– Нет, – пробормотал Джеймс и, наклонившись, взял губами нежный сосок. – Ты не моя младшая несносная сестрица... с такими грудями. – Он снова придавил ее к столу.

Джесси опустила ноги, и они свесились со стола. Она сама почти соскользнула, с силой прижимаясь к нему, и Джеймс подумал, что сейчас умрет, если не войдет в нее. Не в следующее, а именно в это, сумасшедшее, ослепительно волшебное мгновение.

Подобного не вынес бы ни один мужчина. И Джеймс не был исключением. Он сжал губами другой сосок, поднял ее юбки, долго смотрел на длинные стройные ноги, обтянутые мягкими белыми чулками, с подвязками из персикового атласа. Подвязки в тон сорочке?

Джеймс едва не потерял остатки рассудка.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он понял, что Джесси больше не сопротивляется. Она лежала, глядя на него широко раскрытыми, огромными глазами.

– Ты не надела панталон, – охнул Джеймс.

И действительно, на Джесси была лишь атласная сорочка, доходившая до середины бедер. Это окончательно его доконало. Даже Конни обычно носила легкие муслиновые панталоны, подвязанные под коленями красивыми лентами. Конечно, отделанные к тому же изумительными кружевами, но тем не менее надежно прикрывавшими все, что надлежало скрыть. Ему всегда нравилось целовать ноги Конни, развязывать бант зубами и медленно стягивать панталоны.

– Нет, – пролепетала она тонким, неуверенным голосом, и лоб Джеймса покрылся испариной, – Мэгги запретила мне носить панталоны целый месяц после свадьбы. Она сказала, ты обязательно потеряешь голову, зная, что под юбкой или амазонкой я совершенно голая.

– Почему именно месяц?

– В дальнейшем я должна проделывать это время от времени, чтобы ты никогда не знал, есть ли у меня что-то под сорочкой или нет. Мэгги утверждает, что такое сведет тебя с ума не меньше чем еще на шесть месяцев.

– А потом?

– Потом я должна снимать панталоны только как вознаграждение. По словам Мэгги, истинная сущность мужчины проявляется лишь через полгода, и нужно выказать немало хитрости и сообразительности, чтобы с ним справиться. Я объяснила ей, что уже давно знаю твою истинную сущность. Я видела, как ты врезал в челюсть конюху, имевшему наглость выпить бутылку джина и заснуть рядом с твоими лошадьми. Слышала, как ты орал, словно бешеный, проклиная последними словами тех, кто побил тебя на скачках. Я даже призналась ей, что наблюдала, как тебя рвет с перепоя, но это было всего однажды, и ты, меня не заметил.

– Господи Боже, – – охнул Джеймс, как никогда остро сознавая, что стоит только избавиться от брюк, и он войдет в нее.

Интересно, понимает ли она, что говорит? Нет, нужно взять себя в руки, иначе он натворит глупостей.

– Джесси, да замолчи же! Мы поговорим о стратегических уловках Мэгги позже! Именно сейчас мне лучше немедленно войти в тебя и покончить со всем этим.

– Ты смотришь на меня.

– Да. Волосы внизу живота у тебя такие же красные, как на голове. Просто невероятно, как резко они выделяются на белоснежной коже. Вся ты – сплошной бальзам для утоления мужской похоти... не знаю, смогу ли я когда-нибудь наглядеться на тебя. Признайся, ты снова огреешь меня, если я отпущу твои руки и начну целовать груди?

– Нет... может быть, позже, когда хорошенько все обдумаю.

Он разжал пальцы и вновь стиснул зубами сморщенную ягодку соска. Жар отчаянного вожделения мгновенно забурлил в крови. Глухо застонав, Джеймс втянул в рот розовую вершинку и едва нашел в себе силы поднять голову, подуть на крохотный твердый камешек и пролепетать:

– Тебе нравится?

Джесси ничего не ответила, лишь сжала ладонями его лицо и прильнула к мужу. Он никак не мог оторваться от этих нежных холмиков и, даже скользнув рукой по ее бедру, продолжал их целовать. Джесси трепетала. Кажется, это хороший знак. Когда его пальцы коснулись горячих влажных лепестков, она подалась вперед так неожиданно, что Джеймс едва не потерял равновесие и не скатился на пол.

– Джеймс, тебе это обязательно нужно? Никто никогда не дотрагивался до меня... там.

– Да... мне следовало бы ласкать тебя каждый день, часами... непрерывно... Нужно было по крайней мере проделывать это с новой Джесси. Обещай мне что-то.

Он легко, едва касаясь, провел пальцами по сокровенному местечку между бедер, ощущая обольстительное тепло, исходящее от Джесси, чувствуя, как спадает ее напряжение, как выгибается ее спина. Когда он погладил ее живот и погрузил пальцы в тесную, истекавшую истомой расщелину, Джесси едва не сбросила его снова.

– Вот так, – удовлетворенно прошептал Джеймс, одурманивая ее поцелуями.

Горячее дыхание обжигало его; Джесси прерывисто дышала, и Джеймс не выдержал. Нетерпеливо сорвав с себя бриджи, он начал входить в нее.

– Джеймс! Это... это совсем, как у жеребца, правда?

– Лежи смирно, Джесси. Не шевелись, и я войду медленно, очень медленно. Не смей ничего делать. Тебе не больно?

Она продолжала смотреть на него, впитывая почти болезненное, упрямо сосредоточенное выражение этих прекрасных глаз.

