— Нет, барыня.

— А какие-нибудь бумаги о твоей покупке ты видела?

— Нет.

— Всё верно. И знаешь, почему? Потому, что этих бумаг нет. Ты так и не поняла? Ты не крепостная, ты — не моя. Ты просто служанка в этом доме, и, кстати, очень хорошая служанка. Ты можешь уйти, если захочешь.

— Я - что?

— Ты моя любимая служанка, и, похоже, не только моя, — Элен с улыбкой взглянула на Ивана.

— Это правда? — спросил он.

— Конечно, правда. Если всё это нужно оформить как-то официально, я с радостью это сделаю. Так что никаких препятствий к исполнению вашего желания, господин доктор, я не вижу. Кроме одного, разумеется: желания самой Маши. Но об этом вы спросите её сами, — и, видя, как они смотрят друг на друга, она встала. — Ну, вы тут поговорите, а мне нужно переодеться. Нет-нет, Маша, в этот раз я справлюсь сама.

Оформляя необходимые бумаги, подтверждающие, что Маша не крепостная, Элен столкнулась с тем, что теперь Марии нужна была фамилия. До сих пор она называлась просто Машей, собственностью госпожи Соколинской. Существовало несколько вариантов. Обычно крепостным давали фамилию их хозяина. У Орловых были Орловы, у Галицыных — Галицыны и т. д. Ещё в фамилии могло звучать название местности, где жил человек, или она образовывалась от прозвища, данного человеку за что-то: Кривой, Хромой, Плотник… Но у Маши прозвища не было, поэтому она стала Марией Соколинской. Первый раз услышав это обращение, Маша заплакала. На удивлённый вопрос Элен, о чём она плачет, Маша, шмыгая носом, ответила, что от радости, и прижалась к стоявшему рядом Ивану.

Но на этом вопрос с бумагами закрыт не был. Предстояло сделать то, о чём давно говорила Элен — выкупить дом. Хозяин не возражал, и всё было бы нетрудно, если бы не одно обстоятельство. Денег на покупку не было, а писать в Польшу, чтобы пан Янош выслал ей ещё, Элен была не намерена. Тем более что на дорогах было опасно, и деньги вряд ли бы до неё дошли.

— Может, не стоит заниматься покупкой дома сейчас? — спросил как-то Юзеф.

— А когда? Денег будет становиться всё меньше, а не больше. А после того, как всё закончу, я уеду, и покупка так и не состоится.

— Скажи, а без этой покупки денег тоже не хватает?

— Нет, если не будет особых трат, можно протянуть ещё год. Потом у меня есть ещё пара вещиц, которые можно продать.

— Элен, а те деньги, которые заплатил тебе де Бретон? Почему ты их не считаешь?

— Я с самого начала не собиралась их тратить, — нахмурилась Элен. — Думала, уезжая, вернуть их ему.

— Но теперь-то они ему не нужны. Так трать их!

— Я… Мне не хотелось бы. Мне кажется, что это неправильно — получать выгоду от денег, заработанных нечестно.

— Нечестно? Ты о чём говоришь? Что за нелепая щепетильность? Ты сообщала то, что диктовал тебе Бирон, значит, работала на Россию. Только не получила за это ни копейки. Так трать, по крайней мере, французские деньги!

Но в отношении Бирона Юзеф ошибся. Вскоре Элен доставили письмо от его светлости Карла Эрнста Бирона, в котором он благодарил госпожу Соколинскую за оказанную помощь. Письмо было составлено учтиво, но так туманно, что понять из него, какого рода помощь имелась в виду, было невозможно. К письму прилагалась посылка, в которой оказались две драгоценные вещи: великолепная золотая брошь в форме цветка с крупным бриллиантом и кинжал в роскошных ножнах. Подарки сопровождала записка, в которой выражалась надежда на то, что госпожа Соколинская найдёт возможность передать кинжал молодому человеку, посетившему Бирона как-то раз ночной порой.

— Ну, вот и ещё деньги, — улыбнулась Элен, рассматривая присланные вещи.

— Ты собираешься их продать?

— Конечно. Я предпочла бы получить благодарность деньгами, но раз так… придётся превратить в деньги вещи.

— Зачем? Их всё равно не хватит, чтобы заплатить за дом.

— И всё же так будет правильней. Пока мы в Санкт-Петербурге, нужно продать их, здесь это проще и выгодней. А в поездке лучше иметь с собой деньги, чем вещи.

Юзеф в ответ только пожал плечами.

Через пару дней Элен пригласила Юзефа в гостиную. Там уже были трое. Одного из них Юзеф знал, это был хозяин дома. Двое других оказались другом хозяина и стряпчим. Элен представила Юзефа, пояснив, что он будет свидетелем сделки с её стороны. Условия удивили Юзефа. Он ожидал передачи хозяину всей суммы и немедленного перехода дома в собственность Элен. Вместо этого был заключён договор, по которому госпожа за половину стоимости становилась владелицей дома со всеми постройками и двором на пять лет. До истечения этого срока она обязалась выплатить остальную сумму, в противном случае она теряла права на дом без возвращения уже внесённой суммы.

Когда все ушли, Юзеф спросил:

— Можно поинтересоваться, как ты потом думаешь доказывать, что ты и есть хозяйка дома, хотя фамилия у тебя другая? Или ты теперь так и останешься Соколинской?

— А ты внимательно читал бумагу?

