— Хорошо, если вы не против.

— Конечно, я не возражаю. Я даже чувствую себя виноватой за то, что вы так долго несете свою вахту. Вам бы следовало взять кого-нибудь себе в помощники.

— Завтра сюда пришлют местного полицейского, мисс. А в день свадьбы их будет великое множество. — Суэйн продолжал колебаться. — Его светлость сказал, чтобы я не спускал с вас глаз.

— В этом нет нужды. Выпейте пива, мистер Суэйн. Повторяю, вы заслужили его.

Оставив Глэдис мыть посуду, Ханичайл поднялась наверх и, включив лампу, с удовольствием оглядела комнату. Она ей очень нравилась. Медная кровать имела фарфоровую вставку, изображавшую пастушку в кринолине и трех маленьких ягнят. Лаура сказала, что этой кровати столько же лет, сколько и дому, — два столетия. В комнате стояло полированное трюмо из красного дерева с серебряными канделябрами по обеим сторонам зеркала, рядом — такой же стул, а еще пара мраморных ночных столиков с лампами под розовыми шелковыми абажурами. Огромный старый гардероб покрывала резьба в виде херувимов и снопов пшеницы; а перед викторианским изразцовым зеленым камином располагалось удобное кресло с разноцветными подушками. Обои, с гирляндами роз на них, выцвели до приятного розового цвета, а вместе с ними и ковры. В комнате ничего не делали специально, но она выглядела великолепно.

Поставив локти на подоконник, Ханичайл стала прислушиваться к вечерним звукам: блеянию овец в поле, шелесту листьев на ветру, к крикам совы, обитавшей на сеновале.

Она вспомнила, какой одинокой себя чувствовала на ранчо, слушая звуки ночи. Сейчас она уже не была одинокой; она была счастливейшей женщиной на свете, если не считать Лауры, у которой через два дня свадьба.

Ханичайл подумала, как было бы чудесно, если бы она вышла замуж за Алекса, но жизнь — непростая штука. Они оба решили, что будут счастливы столько, сколько смогут. Они любили друг друга, и клятвы, данные друг другу, связали их прочнее брачных уз. Когда-нибудь, возможно, Алекс, став свободным, и женится на ней. Но, вспомнив несчастную, красивую, безумную Оттавию, Ханичайл решила, что никогда не уронит своего достоинства, заставляя Алекса жениться на ней.

— Я ухожу, мисс Ханичайл! — крикнула снизу Глэдис.

— Хорошо, Глэдис. — Ханичайл подбежала к лестнице, чтобы попрощаться с ней. — Увидимся завтра.

— Рано утром, мисс. Еще столько предстоит сделать. Ведь через два дня свадьба.

Глэдис ушла, с грохотом захлопнув дверь, за что ее постоянно ругала Джинни Суинберн. Глэдис была «грохотушка», и этим все сказано: она грохотала дверями, с грохотом ставила кастрюли на стол, сковороды на плиту, и никакие замечания не могли заставить ее не делать этого.

Ханичайл с минуту постояла, наслаждаясь тишиной в доме, затем спустилась вниз по лестнице и через холл прошла в просторную гостиную, где были выставлены свадебные подарки. Проходя по холлу, она взглянула на стенные часы. Стрелки сошлись на девяти. Всего один час — и Алекс приедет.

Она включила свет, и горы серебра засверкали. Обеденный стол был загружен подносами, канделябрами, тостерами, кубками и обеденными приборами в коробках из красного дерева. На других столах, покрытых белыми скатертями, громоздилось множество других дорогих предметов, а на массивных буфетах стояли фарфоровые сервизы. Ханичайл знала, что все это есть в Сакстон-Моубри, но Лаура сказала ей, что и это лишним не будет, так как они собираются купить в Лондоне дом.

Выключив свет, Ханичайл прошла на кухню, решив съесть хотя бы бутерброд. Она отрезала ломоть хлеба, который Глэдис испекла утром, намазала его маслом домашнего изготовления и положила два кусочка огурца. Прислонившись к двери, она ела бутерброд, размышляя, какой англичанкой она теперь стала.

Потоки света падали из окна на лужайку; за колокольней показался полумесяц. Небо было чернильно-синим, и все дышало покоем, словно готовясь к предстоящей свадьбе. Ханичайл прислушалась: ей вдруг показалось, что она слышит шум приближающейся машины вдали, но все было тихо.

Ханичайл позвала свистом собак, но они не прибежали, и она решила, что они последовали за спаниелем в «Красный лев».

Закрыв дверь, Ханичайл вернулась в свою комнату. Она расчесала волосы, слегка подкрасила губы и подушилась «Шанель № 5». Скоро приедет Алекс! Ханичайл посмотрела на часы — почему так задерживаются Лаура и Джинни? Было почти десять. Внизу послышался какой-то шум, и Ханичайл решила, что это они.

Подойдя к лестнице, она спросила:

— Лаура, это ты?

Ответа не последовало.

Удивленная, Ханичайл сбежала вниз и заглянула в гостиную. Глэдис, перед тем как уйти, включила там свет, но комната была пуста. Озадаченная, Ханичайл прислушалась. Снова раздался какой-то шорох. Решив, что это вернулись собаки, Ханичайл пошла на кухню, и в этот момент внезапно погас свет.

— О! — воскликнула Ханичайл, остановившись. — Должно быть, пробки, — решила она, но не знала, где расположен щиток.

