Это было нечестно! Она ведь тоже любила Дина. Наверняка его близкие поняли бы ее желание скорбеть вместе с ними и разделить боль от общей утраты. Рейчел имела от него так мало, а они – так много. Все равно она положит розу на его гроб – пусть думают что хотят!

И, не позволив себе больше ни секунды колебаний, она слепо пошла по тропинке, разделявшей длинные ряды могил. Ее низкие каблуки утопали в толстом травяном ковре, она быстро шагала между пятнами тени от ветвей могучих дубов, что молчаливыми стражами величаво раскинулись над этим царством мертвых. Казалось, Рейчел плывет в безвоздушном пространстве, заключенная в плотную оболочку своего горя, сквозь которую не проникали ни звуки, ни краски окружающего мира.

И все же, несмотря на снедавшие ее боль и отчаяние, Рейчел сознавала парадоксальность этой ситуации. Поскольку она всегда могла претендовать только на маленький кусочек его жизни, сейчас ей было позволено воспользоваться таким же крошечным кусочком его смерти. И только теперь, когда она задумалась над тем, насколько это несправедливо, из ее глаз покатились слезы. Она была не в силах изменить это положение вещей. Это мог сделать лишь Дин, а он был мертв.

Внезапно Рейчел увидела перед собой гроб, усыпанный солнечно-желтыми розами. Она остановилась и после некоторых колебаний положила свою увядшую красную розу поверх этого покрывала. На фоне этого великолепия ее цветок выглядел таким жалким и никчемным, что ей снова захотелось заплакать. Рейчел моргнула, чтобы сбросить повисшие на ресницах слезы, прощальным жестом провела пальцами по крышке гроба и повернулась, чтобы пойти прочь. Однако в этот момент она увидела Эбби, стоявшую в каких-то пятнадцати футах и глядевшую на нее с озабоченным и в то же время растерянным видом. На какую-то долю секунды Рейчел непроизвольно вздернула подбородок чуть выше обычного и двинулась вперед – в тот же момент, что и Эбби.

Они встретились на полпути. Первой заговорила Эбби:

– Кто вы? Я вас знаю? – В ее голосе звучал тот же мягкий техасский говорок, что и у Дина. Рейчел заметила, что Эбби ниже ее на добрых четыре дюйма, однако от этого она не испытала ни грана превосходства – одну только неловкость и собственную неуклюжесть.

– Меня зовут Рейчел. Рейчел Фэрр. Я из Лос-Анджелеса.

– Из Лос-Анджелеса? – задумчиво нахмурившись, переспросила Эбби. – Отец совсем недавно вернулся оттуда.

– Я знаю. – При мысли о том, что Эбби не имеет ни малейшего представления о том, кто стоит перед ней, Рейчел почувствовала еще большую боль и обиду. – Дин говорил мне, что мы с вами очень похожи. Теперь я вижу, что он был прав.

– Так кто же вы? – требовательно повторила свой вопрос Эбби.

– Я – его дочь.

Эбби вспыхнула от гнева и неожиданности.

– Это невозможно. Его дочь – я. И я же его единственный ребенок.

– Нет, вы…

Но Эбби не желала больше слушать эту нелепую ложь.

– Я не знаю, кто вы такая и что вам здесь нужно, – заговорила она, делая усилие, чтобы не возвысить голос, – но если вы не уйдете сию же секунду, я прикажу вышвырнуть вас вон с этого кладбища.

2

Ослепнув от слез, Рейчел кинулась прочь, стремясь как можно скорее очутиться далеко отсюда. Она жалела, что вообще пришла на похороны. Это было ошибкой, чудовищной ошибкой.

А как еще должна была реагировать Эбби на ее появление? Неужели Рейчел рассчитывала, что Эбби откроет ей объятия и встретит как родную долгожданную сестру? В общем-то, они действительно являлись друг другу сестрами, правда, сводными, если говорить точнее. Много лет назад Рейчел буквально не вылезала из публичной библиотеки Лос-Анджелеса, листая журналы и провинциальные газеты. Ее одолевал настоящий голод, ей хотелось как можно больше узнать о своем отце, с которым так редко удавалось видеться. Чем он был занят в то время, когда не находился с ней? Где он жил, как? Несколько лет подряд Ривер-Бенд часто упоминался в ряде журналов – преимущественно тех, которые писали о выращивании лошадей арабской породы. Дин редко сообщал Рейчел о таких публикациях, но каждый раз, открывая подобный журнал, она неизменно натыкалась на большие цветные снимки: Эбби гарцует на роскошном арабском скакуне, а рядом с гордым выражением стоит сам Дин.

Рейчел видела фотографии роскошного викторианского особняка, принадлежавшего этой семье, фантастически дорогие наряды, которые носили его жена и другая дочь, посещая великолепные балы и приемы. Она штудировала колонки светской хроники в хьюстонских газетах, посвященных первому выходу в свет Эбби Лоусон. Рейчел с трудом заставляла себя смотреть на фотографии, где ее сестра в ослепительном белом наряде была запечатлена на своем первом балу. Эбби – такая красивая и ухоженная… При взгляде на нее Рейчел испытывала боль.

Точно так же у нее щемило сердце, когда она слышала о путешествиях Эбби и Дина в Европу и на Ближний Восток. Сама она с Дином никогда и никуда не ездила – разве что в Диснейленд и на Каталина-Айленд.

