Вот, наконец, и стемнело, можно было садиться за стол. Всё так красиво! Элен помнила, что ничего нельзя было трогать до окончания молитвы, которую сейчас начнёт читать дядя Янош. Зато потом можно будет перепробовать всё подряд! И это называлось постным ужином! Столько вкусностей! А потом, на следующий день, после посещения церкви, предстоял ещё и праздничный обед. Не то, чтобы Элен так уж любила поесть, но ей нравилось, когда всё было по-праздничному украшено. Почти всё напоминало ей празднование Рождества в России, но были и отличия. Например, здесь она познакомилась с облатками. Эти тоненькие белые хлебцы, которые Элен сначала приняла за вафли, лежали посредине стола на небольшой подушечке. С них положено было начинать трапезу, предлагая соседям по столу отломить кусочек. А после ужина все будут петь колядки. Только колядки здесь немного другие, нет таких весёлых, как дома, а уж о цыганских колядках и говорить нечего. Вот тогда было веселье! После праздничной службы в церкви возвращались в избу, где ждал праздничный стол. Праздновали все вместе — и цыгане и хозяева, у которых они зимовали. А как здорово было, когда дети и молодёжь ходили по деревне, пели и собирали угощения! А потом обязательно кто-нибудь из молодых цыган в шутку крал лошадь у того, в чьём доме был праздник. А на следующий день хозяин искал свою пропажу, а найдя, «выкупал» её опять-таки за угощение. А потом праздник был у следующего хозяина, потом — у следующего… И так все Святки.

После ужина Элен вместе со всеми опять пошла в костёл. Шопка представляла всё ту же сценку, но фигурки были другими. Бородатых старцев не было, зато над младенцем склонился ангел, а рядом с овечками стояла лошадка. Она Элен не понравилась — толстенькая, коротконогая, больше похожая на ослика. Зато в этот раз она с удовольствием слушала орган. Звуки поразили её. Они как будто наполнили высокое светлое помещение до самой крыши, и казалось, что поют сами стены… По дороге домой Элен услышала, как Янош и Войтек обсуждали, что, несомненно, есть разница — кто играет на органе. Нынче это был настоящий мастер, органист от Бога. Элен с удивлением подумала: почему ей и в голову не приходило, что эти волшебные звуки, от которых хочется то ли заплакать, то ли полететь, как птица, извлекает из инструмента человек? Это поразило её. Один человек управлял всеми этими трубами и трубочками!..

Но, несмотря на все эти разные впечатления, Элен ждала «своего» Рождества — православного. Оно проходило куда более скромно. Небольшое помещение молельного дома не могло сравниться с величием костёла с его органом. Но как здесь было уютно! И всё знакомо. Служба шла на польском, но Элен это уже не мешало, она прекрасно освоила язык. А в остальном всё было, как на родине: знакомые лики Святых, знакомые молитвы. Не нужно следить за тем, чтобы кто-нибудь не заметил, как ты крестишься — слева направо или справа налево.

В общем, праздник был красивым, было много радости, были и забавы и подарки, но Элен скучала. Именно во время рождественской праздничной службы в молельном доме она ощутила такое сильное желание снова оказаться там, на родине, в знакомой церкви… А потом сбежать с деревенскими ребятами и Аленом кататься с горы… Она чуть не заплакала.

После православного Рождества все заметили, что Элен ходит какая-то особо тихая. Но по распоряжению хозяина дома с вопросами к ней не приставали, делая вид, что всё идёт, как обычно. И Элен тоже ни с кем не говорила о своей печали. Постепенно всё прошло, и Элен вновь стала привычно озорной, не в меру предприимчивой девчонкой.

Но когда через год вновь приближались Рождественские праздники, Элен опять ощутила беспокойство. Ей очень не хотелось снова ощутить те эмоции, которые захватили её в прошлом году. Она не хотела вспоминать. Нужно было срочно чем-то себя занять. У взрослых были свои заботы, которых, как всегда прибавилось в это предпраздничное время, у дяди к тому же появились какие-то срочные дела и он уехал на несколько дней, а Гжесь помогал отцу. Элен оказалась предоставлена сама себе. Она слонялась по дому, придумывая очередное дело. Но вот заниматься с пани Марией ей категорически не хотелось. Другие учителя прервали занятия на время праздников, но пани считала, что те навыки, которые она старалась привить своей подопечной, требуют постоянных методических усилий и к тому же дисциплинируют непоседу. Поэтому она не оставляла Элен в покое. Естественно, девочка изо всех сил старалась не попадаться лишний раз на глаза своей строгой воспитательнице.

