– Мне очень жаль, Mémère. Это грустная история.

В ответ Анна-Мари Сазерак сжала руку внучки.

– Но очень романтическая, надо это признать. А романтика – вино, которое ударяет в голову. Любовь, которую испытывали друг к другу мои родители, превратилась для меня в мечту. Я завидовала их счастью и жаждала такой же любви для себя.

Поэтому я была так несчастна, когда отец выдал меня замуж за Жюля Сазерака. Ведь я была молодой, а Жюль – старым, разница в возрасте между нами составляла тридцать три года! И в отличие от моего мужа, чопорного аристократа, я была натурой увлекающейся. Жюль придерживался роялистских взглядов, в свое время он бежал из революционной Франции. А все мои друзья в Новом Орлеане были бонапартистами. Я даже заложила браслеты Мари-Элен, чтобы внести свой вклад в снаряжение корабля, купленного на средства бонапартистов. Мы собирались вывезти императора с острова Святой Елены и устроить в роскошном укрытии в Новом Орлеане. – Глаза бабушки сияли оживлением. – Нужно сказать, это была довольно интересная история. На одном из островов в реке было целое пиратское королевство, во главе которого стоял Жан Лафит. А главнокомандующим у него был некто Доминик Ю, который должен был плыть капитаном на этом корабле. Мы обставили каюты корабля, а также дом на углу Шартр и Сен-Луи-стрит – тот самый, в котором собирались поселить императора, со всей возможной роскошью. – Mémère хихикнула совсем по-девчоночьи. – Помню, везде были нарисованы пчелы. И на обоях, и на мебельной обивке, и на фарфоре, и на серебре. Казалось, стены дома вот-вот начнут источать мед. Мы не знали, куда деваться от этих пчел, но в этот самый момент, за три дня до отплытия, пришло известие, что император умер, и все наши труды оказались напрасными.

На внутренней крышке медальона, который я добавила к предметам, содержащимся в шкатулке, тоже выгравирована крошечная пчела. Обнаружить ее не так-то просто. Ведь вся история носила характер заговора и была окутана завесой тайны, это, кстати, придавало ей привлекательности… Ну-ка, дай мне его. Замочек с секретом.

Mémère нажала где-то возле украшенной драгоценными камнями монограммы, и медальон раскрылся. На колени Анны-Мари что-то упало. Старушка издала печальный возглас. Осторожно ощупывая вокруг, она нашла упавший предмет и передала его Мэри. Это оказалась прядь запачканных кровью волос соломенного цвета.

– Помнишь, я говорила тебе, что знаю о любви больше, чем ты предполагаешь. Я храню эту прядь как воспоминание о человеке, который воплотил мою мечту о великой любви. Его звали Томом. – В ее голосе звучала нежность. – Том. Такое иностранное, американское имя. Том Миллер.

Он был американским солдатом. Рядовым солдатом-пехотинцем, но для меня с ним никто на свете не мог сравниться. Впервые я увидела его на торжественной церемонии по случаю перехода Нового Орлеана под управление американцев. Весь Новый Орлеан присутствовал на ней, хотя не было человека, который бы не относился к варварам-захватчикам без ненависти. Ведь Новый Орлеан всегда был французским городом, и все были уверены, что он останется таковым во веки веков. И неважно, что в течение долгого времени в нем хозяйничали испанцы. Они стали креолами, а значит – французами. Когда мы получили известие, что Испания вернула Новый Орлеан Франции, мы праздновали это событие целую неделю, день и ночь напролет.

Интересно, что, пока мы гуляли и плясали, Наполеон договаривался с Томасом Джефферсоном о продаже города. Всего три недели на Пляс д'Арм развевался трехцветный французский флаг. Вскоре явились американцы и заменили его на свой, звездно-полосатый.

Мы уже знали об их приходе. И заранее подготовились к приему. Каждый житель Нового Орлеана явился на Пляс д'Арм. До Рождества, самого веселого дня в году, оставалась всего неделя, но настроение у всех было совсем не праздничным.

Мне было пятнадцать, и я ненавидела американцев лютой ненавистью. Потому что их приход означал, что из города уйдет праздничное, веселое настроение. И, приветствуя армию победителей, я напустила на себя как можно более свирепый вид.

Один из солдат, заметив выражение моего лица, состроил в ответ такую жуткую гримасу, что я не выдержала и рассмеялась. Он тоже смеялся. И я, не сходя с места, тут же влюбилась в него.

Глаза его были полны такой прозрачной голубизны, как у неба в погожий денек, а волосы были золотистыми, как солнце. За всю свою креольскую жизнь я не видела ничего подобного. Он был совершенно не похож на тех мужчин и юношей, которых мне доводилось встречать до сих пор.

Каким-то образом, уж не знаю, как именно, он навел обо мне справки и на следующий день, сияя, как медный котелок, явился к нам на плантацию. Я в этот момент срезала зеленые ветви в саду, чтобы украсить ими к празднику дом, нельзя же было, в самом деле, предаваться тоске вечно. Он побежал вприпрыжку, как настоящий американец, перескакивая прямо через клумбы, и, схватив меня в охапку вместе с зеленью, поцеловал прямо в губы. В жизни я не была так удивлена – и взволнована тоже.

