– Какой ужас! – произнесла Мэри. Бабушка окинула взглядом эту уличную сценку:

– Не забывай, Мари, что театры закрыты. Надо же людям как-то развлекаться. И песенка, по-моему, очень славная. Это ведь «О, Сюзанна!». Очень заразительная мелодия, по-моему.

– Я имею ввиду не пение, а тот игорный стол у входной двери. Игроки заключают пари на число людей, которые умрут сегодня от лихорадки.

Mémère пожала плечами:

– Мужчины и дня не могут прожить без игры, особенно здесь, в Новом Орлеане. А люди будут умирать независимо от этих пари. Для некоторых любое событие – повод побиться об заклад. Таков уж их образ жизни. Каковы будут цены на хлопок, который еще даже не посадили? Насколько поднимутся акции в банке Жюльена? Мой отец владел плантацией сахарного тростника. Вот где были огромные возможности рискнуть. Ранние заморозки – и в момент теряешь все.

При этих словах Мэри почувствовала, как вся похолодела, однако ей удалось совладать с собой. До сих пор для нее существовал только один плантатор сахарного тростника, но его она должна забыть. И она постаралась сосредоточиться на том, о чем весело говорила бабушка.

– Нужно купить ленты, чтобы украсить к празднику гостиную. И специальное блюдо для пирога. Хотя на сей раз из всей нашей семьи принимать поздравления по случаю именин будем только мы с тобой, это еще не основание для того, чтобы прием получился скромней обычного.

Мэри старалась забыть Вэла, думать о готовящемся приеме. Но она не могла отделаться от воспоминаний. И от мучивших ее вопросов. Может быть, если бы она не ушла из дома Мари Лаво и Вэл ее увидел, он позабыл бы о богатой наследнице из Чарлстона? Ведь он ее звал. Так зачем? Неужели только для того, чтобы попросить прощения? И если это было так важно для него, значит, он испытывает к ней определенные чувства?

В тот вечер, после обеда, Мэри обратилась за советом к бабушке. Не прямо, а обиняком.

– Mémère, что такое, по-вашему, любовь? – спросила она.

Анна-Мари Сазерак окинула ее взглядом своих старческих глаз. Прикрыв ладонью руку Мэри, она погладила длинные пальцы внучки.

– Ты, конечно, имеешь в виду любовь между мужчиной и женщиной. Тут я тебя, пожалуй, удивлю своими познаниями. Я и сама хотела поговорить с тобой об этом еще этим летом, до твоего дебюта. И сейчас вполне подходящий момент.

– Сходи за своей шкатулкой, дорогая. В ней есть один предмет; когда я буду говорить о любви, мне хотелось бы держать его в руках.

Глава 64

Пальцы Mémère поглаживали потемневшую поверхность шкатулки.

– Это случилось в семьсот восемьдесят восьмом году, том самом, когда родилась я. Во время великого пожара. Сгорел почти весь город, и наш дом в том числе. Моя мать любила рассказывать эту историю. Тогда она была беременна мной, а я, как все первенцы, не слишком торопилась появиться на свет. По словам матери, она побежала в пылающий дом, чтобы спасти шкатулку, и от волнения у нее начались схватки. Она родила меня в монастыре урсулинок, одном из немногих уцелевших зданий. Мать частенько называла меня Пожаренышем.

Мэри пришла в восторг от этого прозвища.

– Я тоже стану вас так называть. Мне кажется, это звучит замечательно – Mémère Пожареныш.

Бабушка рассмеялась.

– Представляю себе лицо Жака, когда он это услышит. Ты ведь знаешь, как он следит за тем, чтобы мы вели себя как надлежит дамам. – Она опять засмеялась и погладила потемневшую поверхность шкатулки. – Не знаю, может, Maman и путалась в своих воспоминаниях. Мой младший брат Алессандро родился в год второго огромного пожара, а он моложе меня на шесть лет. Он уверяет, что все это произошло при его, а не при моем рождении.

– А что, ваш дом опять сгорел?

– О да. Я это хорошо помню. Было очень интересно. Нам пришлось несколько месяцев жить в хижине на набережной. Все мои друзья жили там же, рядом. Мы воспринимали это как огромный пикник. Родители, конечно, относились к этому иначе. После этих двух пожаров мой отец и решил стать плантатором. Он считал, что жизнь в городе сопряжена с большим риском. Судя по всему, это было единственной областью, где он боялся рисковать. Он был самым отъявленным игроком в Новом Орлеане.

– А чем он занимался до того, как стал плантатором? Глаза Mémère распахнулись.

– Странное дело, но я никогда не задавалась этим вопросом. Мне кажется, он был светским щеголем вроде Бертрана. Богатым и обаятельным. Наверняка богатым – иначе мой дедушка ни за что не дал бы своего согласия на этот брак. Хорошо помню, каким он был душкой. Я его просто обожала. Не говоря уж о Maman. Их брак был основан на любви, они всегда относились друг к другу с нежностью.

Мэри придвинула стул поближе к креслу бабушки.

– Расскажите мне об этом, Mémère.

