Кэтрин Коултер - Наследство Валентины

– Жена Джеймса?

– Да. А вы, сэр?

– Линдон Фротинджилл, барон Хьюз. Я отец Алисии, тесть Джеймса.

– Вот как, – пролепетала Джесси. Ноги по щиколотку утонули в иле, и ей хотелось поскорее выбраться на сушу.

– Не могли бы вы удалиться, сэр? Мне нужно выйти на берег.

Барон неожиданно застыл.

– Вы американка! Стоит лишь услышать ваш выговор! Словно безграмотное ничтожество! Ни одной благовоспитанной английской леди в голову не придет полезть в пруд, да еще в таком виде! Моя красавица Алисия даже плавать не умела. Да вы просто похожи на потаскуху, с этими рыжими лохмами! Вы беременны, верно? Именно поэтому Джеймсу пришлось жениться – ведь уж он-то настоящий джентльмен!

Интересно, могла она забеременеть всего после одного раза... сегодня в столовой?

Барон принял ее задумчивый взгляд за признание в постыдном грехе и, шагнув к воде, закричал, потрясая кулаками:

– Ты, сучонка проклятая, посмела поймать его, прежде чем я вмешался! Я хотел дать ему время забыть Алисию! Джеймс любил ее больше жизни! После ее смерти я боялся за него и ждал три года, пока он придет в себя! Я как раз собирался познакомить его с Лорой, кузиной моей дорогой Алисии! Именно она должна была стать его женой, а не какая-то чертова шлюха из колоний!

– Сэр, пожалуйста, я замерзла. Не могли бы вы оставить меня в покое?

Но барон Хьюз подбоченясь, без стеснения разглядывал ее полыхающими злобой глазами.

– Почему бы тебе не выйти? Хотелось бы посмотреть, какова без прикрас вторая жена Джеймса!

Джесси видела перед собой рассерженного, полного горечи человека, состарившегося раньше времени. Он наверняка ровесник ее отца, но глубокие морщины, избороздившие лицо барона, делали его похожим на старика. Однако тонкие, растянутые в ухмылке губы говорили, что их обладатель злой и мелочный человек. Каким он был при жизни дочери?

– Скорблю о вашем горе, сэр. Джеймс очень любил свою первую жену. Я не пыталась его поймать, во всяком случае, это совсем не то, что вы думаете. Я не потаскуха, а наездница. Что-то вроде жокея.

На какое-то мгновение злоба во взгляде барона сменилась потрясенным удивлением, но он тут же оправился;

– Ты даже лгать как следует не умеешь!

– Джеймс тоже так считает. Пожалуйста, сэр, позвольте мне выйти. Уходите.

– Ни за что. И поскольку ты беременна, возможно, не заживешься долго на этой земле. Впрочем, распутницы, подобные тебе, всегда цепляются за жизнь, а таких ангелов, как моя Алисия, Господь забирает до срока. Молюсь, чтобы ты издохла в родах!

– И тогда вам придется ждать еще три года, прежде чем вы подсунете ему свою племянницу?

– Зачем? Джеймс забудет тебя и женится, раньше чем твоя могила порастет травой!

– Все это крайне неприятно, сэр. Прошу вас, оставьте меня в покое. Я вежлива с вами лишь потому, что сочувствую вашему горю. Но не я виновница смерти вашей дочери. Джеймс – мой муж, и вы должны привыкнуть к этой мысли. Если вы немедленно не уйдете, я буду вынуждена сделать то, что вам, вероятно, не очень понравится.

– И что же такого ты сделаешь, чертово отродье?

– Ну...

– Думаю, сэр, что моей жене хотелось бы остаться одной.

– Джеймс!

Обернувшись, барон увидел своего бывшего зятя, стоявшего под низко нависшими ветвями ивы.

– Джесси не лгала вам. Она не потаскуха. Она жокей. Пойдемте в дом, сэр, вам не мешает выпить бренди. Джесси, хорошенько вытрись. Не хватало тебе еще простудиться!

Барон в последний раз окинул ее убийственным взглядом, пожал плечами и последовал за Джеймсом.

Завязывая ленты туфельки, Джесси подумала, что не уверена, хочет ли еще раз встретиться с отцом усопшей Алисии.

Следующие несколько часов она провела, обихаживая Селину, одну из арабских кобыл, на которой Джеймс скакал в Йорке. Джесси стояла на коленях, грязная, как последний конюх, смазывая маслом копыта Селины, когда заметила чью-то тень. Подняв глаза, Джесси увидела стоявшего над ней мужа в черных сапогах, темно-коричневых бриджах и белой рубашке с распахнутым воротом. Он выглядел чудесно – красивый, загорелый, самый привлекательный мужчина на свете. Джесси понимала, что неприлично пристально уставилась на него, да еще с открытым ртом, и поскорее отвернулась.

– Тебе еще много осталось?

– Не очень.

Она погладила Селину по ноге.

– Настоящая красотка. Сколько ей?

– Семь. Она от Януса и уже успела произвести на свет двух жеребцов, резвых, как ветер. Ну а теперь уже поздно, и ты крайне нуждаешься в хорошей ванне! Выглядишь, как прежняя Джесси. Больше я этого не допущу, поскольку чувствую себя рядом с тобой испорченным, развратным старикашкой.

Подождав минутку, он присел рядом на корточки и навил на палец выбившийся локон.

– Даже твои «ручейки» мокрые.

– Раньше у меня их вообще не было.

– Верно.

– Ты должен помнить об этом, Джеймс. Прежняя Джесси не носила атласных сорочек.

– Прости, что разорвал ее.

– Миссис Кэтсдор пообещала починить. Она уже поняла, что я не слишком хорошо управляюсь с иглой, но считает это естественным, поскольку я приехала из колоний и всю жизнь провела с лошадьми. Я объяснила ей, что по этой же причине ты тоже вряд ли умеешь шить, но она только сочувственно поцокала языком, погладила меня по руке и сказала, что я нуждаюсь в наставлении опытной женщины и она готова мне помочь.

– Она права, и ты достаточно молода, чтобы учиться.

– Он уехал?

– Барон? Да. Он несчастный человек, Джесси, и мне жаль, что все так вышло. С другой стороны, как тебе взбрело в голову купаться в пруду голой?

Вопрос был глупым, и Джесси не сочла нужным на него отвечать. Кроме того, необходимо было протереть копыто Селины. Поднявшись, она погладила лошадь и расчесала пальцами гриву.

– Теперь ты настоящая красавица, девочка моя, куда красивее меня, и я не могу бегать так быстро, как ты. Вот тебе морковка. Не кусай меня за пальцы, бери осторожно. Молодец.

Джесси отряхнула юбку, и хотя понимала, что выглядит замарашкой, однако «ручейки», влажные от пота, оставались на месте. Кроме того, на ней не было панталон. Она бросила на Джеймса лукавый взгляд.

– И что это означает?

– Я совсем голая под юбкой, – сообщила она, рассмеялась, подобрала платье и помчалась, оглядываясь через плечо, чтобы получше разглядеть Джеймса, который стоял, словно громом пораженный, и тупо смотрел ей вслед.

– Джеймс?

– Хм-м-м?

– Много женщин умирают родами? Джеймс оторвал губы от шеи жены и откинулся в кресле, закрыв глаза.

– Да. Но ты не умрешь, Джесси. Клянусь. Я ведь говорил, что после смерти Алисии прочел все книги по акушерству. И расспрашивал Джорджа Рейвна. Не волнуйся.

– Возможно, я вообще не забеременею, после того как всю жизнь провела в седле.

– Где ты наслушалась этого вздора? Нет, не отвечай. Опять твоя мамаша, верно?

– Да. Она сказала, что я все себе растрясла и перестала быть женщиной.

– Однако сохранила девственность.

– Да, верно! – воскликнула она и при этом казалась довольной, как Фред, который в очередной раз припер к стене Клоринду, чтобы получить очередной удар клювом. – Да, ты прав – настоящее облегчение знать об этом. Может, и все остальное в порядке. По крайней мере я на это надеюсь. Я очень люблю жеребят и Чарльза с Энтони.

Воспоминание о том, как подалась под его натиском хрупкая преграда, заставило Джеймса затрепетать от вожделения. Он снова почувствовал, как врезается в нее. Картина получилась настолько яркой, что он едва не излился.

Джеймс притянул жену к себе и снова принялся покрывать быстрыми поцелуями-укусами ее шею. Джесси сидела у него на коленях в их общей спальне. Общей. Джеймс втолковал ей это сегодня, когда они поднялись наверх после ужина. Он не позволит жене спать одной в смежной комнате. Такое положение ему решительно не нравилось.

Джесси, совершенно ничего не знавшая о том, где и как должны спать супруги, серьезно кивнула.

– Я лучше буду спать с тобой. Никогда раньше ни с кем не спала. Какое интересное приключение! – И, наморщив лоб, добавила: – Знаешь, Джеймс, мне кажется, папа и мама не спали в одной постели.

– Ты снова трещишь, как сорока, Джесси.

– Прости. Ужасно нервничаю, Джеймс. Я в ночной сорочке, и ты знаешь, что под ней я совсем голая. Ты в халате, и мне известно, что под ним ничего нет. Поневоле чувствуешь себя не в своей тарелке.

Джеймс улыбнулся, целуя ее волосы, и, крепко прижав к себе, сказал:

– Ты права – мне тоже не по себе. Никогда не думал, что буду питать к тебе какие-то чувства, кроме желания прийти первым на скачках. И теперь, развязав этот миленький бант, я могу просунуть руку за ворот и коснуться твоей груди. Ты такая мягкая... Джесси, я плохо разглядел тебя сегодня, пока ты лежала на обеденном столе. Давай распахнем сорочку.

Он развязал еще три банта и раздвинул края выреза. Мягкий муслин разошелся до самого пола. Джеймс смотрел, только смотрел, и ничего больше, и после нескольких бесконечных минут положил руку на ее бедро, повернул к себе и начал целовать, но тут же с удивлением и необычайным удовольствием почувствовал, как она распутывает пояс его халата.

– Да, – шепнул он, не отрывая губ от ее теплого рта, – я хочу ощущать прикосновение твоей груди. Боже, Джесси, это невероятно.

– Невероятно, – согласилась Джесси, трепеща от странной, настойчивой пульсации внизу живота.

Нетерпеливое предчувствие охватило ее. Твердые округлости уперлись в его поросшую светлыми завитками грудь. Она чуть шевельнулась, и оба застонали.

Джеймс рассмеялся. Именно он из них двоих обладает некоторым опытом, и ему не следовало таять, словно воск, лишь потому, что ее соски трутся о его волосы.

– Мне нравятся твои ноги, – выдохнул он, наблюдая, как его загорелые пальцы гладят ее упругие бедра.

– Спасибо. Можно мне тоже посмотреть на твои ноги, Джеймс?