Елена Невейкина - Наследница

* * *

Юзеф, увидев её, подбежал, ведя в поводу двух коней. Помогая ей сесть в седло, тихо спросил:

— Всё в порядке? Я уже начал волноваться.

— Всё так, как должно быть, — ответила она и тронула коня.

Несколько дней Элен была молчалива, никуда из дома не выходила. На постоянные вопросы Юзефа, что с ней, пожимала плечами и отвечала: «Ничего». Вывел её из этого состояния визит де Бретона. Поглощённая своими делами и переживаниями она пренебрегала докладами ему обо всём, что происходит. Де Бретон долго ждал, но, так и не дождавшись, попытался встретиться и поговорить с ней сам. Не преуспев и в этом, француз здорово разозлился. Маньан требовал от него доклада, а докладывать было нечего, нужны были сведения из разных источников. Сведениям, исходившим от Элен, Маньан придавал большое значение (что, кстати, всегда раздражало де Бретона), и без них к нему идти не стоило — наслушаешься разных обвинений о плохой работе и низких способностях… Вариантов у де Бретона не оставалось. Нужно было ехать к ней самому, хоть это и было нежелательно.

Элен приняла его спокойно. Вины она за собой не чувствовала, раздражения не испытывала. А вот француз своё плохое настроение и не пытался скрыть. Но на его выпады Элен ответила улыбкой.

— Чем вы, собственно, недовольны? Разве мы договаривались о том, как часто я буду информировать вас?

— Нет. Но у меня сложилось впечатление, что вы вовсе перестали прикладывать хоть малейшие усилия для того, чтобы было, о чём информировать.

— Почему же?

— Этот вопрос следует адресовать вам. Почему вы перестали сообщать хоть что-нибудь?

— Я повторяю, месье де Бретон, что никакого точного условия между нами не было. Вы просили передавать вам содержание тех разговоров, свидетельницей и участницей которых я была. Но в последнее время я редко разговариваю с людьми.

— Значит, нужно исправить это положение, мадмуазель Соколинская.

— Вы, сударь, говорите со мной так, как будто я у вас в подчинении, — Элен нахмурилась.

— А разве это, в сущности, не так? Я же предупреждал, что прекратить работать на меня (назовём вещи своими именами) невозможно. Или почти невозможно. Чему же вы удивляетесь?

— Я не удивляюсь. Но прежде чем требовать чего-то, нужно точно вспомнить договор. Я со своей стороны выполняла всё. Требовать дополнительно ещё чего-то вы не вправе.

Де Бретон смотрел на Элен оценивающе. Внутри у него всё кипело: ему нечего сказать Маньану, он опять устроит сцену! Но давить на эту девицу не хотелось. Почему-то казалось, что это для него невыгодно.

— И что делать мне? — сквозь зубы спросил он. — Ждать от вас следующего известия? Когда?

— У меня были свои неотложные дела, которые не позволяли интересоваться чем-нибудь другим. Теперь мои дела закончены, и я вновь могу заняться вашими.

* * *

Этот визит стал тем самым событием, которое вернуло прежнюю Элен.

— Наконец-то ты ожила, — заметил Юзеф, выслушав её возмущённые комментарии после посещения де Бретона. — А то я уже начал беспокоиться. Я никогда не видел тебя такой.

— Какой? — удивилась Элен. — Я обычная.

— Это тебе так кажется. С тех пор, как ты… разобралась с Лосевым, тебя будто подменили. Молчишь, никуда не ходишь. Даже верхом перестала выезжать. Ты переживала?

— Нет. Не было причин переживать. Разве что…вспомнилось много.

— Вспомнилось? А мне казалось, что ты не можешь забыть последние события. Тебе не было жаль его? Ты не жалеешь о том, что сделала?

— Жаль? Лосева?! Нет. И я ни о чём не жалею, — она помолчала. — Откуда берутся такие?! И как они находят друг друга? Ведь мой дорогой кузен в одиночестве не остался. И нашёл не только Лосева…

— Элен, не надо сейчас об этом, — Юзеф сел рядом с ней. — Мы найдём остальных, обязательно.

— Разве в этом дело? — Элен подняла на него глаза. — Я думаю сейчас, почему рядом с отцом не было никого, чтобы помочь ему? Почему там были только отец и брат? Ведь не может быть, чтобы у них не было друзей! Не может быть, чтобы никто не любил и не уважал графа Кречетова. Где же они были?..

— Но ведь ты сама рассказывала, что всё случилось ночью. Откуда ж было взяться помощи? Верно, поэтому убийцы и не пришли днём, чтобы никому не стали известны их намерения.

— А слуги? Отец столько для них делал. Они-то, почему не помогли ему? — теперь её голос звучал как-то растерянно.

— Элен, мы не знаем, что там произошло. Вот если бы удалось поговорить с кем-то из домашних слуг — тогда, может, всё стало бы понятно. Кстати, помнишь, Тришка упомянул, что ему рассказали, как кто-то бросился в горящий дом, чтобы помочь своим господам. Разве это не говорит о том, что слуги любили их? Ведь того человека больше никто не видел, значит, он погиб вместе с твоим отцом и братом, пытаясь спасти их, хотя мог бы остаться жить. Ведь так?

