— Вряд ли это секрет.

— Но хочешь приобрести акции его компании.

— Тебе известно почему; я рассказывала об этом.

— Да.

Подали напитки, и Джинни попробовала свой:

— Боже мой! В твоих барах всегда только самое лучшее.

— Джинни, ты становишься застенчивой. О чем ты хотела поговорить?

— О тебе и о Сэлинджерах. Ты все еще хочешь выкупить часть акций в этой корпорации?

— Конечно. Но пока не нашла способа достать деньги, к тому же не знаю, захочет кто-либо из них продать их мне, даже если у меня будут деньги.

— Об этом-то я и хотела поговорить. Ты никогда не просила меня вложить средства в «Оул корпорейшн»; никогда не просила о займе. Мне правится это: не следует путать дела и дружбу. Однако теперь я вижу, что ты открыла четыре отеля, и я вижу, как идут дела. Какова у тебя окупаемость?

— В целом? Где-то семьдесят пять — восемьдесят восемь процентов.

— Неслыханное в гостиничном бизнесе. Верно? Лора кивнула Она вся напряглась от возбуждения, потому что знала, что Джинни собиралась сказать.

— Правильно, — продолжала Джинни. — Ты работаешь прекрасно, мы все это знаем. Поэтому мне хочется вместе с тобой участвовать в деле. Я переговорила по этому поводу со своими финансистами и думаю ссудить тебе средства для приобретения акций отелей Сэлинджеров.

Лора обняла Джинни и прижалась к ней щекой. Так они сидели несколько мгновений, не говоря ни слова, не нуждаясь в словах. Затем она выпрямилась.

— Удивительно, как много людей помогали мне, — сказала она спокойно; Джинни пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее слова. — Мне повезло, что я встретила столько замечательных людей…

— Это не везенье, — решительно сказала Джинни. — Разве тебе не известно, как много ты даешь людям взамен? Ты выслушиваешь их проблемы, не осуждаешь их, приглашаешь на свои вечера, кто бы они ни были, ты не столько говоришь о себе, сколько уделяешь им внимание. Помнишь Чикаго? Я подумала, что ты дура, раз сидишь рядом с Бриттом за завтраком после того, как он словно с цепи сорвался и учинил скандал, но я была не права; теперь он твой друг на всю жизнь. Правда, он не может сделать для тебя многого…

— Я не для того поступила так, чтобы он что-то мне делал.

— В этом-то вся суть! Ты поступаешь так, потому что заботишься о людях и интересуешься ими. Я знаю, знаю, заботишься; у тебя самой были трудные периоды в жизни; не все помнят о них. Во всяком случае, — она откинулась назад и выпила свой бренди, — нечему удивляться, что тебе помогают. Однако я ссужаю деньги не поэтому, а потому, что ты ужасно деловая женщина и на тебя можно смело ставить. Говорят, становлюсь сентиментальной, но не тогда — по крайней мере, я надеюсь, что нет когда вручаю десять миллионов долларов.

Ошарашенная, Лора не мигая, смотрела на нее. Разговоры, смех в зале, пульсирующий ритм оркестра, казалось, поднялись вверх и обрушились на нее.

— Сколько?

— Десять миллионов.

— Откуда ты знаешь? Хочешь сказать, что кто-то продает часть пая? Джинни кивнула.

— Друг одного друга. У них возникли трудности — Феликс слишком быстро расширял дело, и им предстоит многое сделать, чтобы дела и дальше шли столь же прочно, как они шли до этого. Но один из членов правления решил продать свою часть акций, пока цены достаточно хорошие. Ему принадлежат два процента в компании; их стоимость десять миллионов долларов, то, что я предлагаю тебе, чтобы выкупить пай. Насчет процентов и других условий ссуды поговорим завтра, могу обещать, что они будут весьма благоприятными. Если тебе это кажется приемлемым.

Из тридцати процентов акций сети отелей «Сэлинджер» я оставляю двадцать восемь процентов в равных долях моим сыновьям Феликсу и Асе Сэлинджерам. Моей самой любимой Лоре Фэрчайлд, которая принесла мне радость и любовь и украсила последние годы моей жизни, я завещаю оставшиеся два процента акций…

Два процента.

Оуэн, мы добились!

Лора взяла Джинни за руки и, наклонившись вперед, снова поцеловала ее в щеки.

— Дорогая Джинни, — сказала она, — это так замечательно, так приятно!

ГЛАВА 28

Шестая кража была совершена из усадьбы Даниэля Иноути на Гавайях. Четыре рисунка работы Матисса были украдены, пока он находился в Лондоне на праздновании Пасхи в кругу членов своей обширной семьи. Ничего больше не пропало, не осталось никаких следов преступников; сторожа, находившиеся в соседнем помещении, не потревоженные, проспали всю ночь.

Сэм Колби был вне себя от ярости. Шесть! Шесть различных адресов на двух континентах, и никаких следов, за исключением того, что все кражи совершались по одному сценарию. На чем, пропади все пропадом, строить расследование? Он расценивал эти кражи как персональное оскорбление и, как только появилась возможность, вылетел на Гавайи поговорить с Иноути, который в тот же самый день прилетал туда из Лондона.

— Расскажите мне все, — попросил он Иноути.

— О чем?

— Обо всем, черт возьми! Откуда мне знать, что пригодится для расследования, а что нет, пока не услышу своими ушами.