– О Боже, остановись, Джеймс. Это ужасно неприятно.

– Это твоя девственность, Джесси, – задыхаясь, пробормотал он.

У Джеймса тряслись руки... Наконец-то он оказался ней... но совсем не так глубоко... этого недостаточно... сейчас... еще мгновение...

– Поверь, Джесси, с каждой женщиной бывает такое.

Он вонзался в нее все с большей силой, понимая, что может, не сумеет остановиться, иначе просто умрет.

Джеймс улыбнулся жене, не двигаясь, пока не увидел, что она немного успокоилась и улыбнулась в ответ. И когда мощным рывком вошел в нее до конца Джесси оглушительно завопила. Джеймс от всей души надеялся, что миссис Кэтсдор не начнет колотить в дверь. Только бы Джесси не вздумала больше визжать! Она слишком тугая, он причинил ей боль, но теперь все кончено, и Джеймс нисколько не чувствовал, что изнасиловал собственную сестру! Нет, перед ним его жена, и он наконец сделал ее своей.

– Я не двигаюсь. Не отталкивай меня, не шевелись! Я мужчина, и для меня все, связанное с плотью, кажется совершенно иным.

Он припал к ее свежему рту, скользнул губами по тонкой шее, потерся подбородком о грудь.

– Тебе лучше? Боль прошла?

– Немного. Дачесс ничего мне об этом не говорила. Так всегда бывает?

Дачесс рассказывала ей о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной?

Но в эту минуту Джесси дернулась, и Джеймс понял, что для него тоже все кончено. Он распластался на ней, отдаваясь горячему приливу, дрожа в ознобной лихорадке.

– О Джесси, – пробормотал он ошеломленно.

Она сцепила руки за его спиной, крепко прижимая к себе мужа. Огненные волосы щекотали его щеку. Она втягивала его в себя, и Джеймс снова содрогнулся от невероятного наслаждения. Он навалился на нее всей тяжестью своего тела, но не двигался из страха, что разорвется сердце. Наконец он вновь обрел способность дышать и приподнялся. Однако она стиснула его и замолотила по спине кулачками.

– Это все, Джеймс? Осторожнее, ты едва не попал рукой в телячьи мозги!

Телячьи мозги? Он только что взял Джесси Уорфилд, чересчур любопытную соплячку, любящую подслушивать до того, что она провалилась сквозь потолок конюшни! Он взглянул туда, где они по-прежнему были соединены, на ослепительно белый живот и пламенеющий островок волос, на точеные груди, прежде чем смог наконец посмотреть ей в глаза. Она смущенно уставилась на мужа.

– Что с тобой?

– И это все? – осведомилась Джесси, опуская ноги. – Ужасно затекли, и мышцы, кажется, растянуты.

Джеймс улыбнулся и нежно коснулся набухшей, влажной плоти.

– Нет, но для тебя пока все. Прежде чем я встану, Джесси, признайся, что сказала тебе Дачесс?

– Велела мне считать ее старшей сестрой, спрашивать обо всем и ничего не стесняться. Но я объяснила, что знаю все. О случках, конечно. Только она почему-то считает, что этого недостаточно, но ты обо всем позаботишься. Правда, она не говорила, как это больно. И что ты позволишь себе такие вольности.

– Но теперь уже не так болит, верно?

– Чуть меньше, – подумав, кивнула Джесси.

– Лежи спокойно и дай мне вытереть тебя.

Он начал одеваться и только в этот миг с ужасом понял, что наделал. Лишил жену девственности прямо на обеденном столе! Джеймс на мгновение прикрыл глаза. Ни одного нежного слова... даже не нашел времени, чтобы подготовить ее, успокоить и приласкать. Но она едва не сбросила его... дважды. Значит, была готова?

Джеймс покачал головой, смочил водой салфетку и прижал к тому месту, откуда еще сочилась кровь. Наверное, салфетка слишком жесткая. Ее кожа, во всяком случае, гораздо мягче. Осторожно орудуя салфеткой, он поднял голову и увидел, что Джесси лежит, крепко зажмурившись.

– Бедняжка Джесси, – вздохнул Джеймс. – Прости, что вел себя, как бессердечный негодяй.

– Интересно, – прошептала она, не открывая глаз, – жеребцы тоже извиняются перед кобылами?

– Конечно.

Ресницы Джесси взлетели вверх.

– Неправда! Ты не можешь знать наверняка. О Джеймс, пожалуйста, помоги мне встать.

Она, казалось, лишь теперь поняла, что сидит с обнаженной грудью, и принялась поспешно застегиваться, но тут же сообразила, что ноги тоже голые, и резко одернула юбки.

– Давай я сам сделаю.

Пальцы Джеймса запутались в бесконечных петлях.

– Терпеть не могу это платье, – пробормотал он после того, как сумел справиться всего с двумя пуговками. – Обещай, что переоденешься и швырнешь проклятую тряпку в мусорное ведро!

В тот же день Джесси столкнулась с отцом первой жены Джеймса. Раздевшись догола, она плавала в маленьком пруду неподалеку от дома. На воде покачивались лилии, по берегу росли плакучие ивы и рогоз.

– Кто вы, черт возьми?!

От неожиданности Джесси глотнула воды, поперхнулась, привскочила, но тут же вновь присела, надеясь, что незнакомец не успел ничего увидеть.

– Я Джесси. А вы кто?