Вся ее жизнь была наполнена завистью от сознания того, что Дин постоянно находится возле Эбби, а сама она лишена такого счастья. Он каждую ночь укладывал ее спать. Он проводил с ней все выходные и праздники, и на каждое Рождество, когда она вставала с постели, он уже был рядом. Он присутствовал на каждом более или менее значимом в жизни Эбби событии – от ее сольного фортепианного концерта до выпускного вечера, а на долю Рейчел – особенно после того, как умерла ее мать, – оставалось всего лишь четыре дня в году, когда она могла видеться с отцом.

Так можно ли было сомневаться относительно того, кого он действительно любил и хотел видеть рядом с собой? Рейчел вообще подозревала, что являлась для отца всего лишь тяжелой обузой и надеялась лишь на то, что со временем излечится от этой горечи и боли. Окончив Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, она попыталась строить свою жизнь, не принимая в расчет отца. У нее была хорошая работа художника по рекламе в одной из крупных фирм Лос-Анджелеса, ей прочили большое будущее. Но сегодня все старые раны открылись вновь, а боль проникла еще глубже в сердце и была даже сильнее, чем обычно.

Она остановилась, желая собраться с духом и определить, где стоит ее взятая напрокат машина. Как только Рейчел заметила свой коричневый «Тендерберд», к краю кладбищенской лужайки подкатил длинный черный лимузин и остановился прямо позади ее машины. Из нее выскочил человек в шоферской униформе и почтительно открыл заднюю правую дверь. Отсутствующим взглядом Рейчел наблюдала, как оттуда появился мужчина с серебряными от седины волосами.

Бросив шоферу несколько слов, он быстрым шагом направился прочь от лимузина – прямо по направлению к Рейчел и могилам, расположенным за ее спиной. Что-то в его лице очень напомнило ей Дина. Как и ему, этому человеку должно было быть лет за пятьдесят. Женщина даже подумала, появляются ли у него, как и у Дина, морщинки в уголках глаз, когда он смеется?

Через несколько секунд она убедилась: да, появляются, – когда, заметив ее, мужчина слегка улыбнулся.

– Ну как ты?

Теплота и искренность, прозвучавшие в его словах, превратили этот вопрос в нечто большее, нежели банальная формула вежливости. В следующую секунду Рейчел, к собственному удивлению, обнаружила, что уже обменивается с незнакомцем рукопожатием.

– Благодарю вас, хорошо. – Она торопливо утерла катившуюся по щеке слезу, будучи в полной уверенности, что выглядит ужасно – с отекшими и покрасневшими глазами. Однако доброта, сквозившая во взгляде мужчины, сказала ей, что он – в достаточной степени джентльмен, чтобы не заметить всего этого.

– Служба, по всей вероятности, уже закончилась, не так ли? – спросил он. – Жаль, что я опоздал, но мне пришлось… – Мужчина умолк на полуслове, и на его лице промелькнуло недоумение. – Извините, но ведь вы – не Эбби, не правда ли?

– Нет, не Эбби. – Рейчел увидела, как собеседник непроизвольно отшатнулся от нее, и ей захотелось умереть. Всю свою жизнь она боролась с этим чувством стыда. Она не сделала ничего дурного и в то же время никогда не могла отделаться от ощущения какой-то непонятной вины. Дрожа всем телом, Рейчел повернулась, чтобы уйти.

– Постойте! Вы, должно быть, дочь… Кэролайн?

Она задержалась, и на ее глаза вновь навернулись слезы. На сей раз – слезы благодарности. Наконец ее хоть кто-то признал. Кто-то, способный понять всю глубину ее утраты.

– Вы… знали мою мать?

Она подняла растерянный взгляд на стоявшего перед ней мужчину.

– Да. – Его лицо озарила добрая улыбка, и в уголках глаз появились лучики морщинок. – Ведь вас зовут Рейчел, не так ли?

– Да. – Она улыбнулась впервые за последние дни. – Простите, – добавила она и потрясла головой от переполнявших ее чувств. – А кто вы?

– Ах да, извините. Я почему-то решил, что вы должны меня знать. Меня зовут Лейн Кэнфилд.

– Мистер Кэнфилд? Ну конечно, Дин часто рассказывал мне о вас. Вы очень много значили для него.

По словам многих, Лейну Кэнфилду принадлежала половина Техаса, а вторая половина просто не стоила того, чтобы ее покупать. Как утверждали газетчики, он владел огромной и самой разнообразной собственностью – от застраиваемых земельных участков до первоклассных отелей и гигантских нефтехимических заводов. А вот фотографии этого человека появлялись на газетных страницах нечасто. Помнится, Рейчел где-то слышала, что Лейн Кэнфилд не любит рекламировать свою персону.

– Должен признаться, что это чувство было у нас взаимным. Дин был выдающимся человеком и преданным другом. Его будет не хватать очень многим людям.

– Да. – Рейчел склонила голову. Эти слова вновь всколыхнули затаившуюся на время боль.

– Вы по-прежнему живете в Лос-Анджелесе? – Мужчина решил перевести разговор на менее болезненную тему.

– Да, и он как раз приезжал навестить меня. Его рейс отложили, а он опаздывал. Он очень торопился домой, когда… произошел несчастный случай. – Торопился домой, к своей любимой дочери Эбби.