Анна-Мари Сазерак погладила волосы внучки и вздохнула:

– Ну вот, жили-были… так, кажется, начинаются все сказки? – сказала она. – Мою мать звали Изабелла-Мари, и она, как и подобает сказочной принцессе, была писаной красавицей. Когда Мари-Элен была представлена испанскому королю, на приеме присутствовали все ее дети – Изабелла-Мари и все ее братья и сестры, чтобы воочию увидеть, какой чести удостоена их мать.

Взгляни на портрет Мари-Элен, Мари, она ведь красива, не правда ли? А теперь представь, что глаза всех присутствующих в тронном зале в тот день были устремлены не на мать в ее роскошных придворных одеяниях, а на дочь, одетую в скромное девичье платье. Такой удивительной красавицей она была.

Знатные испанские гранды наперебой просили у моего дедушки руки его дочери. Но Изабелла-Мари отвергала всех женихов. И родители, наверное, были втайне рады этому. Ведь они собирались вернуться назад, в Новый Орлеан, и им совсем не хотелось оставлять дочь в далеком краю, в Испании.

Когда они вернулись домой, губернатор устроил грандиозный прием в их честь. Вот там-то Изабелла-Мари и встретила Антуана Феррана. Они танцевали, не отрывая глаз друг от друга, и, когда вечер подошел к концу, Изабелла-Мари объявила отцу, что встретила человека, за которого хотела бы выйти замуж. Мэри вздохнула:

– Это похоже на сказку. Ее бабушка рассмеялась:

– Подожди, это еще не все. Их свадьба действительно была сказочной. В Новом Орлеане до сих пор ходят легенды о ней, хотя никого из тех, кому довелось на ней присутствовать, уже нет в живых. Мой дедушка жил на своей плантации, за городом, там теперь дома американцев. Но тогда город состоял из одного французского квартала.

К дому вела аллея, обсаженная дубами. За несколько недель до свадьбы он разослал своих рабов по садам и лесам, приказав им собрать как можно больше пауков и посадить их на ветви деревьев вдоль аллеи. Пауки оплели все дубы паутиной, которая образовала подобие навеса над дорогой. Рано утром в день свадьбы Мари-Элен с детьми пришли на эту аллею и, набрав полные ладони золотой пыльцы, раздували ее по паутине. Затем слуги устлали подъездную дорогу настоящими персидскими коврами. Был чудесный майский день, и гости, приехавшие на свадьбу, могли полюбоваться из своих открытых колясок сверканием солнечных лучей, играющих на тончайшем золотом кружеве из паутины и переливающихся множеством оттенков, под стать драгоценным камням и коврам на подъездной дороге. И у невесты под белой кружевной фатой были вплетены в волосы сверкающие золотые нити.

– Это и впрямь похоже на сказку, – почти шепотом произнесла Мэри. – И они жили счастливо до конца своих дней?

– Да, они действительно были счастливы. За счет окружающих. Посмотри-ка, есть ли в шкатулке кисет с камнем?

Мэри достала из шкатулки кисет и положила его на ладонь бабушки. Выражение лица старой женщины стало жестким. Она подкинула маленький кожаный мешочек в руке.

– На вес он совсем небольшой, – заметила она, – но он стоил двух состояний. – И она вывалила на стол черный наконечник стрелы. – Он был талисманом моего отца, этот магнит. А сам кисет сшит из шкурки черного кота. Считалось, что талисман обладает колдовской силой. Отец отдал за него колдунье свадебную фату моей матери. После того как проиграл в карты половину своего состояния. Он был уверен, что камень принесет ему удачу.

Настолько уверен, что стал играть с удвоенным азартом и проиграл остальные деньги. Пришлось продать драгоценности моей матери, а затем и землю, которая ей досталась в наследство от родителей. И деньги, которые дали им на жизнь братья моей матери. Последний раз он заключил пари на то, в какой день ударит мороз. И проиграл весь урожай сахарного тростника со своей плантации. Он проиграл бы и саму плантацию, хотя она и так была заложена, и собственную честь, но у него оставалось еще кое-что, что можно было продать. Мой муж выплатил все долги моего отца. Он же выкупил плантацию из-под закладной. Это было его свадебным подарком – за то, что отец отдал ему меня.

Когда меня просватали, мне уже исполнилось шестнадцать, и шкатулка к тому времени была моей. Но мать попросила моего разрешения заменить предметы в ней, вместо кусочка золотой паутины она положила этот талисман. По ее словам, магнит представлял собой куда большую ценность. Увидев, в каком я была отчаянии, отец поклялся матери, что никогда больше не сядет за игорный стол.

Разумеется, она поверила ему. Она верила ему всегда. По ее убеждению, во всем был виноват талисман, а не отец. Потому что она любила его.

Через два месяца после моей свадьбы, отец проиграл в карты плантацию. Он вышел из игорного дома и застрелился. Я узнала об этом лишь много лет спустя. После его смерти друзья сообща выкупили плантацию, устроив дело так, будто отец был убит на дуэли с американцем, который чем-то затронул честь моей матери. Она так и не узнала правды. И последние пятнадцать лет пребывала в счастливой уверенности, что их брак был освящен великой любовью. А кусочек золотой паутины пошел на оплату похорон моего отца.

Мэри взяла ладонь бабушки в свои: