– Джеймс, – отчетливо произнесла Джесси, выговаривая каждое слово, – по-моему, малыш вот-вот появится на свет.

Джеймс недоуменно уставился на жену.

– Нет, Джесси, этого не может быть. Ребенок должен родиться не раньше чем через неделю. Разве не помнишь? Ты сама сказала, что тебе будет полезно побывать сегодня на скачках, подышать свежим воздухом и поупражнять легкие, болея за лошадей. Нет, ты, конечно, ошибаешься. Кстати, я не слыхал, чтобы ты болела за лошадь отца. Ты этого просто не сделала бы.

– Сделала, – немедленно сообщила Вильгельмина. – Однако я в два счета привела ее в чувство.

Джесси неожиданно охнула, схватившись за огромный живот.

– О Боже! – прогремел Оливер Уорфилд. – Джеймс, сделай что-нибудь! Не может же она родить моего первого внука прямо здесь, на ипподроме! Черт бы тебя побрал! Что ты сотворил с моей девочкой?!

Джеймс точно знал, что делать, но ему не позволили и пальцем шевельнуть. Как только он положил Джесси на постель в спальне Марафона, доктор Хулахен, уже дожидавшийся в доме, начал его выпроваживать.

– Вы не доктор, а всего-навсего муж. Убирайтесь, Джеймс. Здесь вам не место.

Но Джесси прошептала сухими, потрескавшимися от крика губами:

– Джеймс, не покидай меня. Ты обещал, что не позволишь случиться ничему плохому.

Джеймс смерил доктора вызывающим взглядом и уселся рядом с женой.

– Это не займет много времени, Джесси. Крепче держи меня за руку, как только начнутся боли. Скоро все кончится, клянусь. Верь мне, я знаю.

– Какого черта вам известно, сколько это займет времени? – осведомился доктор, поднимая глаза. – Конечно, вы помогаете кобылам ожеребиться, но это далеко не одно и то же. Это первый ребенок Джесси. И уж, конечно, он родится не через двадцать минут! На это уйдут часы, а может быть, и дни. Я помню случай, когда первенец появился на свет только через четверо суток.

Джесси в ужасе застонала.

– Не болтайте вздор, черт бы вас побрал, – прошипел Джеймс. – Вы до смерти ее запугали, да и меня тоже! Делайте поскорее все, что нужно, и молчите. А ты не слушай его, Джесси. Слушай меня. Я твой муж и знаю, что говорю. Денси годится только на то, чтобы зашивать раны, но больше ни в чем не разбирается. Болтает о каком-то ребенке, родившемся через четыре дня! Нет, у тебя все будет по-другому. Скоро все кончится.

Доктор Хулахен презрительно фыркнул.

– Ненавижу, – пробормотала Джесси, закрывая глаза и чувствуя, как руки доктора скользят у нее между бедер и по животу.

Но тут ее скрутила такая страшная боль, что Джесси стало все равно, пусть даже население целого Балтимора ворвется в спальню и станет обмениваться замечаниями о ее поднятых, согнутых в коленях ногах. Четыре дня? Нет, такое невозможно представить. Ни одно живое существо не вынесет такую пытку четыре дня.

– Я не переживу этого, Джеймс, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Моя мама не говорила мне, что это так ужасно. Хуже, чем ужасно. Жаль, что мы не можем с тобой поменяться местами. Почему, дьявол все побери, это не можешь быть ты?!

Доктор Хулахен насмешливо ухмыльнулся.

– Да Джеймсу такое просто не под силу! Он превратится в жалкое хныкающее существо уже после часа схваток! Женщины куда выносливее! Подумайте, какое у вас высокое предназначение! Господь предназначил женщине стать священным сосудом, в котором вынашиваются все будущие поколения. Благословенны жены...

Джесси вскрикнула, едва не сорвавшись с кровати.

– Закрой свою чертову пасть, Денси, – чуть не закричал Джеймс. – Нет, Джесси, я не тебе, вопи сколько угодно. Все идет прекрасно. Сколько минут между схватками, Денси?

– Очевидно, они следуют одна за другой, но у меня и без того много дел, Джеймс! Я не смотрю на часы! Если вам так уж интересно, засеките время сами.

– Ты уже почти у цели, любимая, – прошептал Джеймс. – Вот так, тужься, да посильнее.

К невероятному изумлению и некоторой досаде доктора Хулахена, ровно через двадцать минут Джесси произвела на свет мальчика.

– Просто глазам не верю, – пробормотал доктор, поднимая младенца за ножки и звонко шлепая по крохотной попке.

Тот издал пронзительный вопль, заставивший новоиспеченных родителей улыбнуться.

– Невероятно! Вы поставили нечто вроде рекорда, Джесси. Я напишу об этом в медицинские журналы. Конечно, они посчитают меня лжецом, пытающимся упрочить свою репутацию. Джесси, если мне не поверят, вы согласитесь прийти и засвидетельствовать, что ребенок действительно родился через двадцать минут?

– Вряд ли, Денси, – покачала головой Джесси, не сводя глаз с младенца, которого доктор держал на руках. – Прошу вас, не обижайтесь.

– Конечно, нет, – кивнул доктор, глядя на ребенка, который вдруг снова оглушительно завопил.

– Голос совсем как у тебя, Джеймс, – заявила Джесси.

– А мне показалось, что в точности как у тебя.

– Честно говоря, – вмешался доктор Хулахен, вытирая малыша и заворачивая его в мягкое полотенце, – я словно услышал вашу матушку, Джеймс.