Подозрительные звуки усилились.

Внезапно Ханичайл охватил страх. Она стояла, прислушиваясь, и уговаривала себя не быть трусихой. Она сейчас позвонит Суэйну в «Красный лев» и расскажет, что случилось. Осторожно продвигаясь в темноте, Ханичайл дошла до столика в холле, где стоял телефон, и потянулась, чтобы снять трубку.

И тут кто-то перехватил ее руку и сбросил телефон на пол. В следующее мгновение Ханичайл оказалась в крепких объятиях Джека Делейни.

— Совсем как в старые времена, — прошептал он ей на ухо. — Я и ты, Ханичайл. С нами нет только Роузи. Ну и, конечно, твоего мужа.

От страха колени Ханичайл подогнулись. Она только успела подумать, что Алекс оказался прав, и в этот момент Джек ударил ее скалкой по голове. На какую-то долю секунды она потеряла сознание, но очнувшись, стала кричать и вырываться.

— Ублюдок! — гневно выругалась Ханичайл и, освободившись от цепких объятий Джека, бросилась к двери.

Делейни едва не настиг ее. Ханичайл ударила его дверью по руке и сбежала по лестнице вниз.

Она слышала шаги позади себя и нырнула в кустарник. Притаившись здесь, она прислушалась. Ее сердце колотилось с такой силой, что заглушало остальные звуки. Ханичайл подумала о Суэйне в «Красном льве» и об Алексе, едущем из Йорка. Если ей удастся спрятаться, они скоро будут здесь. Ей только оставалось надеяться, что они успеют спасти ее.

Совсем рядом хрустнула ветка. Ханичайл встала на колени и поползла через кусты, не обращая внимания на острые камни и колючие ветки, царапавшие ей руки; она ползла к ручью, где еще сегодня лежала под солнышком, думая о том, как она счастлива.

Ханичайл спряталась за стволом огромной старой ивы и стала вглядываться в темноту. Ее сердце билось где-то в горле, а руки стали потными. Ручей деловито журчал, но даже за этим журчанием Ханичайл слышала свое тяжелое дыхание. «Алекс, пожалуйста, поскорее приезжай, — молила она. — Я не хочу умирать». Закрыв глаза, Ханичайл представила себе лицо Алекса, желая всей душой, чтобы он приехал и спас ее.

И в этот момент Джек схватил ее.

— Нет! — закричала она. — Нет, нет, нет…

Ей показалось, что она слышит лай собаки. Джек свалил Ханичайл с ног. Она упала на землю, больно ударившись головой.

— Нет, — стонала она. — Пожалуйста, нет, нет…

В кустах послышался шум, и Джек на мгновение отвлекся. Сама не понимая, как ей это удалось, Ханичайл вскочила на ноги и побежала.

— Помогите! — кричала она. — Помогите мне…

В кустах раздался шум, и спаниель с грозным рычанием бросился на Джека и вцепился зубами в его руку. Джек взвыл от боли и попытался сбросить с себя собаку, но пес вцепился в него мертвой хваткой.

Через кусты к ним бежал Суэйн. Он увидел лежавшую на земле Ханичайл и собаку, вцепившуюся в негодяя. Точным ударом он сбил Джека с ног и вывернул ему руки назад, защелкнув на них наручники.

— Хорошо сработано, старина, — сказал детектив, довольный собой и своим верным псом. — Боюсь, что не уследил за вами, мисс Ханичайл, — добавил он, посмотрев на окровавленную Ханичайл.

Она, болезненно поморщившись от раны на голове, вдруг начала смеяться: Джек лежит в наручниках, а Суэйн извиняется перед ней. Нет, ей никогда не понять этих англичан.

Вскоре подоспел Алекс и заключил Ханичайл в свои объятия; его сердце билось так же сильно, как и ее. И она поняла, что теперь все будет хорошо.

Глава 40

На свадьбе Лауры все разговоры были только о том, как Джером Суэйн спас жизнь Ханичайл и поймал человека, ответственного за смерть Гарри Локвуда.

Стоял великолепный июньский день. Высокие белые лилии украшали алтарь; распустившиеся летние розы декорировали каждую церковную скамью; гирлянды папоротника и зелени были развешаны по стенам маленькой старой церквушки, наполняя ее запахом лета и превращая в прохладный тенистый сад. Билли и его шафер, нарядные в своих утренних костюмах и шелковых галстуках, ждали у алтаря вместе с викарием Суинберна преподобным Оутсом, который знал Лауру с рождения. Маленькая церквушка была заполнена до отказа, протиснуться в нее можно было с большим трудом.

Лорд Маунтджой ждал Лауру в холле Суинберн-Мэнор. Он вынул из кармана жилета часы, посмотрел на циферблат и нахмурился. Невеста уже опаздывала на три минуты. Старый граф начал нервно расхаживать по холлу, заложив руки за спину. Он в тысячный раз сказал себе, что никогда не поймет, почему женщины всегда опаздывают. К тому же на собственное венчание. Ему оставалось только надеяться, что Лаура не сбежит, не изменит своего решения в последнюю минуту, потому что ее бабушка Джинни уже уехала в церковь, а он просто не будет знать, что делать.

— Дядя Маунтджой! — раздался голос Лауры.

Граф резко обернулся и посмотрел на нее, стоявшую на верхней ступени лестницы.