Как-то раз, спускаясь по лестнице и заметив пани Марию, Элен поспешила обратно, но тут же сообразила, что на втором этаже деваться ей, кроме своей комнаты, некуда, а там пани найдёт её в два счёта. Как кошка, которая, убегая от преследователя, бежит наверх, Элен тихонько проскочила по лестнице, ведущей на чердак, и притаилась, присев возле запертой двери. Она слышала, как пани Мария поднялась и прошла к её комнате. Можно было рискнуть и проскользнуть вниз, но Элен решила на всякий случай остаться пока на месте. Пани возвратилась почти тут же, ворча себе под нос, что «негодная девчонка опять куда-то делась». Когда ворчание и шаги затихли где-то на первом этаже, Элен перевела дух. Пронесло. Теперь можно и спуститься. Вставая, она вдруг почувствовала, как её ухватили сзади за волосы. Она испуганно замерла. Ничего не происходило. Тогда, заведя руку за голову, она ощупала то, что держало волосы. Это было что-то железное. Высвободив прядь, Элен обернулась: волосы зацепились за скобу для замка. Скоба выглядела на удивление ненадёжно. Элен потрогала её — она свободно болталась. Тогда девочка потянула скобу на себя, и та подалась, старые гвозди вывалились из дерева, и скоба повисла на оставшемся запертом замке. Теперь ничего не мешало открыть дверь. В воздухе запахло очередным приключением. Здесь она ещё не бывала! Что же там такое? Элен приоткрыла дверь, которая тихонько скрипнула, и шагнула в темноту. Сердце билось часто и гулко. Постояв, пока глаза хоть немного привыкли к тёмному помещению, она, пользуясь слабым светом, падавшим сквозь полуоткрытую дверь, осмотрелась. Рядом ничего интересного не было. И неинтересного, впрочем, тоже, если не считать старой корзины. Элен сделала несколько шагов. Теперь темнота стала более плотной, различить хоть что-нибудь вокруг было трудно. Пытаясь пройти дальше, Элен обо что-то споткнулась и упала, больно ударившись коленом. Замерев на месте, ожидая, что на шум вот-вот кто-то придёт, она немного посидела, растирая место ушиба, потом встала, отряхнулась и, прихрамывая, пошла обратно к двери. Закрыв её и вставив гвозди на место, так что запор казался нетронутым, Элен решила вернуться сюда со свечой, чтобы хорошенько всё рассмотреть. К тому же, хорошо бы надеть что-нибудь тёплое, потому что на чердаке ощущался зимний холод.

В следующий раз Элен со свечой в руке и в меховой душегрее рассмотрела, обо что споткнулась. Это была выступающая над полом деревянная балка. Таких здесь было много. Перешагнув через неё, она углубилась в неизведанные глубины чердака. Осматриваясь по сторонам в тусклом свете свечи, она вдруг вздрогнула и, еле сдержав крик, отпрянула в сторону, уронив свечу. На чердаке кто-то был! Он сидел под самым скатом крыши. Свечка чудом не погасла и Элен, подобрав её с пола дрожащей рукой, тихо спросила:

— Вы что здесь делаете?

Ответом была тишина. Слышно было только, как ветер тихонько плачет в щелях, прося впустить его внутрь. Всё так же дрожа, стиснув зубы, чтобы они не стучали от страха, Элен медленно приблизилась к сидящей на полу фигуре… Вот она уже близко… Вот — совсем рядом… Элен тихонько фыркнула, зажав рот рукой: ну, и дурочка же она! Испугалась пустых старых доспехов! Интересно, а что они здесь делают? Наверное, это дорогая вещь. Она принялась подробно осматривать находку. Оказалось, что у доспехов не хватает почти половины частей. Понятно, почему они здесь…

Пробыв на чердаке ещё немного, Элен решила, что пора спускаться, чтобы кто-нибудь ненароком не обнаружил, где она пропадает. Тогда скобу починят и всё — прощай, чердак! А ей хотелось осмотреть здесь всё подробно, поэтому рисковать не стоило.

За неделю Элен изучила чердак и вещи, находящиеся там, вдоль и поперёк. Теперь ей известны были все тайны этого волшебного помещения. Сначала она решила, что никогда и никому не расскажет о своих открытиях, её распирала гордость: вот, никто не догадался забраться сюда, кроме неё! («Никто» — это, конечно, был Гжесь). Но постепенно в ней росла потребность поделиться своими сокровищами, принять заслуженное восхищение. Нужно посвятить во всё Гжеся. Он должен это увидеть!

Вскоре после Рождества Элен исполнила своё намерение и повела Гжеся на чердак. Гжесь жил в этом доме столько, сколько себя помнил, но на чердак ещё ни разу не забирался. Ему это просто в голову не приходило. А здесь было здорово! Огромное пространство, только условно разделённое на сектора балками и какими-то распорками, было прекрасно своей неизведанностью. Здесь всюду чудились тайны. Полумрак, стоявший тут даже днём, не давал разглядеть подробности и, казалось, скрывал неведомые опасности. Элен со свечой в руке держалась уверенно, по-хозяйски. Она сразу пошла вперёд, напомнив приятелю, чтобы ступал как можно тише. Мальчик то и дело останавливался, чтобы разглядеть очередную вещь, заинтересовавшую его. А тут было, на что посмотреть! Неработающие напольные часы возвышались, как башня, над кофейным столиком с отломанной ножкой; целой грудой были свалены разного размера ящики, о назначении которых можно было гадать долго; переброшенная через балку висела какая-то одежда, напоминающая старинный тёплый плащ. Вот в углу, за очередной балкой, что-то блеснуло. Гжесь шагнул туда и увидел валяющиеся рыцарские доспехи, потемневшие, но от этого ставшие ещё интереснее. Он хотел поднять их, посмотреть, все ли детали на месте, но Элен зашипела на него:

— Потом! Это всё посмотришь потом! Пойдём, я покажу тебе самое главное!