Родители дружно застонали.

Час спустя Джесси, вымытая, одетая в свежую ночную сорочку, с расчесанными, заплетенными в косу волосами, полулежала на подушках. Младенец спал в колыбельке рядом с кроватью. Джесси наблюдала, как Джеймс посмотрел на бесценный сверток, а потом нагнулся и нежно поцеловал сына в лоб. Обернувшись к жене, он широко улыбнулся.

– Тебе это удалось. И всего за двадцать минут. Сначала мне показалось, что Денси вот-вот расплачется, но я вовремя напомнил ему, что он может написать в журналы о новом рекорде. Тогда он немного утешился и даже попросил меня уговорить тебя подумать над его предложением. Боюсь, он не шутил. И будет страшно рад представить тебя своим коллегам.

Джеймс рассмеялся и покачал головой.

– Я посоветовал ему выпить по такому радостному случаю.

Наклонившись, он поцеловал все еще слишком бледную жену в губы, сел рядом, сжал ее руку и прошептал:

– Джесси, я должен был сказать тебе это раньше. Я люблю тебя.

– Мне больно, – пробормотала она, не глядя на него.

– Потерпи, все скоро заживет. Разрывов нет, а это самое главное. И я правда люблю тебя. Очень. Я понял это в ту минуту, когда Джипсом сообщил, что ты попала в руки Комтона Филдинга. Я не знаю, что бы со мной стало, случись с тобой что-нибудь.

– Ты говоришь это лишь потому, что я подарила тебе сына. Каждый мужчина хочет наследника, даже если утверждает обратное. Рождение сына пробудило в тебе огромную благодарность.

– Где ты подхватила эту сомнительную мудрость?

Джесси покраснела и, стыдливо отводя глаза, призналась:

– От твоей мамы.

Джеймс раздосадованно ударил себя по лбу.

– Я люблю тебя! Люблю нашего сына. И точно так же любил бы нашу дочь. Какого дьявола ты веришь россказням моей мамаши?

Джесси, задумчиво нахмурившись, погладила ладонь мужа. Затем рука ее поползла вверх, к плечу, подбородку, шее.

– В первый и последний раз, клянусь.

– Смотри, чтобы больше этого не было.

– Он как две капли воды похож на отца, – объявила миссис Вильгельмина Уиндем, ни к кому в особенности не обращаясь и разглядывая внука, которому исполнилась уже неделя.

– А подбородок! Идеально выточен, в точности, как у Аполлона!

– А по-моему, он похож на мою маленькую Джесси, – возразила Порция Уорфилд. – Взгляните на эти зеленые глаза и милую крошечную ямочку! У Джесси была точно такая в детстве, но почему-то исчезла, когда ей исполнилось пять лет.

– Все это вздор, Порция, – сурово оборвала ее Вильгельмина. – У нее отродясь не было никаких ямочек. Это у моего Джеймса была ямочка. И, кстати, насчет глаз. Глаза у новорожденных вечно меняют цвет, но у этого драгоценного ребенка они будут зеленые, точь-в-точь как у Джеймса, гораздо темнее и ярче, чем у Джесси. Да-да, у него будут глаза Джеймса.

Джеймс перевел взгляд с матери на тещу и объявил:

– По-моему, он, скорее, копия Беллини, моего трехлетки, когда тот только что родился.

Обе матери на мгновение гневно застыли, исполненные праведной ярости. Джеймс рассмеялся.

– Посудите сами, он был такой же мокрый, беспомощный, почти лысый, зато постоянно открывал ротик, так что все могли видеть розовый язычок. Совсем как новорожденный Беллини.

– Джеймс, какую чушь ты несешь! – процедила мать. – Немедленно прекрати подобные сравнения!

– Да, Джеймс, это все-таки мой внук! Прекрасный младенец! Просто идеальный.

– Погодите, пока он не начнет плакать. Сбежите из комнаты, заткнув уши, – пообещала вошедшая в гостиную Джесси, широко улыбаясь. – Собственно, его давно уже пора кормить. Через минуту он поймет, что голоден.

Все уставились на белый сверток в руках Джеймса. Ровно через минуту, и ни секундой больше, Тейлор Джеймс Уорфилд Уиндем издал вопль, от которого задрожал хрусталь на каминной полке.


Йорк, Англия

Декабрь 1825 года

Йоркские скачки – день, когда Джесси Уиндем побила всех.

Джесси сразу же поняла, что все вокруг жокеи защищают ее от жокеев из других конюшен. Сначала ей захотелось прикрикнуть на них, наградить каждого грязным ругательством, услышанным от конюхов. Но, немного поразмыслив, она рассмеялась. Пусть стараются, это не помешает!

Джесси вонзила каблуки в бока Дорсетта, и лошадь рванулась вперед. Ветер трепал волосы, обжигал лицо, в ушах стоял гром десятков копыт. Но Джесси была счастлива. Господи, как она была счастлива! Как стосковалась по скачкам!

Она быстро обогнала свою почетную стражу, но тут же краем глаза увидела одного из них. Джесси понимала, что уважающий себя жокей не позволит какой-то девчонке выиграть скачки. Но она легко побила их всех и засмеялась, когда Дорсетт молнией пересек финиш, тяжело дыша и вскидывая голову. Проигравшие, встав в круг, громко поздравляли ее и бросали в воздух шляпы. Джеймс с разъяренным видом направился к жене.