— Наверное…

— Значит, не всё так просто. Я думаю, вряд ли люди графа остались бы безучастными к его судьбе. Вполне вероятно, они были обмануты или по какой-то другой причине не вмешались. Могло так быть?

— Когда ты так уверенно говоришь, кажется, что могли. Но когда я опять останусь одна со своими мыслями, от этой уверенности ничего не останется.

— А ты подумай о чём-то другом.

— О чём? О чём я ещё могу думать?

— О том, что сейчас важнее.

— Например?

— Например, о том, чем будешь заниматься в ближайшее время. Ты собираешься искать трёх оставшихся? Или лучше сейчас вернуться в Польшу, а поиск продолжить потом?

— Потом? Почему ты задаёшь такой вопрос? По-моему, никаких разговоров не возникало о том, чтобы вернуться, не закончив дела здесь. Ни одного раза. Что-то изменилось?

— Да, изменилось. Де Бретон недаром прискакал сюда поторопить тебя со сбором тем разговоров. Ходят упорные слухи, что Россия, недовольная возможностью выбора королём Польши Лещинского, может попытаться надавить на наш сейм в надежде изменить его решение в пользу сына Августа — Августа Третьего. А это война.

— Война?

— Да. И ты сама об этом говорила. Помнишь, когда пришло письмо от пана Яноша? В Польше до сих пор нет единого мнения по поводу будущего короля. Если вмешается Россия, то и Франция не останется в стороне, это тебе и так известно, об этом тебе говорил де Бретон. Но если начнётся война, вернуться в Польшу будет ой, как трудно!.. Или ты не собираешься туда возвращаться? Ведь здесь — твоя родина.

— Я об этом думала.

— И что?

— Я не знаю, — призналась Элен, глядя в сторону. — Меня как будто рвут на части. Я хочу остаться и хочу вернуться. Юзеф, разве может быть у человека две родины?

— Не знаю, — покачал головой Юзеф. — Но жить можно только в одной стране. И не важно, является ли она твоей родиной по рождению. Главное, чтобы тебя там любили, чтобы нуждались в тебе.

— Нет. Я не согласна. Мне не может быть хорошо в чужой стране. Это как с домом. Можно зайти, посмотреть, искренне восхититься. Но в нём всё чужое, не твоё. Всё устроено не так, как ты привык, как бы устроил сам. Вещи стоят не так, окна и двери сделаны не там. И хочется вернуться домой, туда, где всё привычно, всё по-твоему, пусть даже там всё убого.

— Значит решение принято, — грустно улыбнулся Юзеф, — ты останешься здесь.

— Нет. Не принято. В том-то и проблема, что я ощущаю себя дома и здесь, в России, и там, в Польше. Поэтому и не знаю, где же всё-таки моя родина. Сейчас меня держат здесь те дела, ради которых я и приехала, но останусь ли я в России потом?.. Не знаю.

— Тогда давай пока что решать проблемы помельче. Как я понимаю, для того чтобы найти хоть Григорьева, хоть Забродова нужно из Петербурга уехать. Когда ты это собираешься сделать?

— Сначала нужно пару раз хоть что-то сообщить де Бретону, будь он неладен. А для этого нужно встретиться с людьми Бирона. Так что поездку придётся пока отложить. Кстати, хорошо бы выяснить, что говорят при дворе об исчезновении Лосева.

— Почему же об исчезновении? Его нашли достаточно быстро. Дом снимался от его имени, хозяин, вернувшись через два дня и найдя труп, сразу поднял тревогу. Так что всем известно, что он умер.

— А как получилось, что об этом знаешь ты, и не знаю я?

— Ну, ты же всё больше молчала, даже попытки начать с тобой разговор не приводили ни к чему. Вот я и решил сообщить тебе все новости как-нибудь после.

— И как же объясняют его смерть?

— Подробностей не знаю, но особых сожалений, по-моему, ни у кого нет, если не считать тех, кому он остался должен. Да ещё квартирная хозяйка.

— Он что, был таким уж выгодным постояльцем? Она-то что печалится?

— Да нет! — засмеялся Юзеф. — Постоялец интересовал её совсем в другом смысле. Скажем так: она имела на него виды. И думаю не беспочвенно. Я видел её как-то раз. Она не молоденькая, но хороша собой. То, что называется «аппетитна». А Лосев, как известно, был человеком… э-э… пылким. Так что у хозяйки вполне могли появиться кое-какие надежды.

Элен вдруг стало неприятно, когда Юзеф стал описывать квартирную хозяйку Лосева. Она поспешила вернуться к предыдущей теме.

— И что, никто не интересовался, что произошло?

— Интересовались наверно, — пожал плечами Юзеф, — но со мной, сама понимаешь, никто ничего обсуждать не будет. Вот начнёшь снова выезжать и всё сама выяснишь.

— Да, это непременно.

— Только продумай хорошенько, как себя вести. Ведь в последнее время Лосева считали твоим «рыцарем». Вы так часто появлялись вместе.

— Ну, и что?

— Скорее всего, тебе будут выражать соболезнования, хотя бы на словах. И будут ждать ответной реакции.

— Мда, — Элен вздохнула. — Ладно, притворяться мне не привыкать.