— Но я ничего не знаю об оловянных рудниках, Кэролайн, — побледнел Оуэн. — Просто не представляю, что сказать ему, честное слово, не представляю, мой отец всегда .

— Оуэн, перестань ныть и вести тебя, как деревенский дурачок. Ты доказал, что способен на многое. Представишься, объяснишь, что ты мой партнер, и, поскольку мы в этой округе люди новые и никогда не имели дела с оловянными рудниками, необходимо как можно подробнее узнать о том, как ведутся дела. Постарайся обнаружить, не нужны ли какие-нибудь ремонтные работы. Как я уже сказала, проверь, сколько олова добывается. Да, и насчет жалованья рабочим.., ах, Оуэн, постарайся пользоваться собственными мозгами. Тебе прекрасно известно, что делать, запиши все, что мистер Питри скажет тебе. И не забудь проявить подобающую скромность. Не хочешь же ты, чтобы он оскорбился.

Оуэн зашагал к двери, и Кэролайн могла бы поклясться, что слышит, как он бормочет себе под нос:

— Мистер Питри, не будете ли так добры объяснить мне, каков годовой объем продукции рудников?

Она весело усмехнулась, покачала головой в надежде, что речь Оуэна не будет столь изысканной, и отправилась в конюшню, собираясь поехать в Тривеллес, к модистке. Да, да, именно так она и сделает, прежде чем поговорить с управляющим поместьем мистером Думбартоном. На землях Пенроузов было пять ферм, и пора узнать, в чем нуждаются арендаторы. Неплохо бы встретиться и с ними. Кроме того, ее подопечным необходима одежда, будь проклят этот скряга викарий! Мисс Мэри Патрисия рассказала, что жена викария продала одежду, купленную для них леди Элинор. Из вещей у девушек осталось лишь то, что было на них.

Кэролайн погладила по носу Реджину, давно уже вернувшуюся в стойло, несмотря на очевидную привязанность к Норту, дала ей морковку и с удовольствием понаблюдала, как Робин, единственный конюх, седлает кобылку. Но гнев на лицемерного викария продолжал бушевать в ее душе. Господи, как хотелось бы ей до него добраться!

— Превосходно, — произнесла она вслух и позволила конюху подсадить себя в седло. — Передай миссис Трибо, что я буду дома часа через два и, надеюсь, вместе с модисткой.

— Э-э-э, мисс Кэролайн…

— Да, Робби, в чем дело?

— Эти малышки с большим животами…

— Что-то не так?

Робин залился краской так, что побагровели даже уши.

— Э-э, то есть если я что-то смогу сделать.., помочь, значит.., только попросите.

— Спасибо, обязательно. Постарайся проследить, чтобы их никто не обидел во время прогулки. Особенно самую молодую, Элис. Она очень напугана. Будь с ними помягче, Робин.

Она пришпорила лошадку и выехала за ворота, оглянувшись через плечо на красивый кирпичный фасад, казавшийся таким ярким под полуденным солнцем. Особенно ей нравились пять фронтонов и четыре дымовые трубы, гордо возвышавшиеся на добрых двадцать футов над крышей. Теперь здесь ее дом. Однако вокруг самого особняка слишком мало деревьев и кустов. Вот и еще одно дело — поговорить с садовником, хотя она даже не знала, как его зовут.

Девушка снова улыбнулась. Может быть, стоит нанять в садовницы женщину и вообще превратить Скриледжи Холл в женское хозяйство.

И неожиданно она охнула, вспомнив о Ханимид Мэнор и миссис Тейлстроп. Придется попросить Норта найти хорошего управляющего, которому можно было доверять. Норт знает, что нужно сделать. Странно, что она без всяких колебаний доверяет ему. Чем бы она ни занималась, Норт всегда был в ее мыслях.., даже когда она думала совсем о другом, не о том, как он стоит перед ней, целует…

— Ох, Реджина, мне начинает казаться, что Норт постоянно здесь! И даже ты, ленивая кляча, просто обожаешь его, верно ведь? И все потому, что он дал тебе новое имя! Ха! Да будь у меня хоть немного здравого смысла, я снова переименовала бы тебя в Петунью!

Да, она не могла отделаться от мыслей о Норте. Кэролайн вспомнила о вчерашнем ужине. Кроме них, за столом был лишь Оуэн. Беннет снова отправился в Гунбелл пьянствовать с приятелями. И Кэролайн отдала бы новые чулки, чтобы Оуэн в этот момент очутился по крайней мере в двадцати милях от Скриледжи Холл. Но увы, он здесь и останется на месте. Вечер прошел очень весело, и они то и дело шутили и смеялись, наслаждаясь вкусной едой, пока не заговорили о мистере Ффолксе. Норт поднес к губам ложечку миндального бланманже, немного помолчал, вдыхая приятный аромат, и сказал:

— Твой отец, Оуэн, все еще не успокоился. Я говорил с ним днем. Он немного утихомирился, только закончив проклинать меня, моих предков до седьмого колена, Кэролайн и всех своих друзей. Я пытался урезонить его, Оуэн. Даже спросил, что с ним делать, поскольку он настолько одержим Кэролайн, что постоянно находится на грани безумия. Но он заявил, что понял, что не сможет заполучить ни ее, ни ее деньги.

— Пожалуйста, не смейте говорить так, словно меня нет в этой комнате! — обиделась Кэролайн. — Вы верите ему, Норт?

