В нем нарастала неудержимая ярость. Все улыбались ему, заговаривали, справлялись о здоровье, лошадях и Марафоне. Джесси же пришлось бы выносить всю тяжесть позора.

Он с нетерпением дожидался конца проповеди Уинси, осуждающей рабство. Балтимор только что присоединился к союзу штатов, отменивших рабство, и Джеймс всем сердцем соглашался с этим договором.

Он не знал, что следует предпринять насчет Джесси, но этого так оставить нельзя. Когда служба наконец окончилась, он поднял глаза и увидел, как упорно Гленда уставилась на его чресла.

Только вечером он узнал, что Джесси уехала в Нью-Йорк, к тете Дороти. Гленда успела сообщить об этом всем желающим. Джеймс, который слышал жуткие рассказы Джесси о тете Дороти еще с той поры, когда девушке было четырнадцать лет, почувствовал себя самым большим подонком на свете.

Глава 11

Англия, неподалеку от Дарлингтона Чейз-парк, родовое поместье Уиндемов

Май 1822 года

– Милорд!

Маркус Уиндем, восьмой граф Чейз, поднял глаза на дворецкого Самсона, который умудрился неслышно пересечь огромную гостиную.

– Опять вам это удалось! Черт бы вас побрал, Самсон, откуда взялась эта кошачья походка?!

– Прошу прощения, милорд?

– Не важно. Когда-нибудь я привыкну. По крайней мере я приучился запирать дверь, когда мы с графиней заняты... ладно, оставим это. Что вам нужно?

– Появилась какая-то незнакомая молодая особа, милорд. Я никогда ее раньше не видел. Подошла к двери и постучала. Чем-то похожа на мою Мэгги в роли несчастной оборванки, требующей провести ее к хозяину поместья.

– Думаете, ей нужна работа? Пошлите девушку к миссис Эмори.

– Видите ли, милорд... в ней есть что-то, помимо того очевидного факта, что она из колоний[3].

– Что? Черт возьми, Самсон! Колонии, говорите? – Граф поднялся, потирая руки. – Она должна знать Джеймса. Может, он ее и прислал. Вы уверены, что это не тетя Вильгельмина, Самсон? Стало быть, она спрашивала меня?

– Нет, милорд. Она не эта женщина. Что же касается юной особы... она, собственно, справлялась о Дачесс. Я немного приукрасил действительность, поскольку Дачесс неважно себя чувствует.

– После обеда ей стало гораздо лучше. Вот что, Самсон, позовите графиню, и мы вместе потолкуем с молодой особой из колоний, чем-то похожей на Мэгги. Знаете, как ее зовут?

– Джессика Уорфилд, милорд.

Десять минут спустя Самсон, получивший почетную должность дворецкого Чейзов в двадцать пять лет, ввел очень бледную, но полную решимости молодую особу в комнату Зеленых Квадратов, названную так из-за потолков, раскрашенных геометрическими фигурами. Она была обставлена великолепной позолоченной мебелью, а турецкие ковры на полу, так же как сто лет назад, сверкали яркими красками в лучах солнца, льющихся сквозь оконные стекла. На стенах висели картины, написанные раньше, чем Америка стала государством.

Джесси была потрясена и смущена. Более того, напугана. Большей дуры, чем она, свет не видывал!

Девушка послушно шагала за представительным, интересным мужчиной, очевидно, дворецким, который, однако, не важничал и не задирал носа. Она вспомнила, как Джеймс рассказывал о Самсоне, женившемся на бывшей актрисе, рыжеволосой горничной Дачесс. Во всяком случае, Джесси надеялась, что это Самсон, потому что Джеймс всегда широко улыбался, вспоминая о нем. Самсону единственному удалось покорить Мэгги, а с годами пришлось проявить немало изобретательности, чтобы держать жену в руках.

– Милорд. Миледи. Это молодая особа из колоний. Мисс Джессика Уорфилд.

«Так, значит, это и есть Маркус и Дачесс», – подумала Джесси, заставляя себя шагнуть вперед. Маркус смуглый, темноволосый и такой красивый, что девушка едва не лишилась чувств, хотя раньше не испытывала ничего подобного в мужском обществе. Совсем темный, но с синими глазами ангела. Но на лицах ангелов всегда сияет улыбка. Он же не улыбался. Правда, и не хмурился.

Джесси взглянула на женщину, стоявшую рядом с графом. Дачесс. Это она пишет остроумные куплеты, которые Джеймс иногда мурлыкал себе под нос, но чаще распевал во все горло. Говорят, она зарабатывала на жизнь задолго до того, как стала графиней Чейз. Но ведь она слишком красива, чтобы быть такой изобретательной и смелой. Просто Господь несправедливо поступает, наделяя одного человека столькими достоинствами и талантами!

У графини были такие же темные волосы и синие глаза, как у мужа, а столь белой кожи Джесси в жизни не видела. В отличие от графа Дачесс улыбалась ей, широко, искренне, отчего Джесси еще больше разнервничалась.

– О Господи, – пробормотала она, переводя взгляд с графа на графиню. – Простите за неожиданное вторжение. Понимаю, все это совершенно неуместно, и мне ужасно стыдно. Но Джеймс так много рассказывал о вас... о Баджере, и Спирее, и Самсоне, и Мэгги, и...

– Джеймс Уиндем? Мой кузен? – перебил граф.