Они сидели на веранде, выходившей на океан. Вокруг росли великолепные орхидеи и гибискусы; вверху простиралось безоблачное небо, пели птицы. Ничего этого Колби не замечал. С тем же успехом он мог находиться в офисе, начисто лишенном окон.

— Начнем с работающего у вас персонала; по крайней мере, в половине случаев виновные бывают из их среды. Сколько у вас домов?

— Четыре.

Колби вздохнул и пустился в расспросы. Затем они перешли к четырем его офисам и работающему в каждом из них персоналу, его ближайшим деловым партнерам, шестидесяти четырем членам семьи, людям, с которыми он общался.

— Хорошо, теперь распорядок ваших путешествий.

— Его не знает практически никто, кроме моего секретаря.

— Но ей можно позвонить и узнать, где вы находитесь.

— Несомненно. Было бы невозможно заниматься делами, если бы меня нельзя было достать. У меня нет причин прятаться.

— Правильно, поэтому мне нужно знать, где вы были в прошлом году.

— Зачем это?

— Потому что вор знал, когда вас не будет на Гавайях, и мне не хочется, чтобы он или они были единственными, кто располагает этой информацией. О'кей?

Иноути сунул руку в карман и достал оттуда толстую, в кожаной обложке, записную книжку.

— Могу зачитать вам, где я был.

— Отлично.

По мере того как Иноути читал, Колби записывал и впервые заметил, что солнце почти село. Кто-то говорил, что, если будет возможность, нужно обязательно увидеть закат на Гавайях. «Что ж, сегодняшний придется пропустить, — подумал он, — может быть, завтра».

— Можно включить свет?

Иноути потянул за шнурок звонка, появился слуга и включил верхний свет, а затем ряд масляных фонарей по периметру веранды. За час работы они одолели только пять месяцев из рабочего года Иноути, и в этом месте он пригласил Колби пообедать вместе с ним.

— У меня нет никаких планов на вечер, а вы, должно быть, проголодались.

— Тронут вашим вниманием, — ответил Колби.

Блюда были роскошными, беседа приятной, поэтому Колби позволил себе расслабиться и насладиться обедом. Когда обед закончился и Иноути выкурил сигару, Колби отодвинул стул и предложил:

— Давайте вернемся к работе.

Он должен продвинуться вперед, обязан или раскрыть эти проклятые кражи, или уйти на пенсию и погибать от безделья.

Они уютно потягивали коньяк в гостиной, Колби раскрыл свою тетрадь.

— Мы закончили Мадридом. Где вы были после этого?

— В Сан-Франциско месяц с моей замужней дочерью, затем месяц в Гонконге с сыном и его семьей. Оттуда, в августе, я поехал в Бангкок.

— А где вы там останавливались?

— В «Бангкокском регентстве».

— И там, конечно, было много встреч?

— О да, множество.

— А после этого?

— Амстердам. Я остановился в амстердамском отеле Сэлинджеров. Ряд встреч был непосредственно в номере, и полагаю, большинство из тех лиц знали, что потом я собирался направиться в Нью-Йорк.

— А в Нью-Йорке?

— В «Бикон-Хилле». Конечно же, множество встреч и там, уверен, что упоминал о намерении направиться затем в Вашингтон. А в Вашингтоне — этим октябрем — я останавливался в другом «Бикон-Хилле», он только что открылся.

Колби записывал, стараясь поспевать за быстрой речью Иноути. Вдруг его рука неожиданно застыла.

— «Бикон-Хилл», — прошептал он.

— Да. Это самые цивилизованные отели изо всех известных мне. Вам доводилось бывать хоть в одном из них?

— Нет еще. Давайте продолжим: с октября до настоящего времени.

— До февраля я пробыл здесь, затем в Женеве, потом поехал в Рим, где находился с друзьями до отъезда в Лондон на Пасху в кругу семьи. Так прошел год моей жизни.

— С кем вы путешествовали? — спросил Колби.

— О, мистер Колби, это личный вопрос.

Колби пытался настаивать во имя полноты расследования, однако не нажимал с присущей ему настойчивостью. Деловая сосредоточенность и буднично-рабочий голос скрывали охватившее его возбуждение. Наконец-то в расследовании произошел прорыв, которого он так ждал. Он был готов рискнуть последним долларом, что нашел нить, связывающую шесть различных преступлений, совершенных в шести различных городах, на двух континентах и на одном из Гавайских островов.


Неужели он ошибался? Вернувшись в Нью-Йорк, Колби перечитал свои записи и обнаружил, что только пять из шести краж имели кое-какие общие черты. Серрано не укладывался в эту модель. Нужно поговорить с ним еще раз. Поль настойчиво хотел сопровождать его.

— Нет, нет и нет, — сказал ему Колби. — Я уже говорил прежде и повторю вновь, что не может быть и речи о съемках моих бесед с пострадавшими. Кто даст мне прямые ответы перед объективом нацеленной в голову и стрекочущей кинокамеры?

— Наши камеры совсем не стрекочут, — терпеливо проговорил Поль. — Бритт Фарлей, к примеру, говорил честно и откровенно; в большинстве случаев он совершенно забывал о присутствии оператора. Когда он хотел, мы отправляли оператора отдохнуть. Сэм, я не могу снять фильм о тебе, не засняв тебя за работой.