— Ничуть, — вмешался Оуэн, наклоняясь вперед с бокалом портвейна в руке. — Мой отец пронырливее и хитрее любого менялы на Беар Элли в Лондоне, а я слышал, что каждый из них способен украсть у собственной бабки золотые зубы, да так, что та даже не заметит, а если и заметит, тогда они просто огреют ее чем-нибудь по голове и все равно стащат эти самые зубы. Нет, Норт, он не сдался.

— Вот что, Оуэн, почему бы тебе не отправиться в Лондон и не поговорить с компаньонами отца? Постарайся точно узнать, каково его финансовое положение. Ну а пока я уже написал своему лондонскому поверенному, чтобы тот с помощью мистера Брогана занялся передачей наследства из-под контроля твоего отца в руки Кэролайн.

Когда Оуэн наконец встал из-за стола и, многозначительно-глупо подмигивая, удалился, Кэролайн повторила:

— Он не сдастся, Норт. Оуэн прав. Ффолкс упрямее осла и настроен решительнее, чем епископ в комнате, полной язычников.

Она помолчала, глядя на него сквозь опущенные ресницы, и пробормотала:

— Возможно, мне следует выйти замуж. Как ты сказал, это будет лучшим способом избавиться от него навеки. Только в этом случае он больше меня не похитит.

— Это я придумал? Неужели?

— Вы женитесь на мне, Норт?

Он замер и уставился на нее, внезапно побледнев.

— Я, возможно, очень богата.

Норт молчал. В комнате повисла напряженная тишина.

— Ты считаешь меня настолько недостойной? Норт наклонился и поцеловал ее. И Кэролайн прижалась к нему, обняла, что было сил, прижала к себе, осыпая безумными поцелуями.

— Не останавливайся, — молила она, — не останавливайся. Пожалуйста, Норт, не останавливайся. Это так хорошо, у меня даже голова кружится.

— Хорошо? — пробормотал он, продолжая целовать ее. — Всего-навсего хорошо?

Руки против воли продолжали гладить ее спину, спускаясь все ниже, пока не сжали упругие ягодицы и не подняли ее, крепко прижимая к мужскому телу. Девушка сначала застыла, но Норт тут же почувствовал, как ее потрясение исчезает и теперь она хочет большего, потому что переживает ощущения, которых не довелось испытать за всю ее недолгую жизнь. Боже, так полна страсти и так невинна! А он.., он познал в жизни все и теперь соблазняет ее в ее же собственном доме, готов осыпать ее безумными ласками.., нет, он должен остановиться!

Норт не хотел жениться даже на Кэролайн, хотя именно ее желал больше, чем любую другую женщину. Но это всего-навсего похоть, обыкновенная похоть, и с этим он мог справиться, с этим, но не с супружеской жизнью. По крайней мере он не может поступить так, как поступали его предки, начиная с прапрадеда, и, кроме того, в памяти еще так ясно были живы гнев и ярость отца, потому что эти припадки бешенства начались, когда Норт был еще совсем маленьким, и становились все уродливее и страшнее по мере того как мальчик рос. Приступы, ссоры и скандалы подогревались дедом, которому следовало бы умереть много лет назад, потому что он был таким отвратительным старым ублюдком. Все это продолжалось до бесконечности.

Но тут он почувствовал, как горячий язык Кэролайн касается его языка, и испугался, что немедленно, сейчас же, в это мгновение, прольет семя, словно зеленый мальчишка. Норт схватил Кэролайн за руки и оторвал от себя.

— Нет, черт побери. Нет! — пробормотал он задыхаясь. — Немедленно нужно прекратить все это, Кэролайн. Я не желаю жениться на тебе. Хочу лишь затащить в постель, но не имею права делать это. Ты леди, а я джентльмен, когда, конечно, удается об этом вспомнить. Я утолю свою похоть с кем-нибудь другим, но не с тобой, с тобой — никогда. Я в жизни не опозорю тебя, Кэролайн, хотя каждый раз, когда прикасаюсь к тебе, умираю от желания швырнуть на пол, задрать юбки и овладеть… Иисусе, нет, нужно взять себя в руки. Ты так чертовски невинна и не имеешь ни малейшего понятия, о чем я говорю. Но, милостивый Боже, я хочу касаться тебя и целовать, каждый дюйм кожи, и мягкие местечки под коленями, пробовать, какова на вкус нежная плоть внутренней стороны бедер, прокладывать дорожку из поцелуев от живота и ниже и ощущать, как ты вздрагиваешь под моими губами. Да, я хочу всю тебя, пока не начнешь вопить от желания, но ты ведь даже представить не можешь, что я ощущаю. Ах, радость невинности… Ты чувствуешь влечение, но не знаешь, Кэролайн, не можешь знать, что это такое, когда мужчина хочет женщину, мягкую и сладостную, готовую отдаться, такую, как ты. Мы, мужчины, волосатые, жесткие, и твердые, и чертовски устрашающие, когда хотим женщину, потому что наш пол… Нет, черт возьми, забудь! Забудь все, что я сказал! Нет, я не стану целовать тебя, так что закрой свой чертов рот и держи язык за зубами. Господи, женщина, даже такие наивные души, как ты, инстинктом понимают, как довести человека до безумия, отравить похотью. Только посмотри на себя — губы приоткрыты так, что виден язык. Проклятие, да не смотри же так на меня! И держись подальше! Я почти на краю пропасти, почти…

Он наградил ее последним яростным взглядом, тряхнул головой и вылетел из гостиной, с грохотом захлопнув за собой дверь.