— Старался, но, ты же знаешь, я не силён в русском. Поговорить — ещё, куда ни шло, а читать…

— Но фамилию-то ты мог разобрать?

— Я… не очень-то к ней приглядывался, — смущённо ответил Юзеф, — больше пытался читать сам договор. А что? Неужели там твоя настоящая фамилия?

— Да.

— И ты не побоялась открыть, кто ты?

— Зачем? Дом куплен на имя Элен Кречетовой, а кто будет вносить деньги — какая разница? Первую часть суммы заплатила госпожа Соколинская от имени госпожи Кречетовой, а вторую часть может внести и сама Кречетова. Разве не так?

— Что ж, теперь ты успокоилась? Сделала всё, что считала нужным, как всегда, ни у кого не спрашивая?

— Почти, — улыбнулась в ответ Элен. — Теперь нужно оформить дарственную.

— На кого? — вытаращил глаза Юзеф. — Ты только что купила этот дом, и уже собираешься от него избавиться?

— Ну, не от всего, а только от флигеля. Думаю, ты не станешь возражать. Его и так уже окрестили «докторским».

— Ты даришь флигель Ивану?

— Ага. В качестве свадебного подарка. Это будет что-то вроде приданого Маши.

— Не пожалеешь?

— Никогда. Мы многим обязаны этому доктору.

— Особенно я.

— Да. Но и я — не меньше, — почти неслышно ответила Элен, отвернувшись.

Вскоре Иван и Маша обвенчались. Свадьба была тихая, за столом, кроме жениха с невестой сидели только Юзеф, Элен и Штефан, которого Маша выбрала в посажёные отцы. Он чувствовал себя очень неуютно, сидя за одним столом с господами, хотя и Элен и Юзеф были здесь тоже просто гостями, поскольку стол был накрыт в «докторском» флигеле.

Когда Элен объявила, что флигель отныне переходит в собственность молодых супругов, они онемели. Потом доктор попытался отказаться, говоря, что не может принять такой дорогой подарок. Но Элен, не слушая его бормотанья, сказала:

— А я вас не спрашиваю, господин Кузнецов, что вы можете, а чего не можете. Это не подарок, а приданое Марии. До сегодняшнего дня она носила мою фамилию, а значит, не может быть бесприданницей. Считайте, что просто выгодно женились. К счастью, не всегда выгодные браки заключаются без любви. Иногда это совпадает. Я уверена, что ваш случай — как раз такой! Кроме того, чтобы окончательно успокоить вас, господин доктор, я скажу, что учла и собственную выгоду. Жить в этом доме мне придётся редко и недолго, только тогда, когда мне захочется посетить Санкт-Петербург. Поэтому, необходимо будет нанимать сторожа. Но если во флигеле будет жизнь, то и сторож не понадобится. Вы с Машей, я думаю, не откажитесь иногда поглядывать, всё ли в порядке в доме. Конюшней и остальными постройками можете пользоваться. Пару лошадей и лёгкую коляску я оставлю здесь, они мне в дороге не нужны. Они тоже поступают в ваше распоряжение. Найти помощника, который взял бы на себя заботу о лошадях, вы, думаю, сможете без труда. И это для меня будет удобно тоже: приезжая, я смогу рассчитывать на то, что есть, кому заботиться о моих лошадях. Теперь вы принимаете мой свадебный подарок?

— Принимаю, — улыбнулся Иван.


Забродов

В Казань решили ехать по зимнику. Может, и холодно, зато дорога лучше, и доедешь быстрей. Элен поручила Штефану выяснить, как выгодней и быстрей добраться. Обладая дотошным характером, он справился с заданием как нельзя лучше. Штефан заходил в трактиры, сидел там подолгу, беседуя с мужиками. Русский он знал уже достаточно хорошо, чтобы понимать, что ему говорят. А самому говорить много не приходилось, он больше слушал. Разговаривал он и с ямщиками, для чего даже посетил Ямскую Слободу. Выяснив всё, что мог, он отправился с докладом к своей панне. Элен была несколько обескуражена. Выбор казался широким, но в результате всё сводилось к одному: выгода или скорость? Самым простым казалось воспользоваться своими лошадьми. Но при этом, чтобы сохранить их в целости на протяжении такого длинного пути, пришлось бы часто останавливаться, давая коням передохнуть. И всё это ещё и недаром. Нужно было заплатить за подорожную, которую спрашивали на разъездах и почтовых станциях. Но это было хотя бы недорого. Зато самый быстрый способ передвижения — на почтовой тройке — был довольно дорогим удовольствием, поскольку нужно было платить прогонные, а это на такое дальнее расстояние выливалось в немалую сумму, к тому же при таком способе передвижения путешествовать пришлось бы налегке, без того необходимого количества вещей, которое рассчитывала взять с собой Элен. Оставались ещё два варианта: на перекладных и на, так называемых, «вольных». Но езда на перекладных только на словах выглядела привлекательно. На станциях вечно не было свежих лошадей и путешественникам приходилось подолгу ждать, коротая время в тоске и неудобстве. Единственным утешением было то, что прогонные при езде на перекладных были значительно меньше «троечных». А вот при езде на «вольных» прогонные платить было не нужно. На почтовых станциях всегда находились возчики со своими лошадьми, готовые доставить седоков до следующей станции. А там их уже ждал следующий возчик. Но плату они брали дороже, чем за тройку.