сказал он себе. Уставший, пожилой человек, которому почти не о чем думать. Вдруг он услышал тихий звук осторожных, крадущихся шагов в верхнем холле. Шаги слышались со стороны комнат Ленни. Мгновение спустя Оуэн различил их уже на лестнице прямо перед собой.

— Кто здесь? — спросил он и зажег свет. Яркие огни люстры ударили в глаза, он прикрыл их и услышал бегущие шаги и скорее почувствовал, чем увидел очертания чего-то темного, что бросилось на него. — Черт, — закричал он, — отпусти меня!

Но это вырвалось у него придушенным, едва слышным голосом. Он лежал на полу лицом вниз, стараясь освободиться от давящей на спину тяжести. Потом грудь обожгла сильная, как пламя, боль. «Я умираю», — подумал он и, погружаясь в полузабытье, полетел в ужасную темную пропасть.

ГЛАВА 5

— Как ты мог? — плакала Лора. Телефонная трубка была мокрой от ее слез, и они все капали, падая ей на руку, когда она, сгорбившись, сидела в телефонной будке, вытирая лицо скомканной салфеткой. Сквозь стеклянную дверь она видела посетителей ресторана, которые собирались на ленч, и повернулась к ним спиной, поставив локти на маленькую полочку под телефонным аппаратом. — Ты обещал, что не сделаешь этого! Ты сказал мне, ты сказал Клэю, ты сказал, что не будешь это делать.

— Я ничего не делал! Лора, черт побери, послушай же меня хоть одну проклятую минуту!

— Я послушала однажды, и ты солгал мне!

— Я не лгал! Я сказал тебе, что не буду их грабить…

— …И я поверила тебе! Я доверяла тебе! А ты перешагнул через всех и сделал это! Не важно, чего я хочу, тебя не волнует, что нужно мне. Единственное, что тебя занимает — это твои проклятые кражи, а у Оуэна был сердечный приступ, и он в госпитале, и все сходят с ума от беспокойства…

— Заткнись и слушай! Я не грабил твоего проклятого Сэлинджера. Я был в Нью-Йорке с тех пор, как расстался с тобой на Кейп-Коде, а прошлую ночь я провел с друзьями…

— Это случилось не прошлой ночью, это произошло три дня назад.

— И три дня назад я тоже был с друзьями. Почему ты не позвонила, когда все это произошло?

— Я звонила. Я звонила все три дня! Тебя не было, Где ты был, неважно. Я знаю где. Ты продавал драгоценности, которые украл… после твоих обещаний!

— Я сдержал свое обещание! Слушай, к черту все, я же так не работаю. Я бы не стал сбивать его с ног только потому, что он включил свет.

— Откуда ты знаешь, что он включил свет?

Некоторое время он молчал.

— Ты мне сказала.

— Я не говорила. Я только сказала, что у него сердечный приступ и он в госпитале. Я ничего не говорила о свете.

— Ну, хорошо. Я это вычислил. Не было никакой другой причины бросаться на него, так ведь? Но это — не мой стиль работы, и ты знаешь это. Я держусь подальше от людей и выхожу из дела чистым; я не завариваю подобную кашу.

— Это сделал ты. Ты все это устроил. Везде полиция, я напугана до смерти. У меня такое ощущение, что все, что я имела, разваливается на части.

— У тебя есть я. Я с тобой.

— Тебя нет! Я не доверяю тебе. Я никогда не смогу больше тебе доверять.

— Я не делал этого! Черт возьми, я же сказал тебе…

— Хорошо, если это сделал не ты, тогда кто же? Как удалось кому-то оградить дом так, как планировали вы с Клэем, и практически в ту ночь, когда это собирались сделать вы?

— Я не знаю. Ты спрашивала Клэя?

Кровь прилила к вискам.

— Он был со мной весь вечер. Как бы то ни было, он не работает один и не смог бы! Никогда, никогда больше не говори плохо о Клэе! Как ты можешь?

— Хорошо, хорошо. Извини. Единственное, что я имел в виду — это чтобы ты поговорила с ним.

— Ты обвинил его! Перекладываешь вину на… ребенка… потому что у тебя нет оправданий!

— Мне не нужны никакие оправдания! Слушай, я заботился о тебе три года. Ты не можешь поверить…

— Ты больше не будешь обо мне заботиться! Я тебе не позволю!

— У тебя нет выбора. Я — твой опекун, и ты будешь делать то, что я скажу. А я говорю тебе, чтобы ты возвращалась в Нью-Йорк. Это приказ, Лора! Ты возвращаешься ко мне, туда, где твое место, в тот круг, к которому ты принадлежишь.

— Я никогда не вернусь к тебе! — Лора опять почувствовала, будто ее разорвали пополам. Она склонялась все ниже, стараясь хоть как-то держаться, чтобы не дрожал голос. — Я остаюсь здесь. Я хочу хоть как-то расплатиться за то, что ты натворил.

— Я не совершал эту проклятую кражу!

— . ..И Клэй остается со мной. Я не позволю ему вернуться к вору и лгуну… — Слезы душили ее, тыльной стороной ладони она вытирала нос. — Мы не вернемся к тебе, и это все!

— Я приеду забрать вас. Буду днем. Соберите вещи и будьте готовы уехать.

— Я буду на работе. У меня работа и семья, — коротко добавила она.

— Какого черта, что это все означает?

— У меня есть Сэлинджеры.

— Ты сумасшедшая. Ты действительно думаешь, что у тебя есть Сэлинджеры? Ты рехнулась. Сэлинджерам нет до тебя дела, ты не принадлежишь к их кругу. Ты работаешь на них, ради Христа, и если ты думаешь, что они заботятся о слугах или относятся к ним честно, то ты еще более глупа, чем я ожидал.