Папа был в этот момент на террасе. Не успели мы и глазом моргнуть, как он схватил меня за руку, и – фьють! – я уже летела в направлении дома, а солдата моего он взял за шиворот и отбросил пинком. Вот тогда я и узнала его имя, потому что напоследок он крикнул мне: «Меня зовут Том Миллер. Не забывай меня!»

И я не забыла. Я увидела его лишь одиннадцать лет спустя, и опять накануне Рождества. Я уже десять лет как была замужем, успев родить пятерых детей, из которых двоих мы похоронили. И все эти годы я любила Тома Миллера. Я относилась к мужу с почтительностью и уважением, но не больше.

Том вернулся в Новый Орлеан с армией генерала Энди Джексона, чтобы участвовать в сражении с англичанами. Америка уже два года находилась в состоянии войны с Англией, и вот эта волна докатилась и до нас. Британский флот направлялся к берегам Нового Орлеана, намереваясь захватить город.

Мы были напуганы до смерти. У нас было свое небольшое ополчение – красивые парни, и форма у них была очень нарядная. Но им ни разу не доводилось участвовать в боевых действиях, да и численность нашего войска была настолько мала, что годилась в лучшем случае для какого-нибудь бала.

Армия генерала Джексона тоже не внушала нам серьезных надежд. Она едва насчитывала несколько сотен солдат.

Но был среди них один, который для меня значил все на свете. Я совершенно потеряла чувство стыда. Надев темную вуаль, я отправилась к казармам, чтобы разыскать Тома. Помню, там стояла большая толпа проституток, наперебой предлагавших свои услуги и оповещавших всю округу о своих ценах и талантах. Половина из того, что они сулили, для меня звучала как откровение. И я, как какая-нибудь проститутка, встала рядом с ними, ожидая, когда Тому передадут мою записку.

Когда он вышел ко мне, я откинула свою вуаль и поцеловала его на глазах у окружающих.

Но он оказался благоразумнее меня. Он поправил мою вуаль и быстро отвел меня в сторону, в укромное место на набережной. И поговорил со мной по душам; он прочитал мне целую лекцию о том, что люди, связанные священными узами брака, к тому времени он тоже был женат, должны вести себя порядочно, с полным сознанием своего долга и ответственности. Но, читая мне нотации, он не переставал целовать меня, и целовал до тех пор, пока я совсем не потеряла голову. Мы решили, что, как только сражение закончится, мы вместе убежим.

Ты наверняка слышала о сражении при Шальметт, Мари. Каждый год восьмого января наш город празднует это событие. У британцев тогда было в распоряжении пятьдесят военных кораблей и десять тысяч отличнейших солдат. А у Джексона – всего две небольшие шхуны и наспех сколоченная армия, состоящая из солдат, индейцев, нашей гвардии, пиратов, жителей лесных областей и просто добровольцев – негров, белых и свободных цветных. Общая численность ее, говорят, не превышала и четырех тысяч.

Сражение началось перед рассветом и длилось всего двадцать пять минут. Потери англичан составили двадцать шесть сотен убитыми и несколько тысяч ранеными. С американской стороны было тринадцать человек ранено и восемь убито.

Среди этих восьми был и Том Миллер.

Я чувствовала, что он погиб. До города доносилась оружейная пальба. И когда стрельба кончилась, все стали с ужасом ждать известий. Наконец прибыл гонец, он возвестил победу, и город наполнился ликованием. Весь город, кроме меня.

Я взяла тайком лошадь из конюшни и отправилась в Шальметт. Тело Тома уже принесли с поля боя и положили под огромным дубом… Я держала его голову на коленях и разговаривала с ним, как с живым, пока генерал Джексон не отправил меня домой с сопровождающим. Это он отрезал и дал мне прядь волос Тома. Он был добрым человеком, и я радовалась, когда он стал президентом.

Голос бабушки, до сих пор звучавший спокойно и ровно, задрожал, и она заплакала. Она тихо плакала и, хотя слова звучали теперь не всегда отчетливо, продолжала рассказ:

– Это из-за Тома Миллера, Мари, и своей глупой, романтической натуры я разрушила жизнь твоей матери. Когда она призналась мне, что влюбилась в американца, которого видела всего раз в жизни, и собирается нарушить данное ею слово и бежать с ним, я встала на ее сторону и помогла ей бежать. Мне хотелось, чтобы она нашла то счастье, которого так недоставало мне и о котором я мечтала всю жизнь. Мне казалось, твой отец был ее Томом Миллером.

Мне не следовало этого делать. Любовь и романтические отношения не могут служить основой семейного счастья. Брак моих родителей внушил мне ложное представление, что семейная жизнь состоит только из любви, что важны лишь поцелуи. Когда твоей матери не стало, мной овладела тоска, и муж повез меня в Европу. В каюте, когда мы оказались вдвоем, он впервые откровенно поведал мне о том, о чем молчал все эти тридцать лет. Мой муж был суровым и сдержанным человеком, но по отношению ко мне он всегда был очень терпим. Он потакал всем моим прихотям, так как любил меня и сознавал, что я намного моложе его.