– Да, мы вместе участвовали в скачках, и я почти всегда приходила первой. О Боже, я не то хотела сказать. Теперь вы в жизни не поверите, что я – леди.

Девушка выступила вперед, протягивая руки.

– Мне с самого начала ваше имя показалось знакомым, мисс Уорфилд. Джеймс часто писал о вашей семье. Добро пожаловать в наш дом. Мы всегда рады друзьям Джеймса. Входите и садитесь. Самсон, принесите чай и булочки с тмином. Позвольте мне взять у вас накидку.

Джесси с радостью избавилась от уродливой накидки горчичного цвета. Зато Джесси казалось, что в этой хламиде она по крайней мере выглядит женщиной. Гленда так и не выполнила обещания подарить ей свой новый плащ, будь она проклята! Но Дачесс аккуратно, словно нечто ценное, сложила накидку и повесила на спинку кресла, в котором, возможно, сидели члены королевской фамилии. Правда, нынешний король Англии, Георг IV, ужасно толстый. Джесси надеялась, что он не вздумает приехать в гости к Чейзам и не сядет в это кресло. Ножки тут же подломятся. Но Джесси тоже не хотела садиться. Кресло наверняка распознает в ней простолюдинку и рассыплется от возмущения.

– А теперь скажите, – произнесла Дачесс, грациозно опускаясь на узкий, изящный, явно французский стульчик напротив Джесси, осторожно примостившейся на краю диванчика, обитого голубой парчой, – у Джеймса все в порядке?

– Не забудь про тетю Вильгельмину, Дачесс.

– Страшно даже упоминать ее имя, – вздохнула Дачесс, – но раз ты настаиваешь, хорошо. Как здоровье тетушки и дорогой Урсулы? Как поживают американские Уиндемы?

– Шесть недель назад все было в порядке, мэм.

«Интересно», – подумала Дачесс, одарив гостью чарующей улыбкой.

– Мисс Уорфилд, чем мы можем помочь вам?

– Видите ли, мэм, я приехала сюда не для того, чтобы участвовать в скачках, поскольку знаю, что в Англии все женщины должны вести себя прилично и ни в коем случае не носить мужских брюк и не могут быть жокеями и скакать в заездах...

Граф повелительно поднял руку:

– Сколько вам лет, мисс Уорфилд?

Джесси, немного сбитой с толку, все же удалось промямлить:

– Двадцать, сэр. А Джеймсу двадцать семь и...

– И все путешествие из Балтимора в Лондон вы проделали одна?

Джесси знала, что англичане очень строги в вопросах этикета, и поэтому поспешно и весьма убедительно солгала:

– Я взяла с собой горничную, но она ужасно страдала от морской болезни. Когда разыгрался шторм, бедняжка Друзилла кое-как выбралась на палубу, перегнулась через поручень в приступе рвоты, и ее смыло за борт. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как сесть в Плимуте в почтовый дилижанс.

Дачесс посмотрела на мужа, казалось, едва сдерживавшего смех, и немедленно перевела взгляд на очень юное и очень испуганное личико.

– К сожалению, такие несчастья не редкость. Весьма трагично, что бедная Друзилла раньше времени встретилась с Создателем, но вы прекрасно со всем справились.

– Говоря по правде, произошло нечто ужасное. Недалеко от города, кажется Хейфилда, дилижанс остановили трое с масками на лицах и потребовали деньги и драгоценности. Перед этим я успела спрятать деньги под... юбкой... то есть, Господи... так или иначе, я дала им всего пять долларов. Они так злобно уставились на монету... а потом главарь плюнул на нее, швырнул обратно и сказал, что ему не нужна всякая восточная дрянь. По крайней мере мне показалось, он именно это имел в виду. Очень трудно было его понять.

На этот раз Джесси осеклась сама, потрясенная тем, что умудрилась наговорить. Теперь, конечно, ее посчитают вульгарной безмозглой особой.

– Извините, – пробормотала она. – Я слишком много болтаю – обычно со мной такого не бывает. Просто я очень боюсь.

Напряжение последних двух месяцев, которое до сих пор не отпускало Джесси, сейчас с неудержимой силой вырвалось наружу. Девушка закрыла лицо ладонями и расплакалась, громко, некрасиво всхлипывая, шмыгая носом, размазывая по щекам слезы.

Прошло несколько минут, прежде чем она замолчала так же неожиданно, как начала, и, подняв мокрые глаза, попросила:

– Пожалуйста, простите меня. Обычно я ничего не боюсь. Не знаю, что на меня нашло.

– А вот и Самсон. Выпейте чаю.

– Джеймс всегда говорит, что в Англии чай – это решение любой проблемы.

– Кажется, он прав, – протянула Дачесс, вручая Джесси чашку. – Ну а теперь пейте поскорее и увидите, насколько лучше вам станет.

Джесси сделала большой глоток и задохнулась.

– Да это сильнее того зелья, что гонит старый Гасси! Вы хотите сказать, что это чай? Всего лишь невинный чай?

Граф поднялся и похлопал ее по спине. Ужасно худенькая. Немало, должно быть, ей пришлось всего пережить, пока она добралась сюда. Одна на судне. Добрых пять дней в почтовом дилижансе. Подумать страшно.

Граф подал Джесси знаменитую лимонную булочку с тмином, которыми так славился Баджер. Джесси очень хотелось выказать хорошие манеры, но она мигом уничтожила булочку и тут же почувствовала себя грубой дикаркой, случайно попавшей во дворец.