— Вы рассчитываете таким образом сохранить независимость? — барон засмеялся. — Напрасно! Во-первых, я не видел ещё ни одной женщины, которая не уступила бы желанию потратить лежащие у неё деньги. Хотя бы часть из них. А во-вторых, за то время, которое пройдёт, набегут, так сказать, проценты. Это тоже условие сделки. Так что, желая выйти из игры, откупиться, вы должны будете вернуть гораздо большую сумму.

— О каких ещё условиях я не знаю?

— Теперь обо всех.

— Тогда — моё условие.

— Ваше условие? Любопытно. Какое?

— Я хочу, чтобы наши встречи стали реже. Если мне будет, что вам сказать, я подам знак, а без этого не подходите ко мне.

— Я вас обидел, — француз великолепно разыгрывал искреннее сожаление.

— Нет. Вы просто мне противны.

— А вот вы мне симпатичны, мне интересно с вами. Я никогда бы не стал портить с вами отношения, но на карту поставлено сейчас очень многое, идёт большая игра, в которой свою роль может сыграть любая… — он замешкался, подбирая слово.

— …самая мелкая карта, — кивнула Элен. — Что ж, по крайней мере, наконец, честно.

— Я собирался сказать совсем другое.

— А сказали правду. Я понимаю, политик остаётся политиком. Вот поэтому я настаиваю на сокращении наших встреч.

— Хорошо, но это может привлечь внимание. Последнее время нас часто видели вдвоём.

— Во-первых, не вдвоём, а втроём, мы с вами ни разу не оставались наедине, кроме нашей прошлой встречи. А во-вторых: чего вы боитесь? Да, все заметят. Ну и что? Поговорят немного о нашем «разрыве». Или вы боитесь потерять репутацию неотразимого кавалера?


Лосев

Через несколько дней разнеслось известие: Елена Соколинская дала отставку своему верному воздыхателю из Франции. Она сама не взглянула на него больше ни разу, а он, хоть и не подходил к Елене, но старался не выпускать её из виду. Нашлись и те, кто ему сочувствовал, и те, кто злорадствовал. Но в общем, Элен была права, и пересуды о них очень скоро затихли, эта новость быстро всем наскучила, перестав быть новостью, появились другие темы для обсуждения. Правда, последствия у этого события всё же были, и абсолютно предсказуемые. Возле Элен тут же оказалось множество поклонников, которые не прочь были занять место де Бретона. Раньше желающих поухаживать за полячкой останавливало в какой-то мере то, что рядом всегда находился Юзеф. Теперь же, понаблюдав за развитием «романа» с французом, потенциальные воздыхатели взбодрились — так всё же это возможно! — и ринулись в атаку. Вот только никто из них не продвинулся дальше комплементов и одного-двух танцев на нечастых балах. Постепенно всем надоело биться головой о ледяную стену вежливой улыбки, и они отправились искать более лёгкую добычу. Но несколько человек всё не теряли надежду и не оставляли попыток заслужить благосклонность панны.

Особенно выделялся среди них один. Это был мужчина лет тридцати пяти, немного резкий, с нагловатым взглядом тёмных глаз и с небольшими усиками, под чёткой щёточкой которых при улыбке сверкали ровные белые зубы. Но улыбка это была недоброй, часто — презрительной. Даже когда он обращался к Элен с явным намерением заинтересовать её, понравиться ей, улыбка оставалась всё такой же неприятной, напоминая скорее усмешку. Увидев её, хотелось срочно посмотреть на себя в зеркало: всё ли в порядке с внешностью? Что вызвало эту усмешку? Самоуверенность, граничащая с наглостью, портила впечатление от приятного лица с правильными чертами. Этот человек не признавал проигрышей ни в чём. Холодность и равнодушие Элен он принимал за правила игры, по которым он, мужчина, должен добиваться расположения дамы, сколько бы времени это ни заняло, а Элен должна была старательно делать вид, что это ей не интересно.

Так и тянулось. Сначала на Бориса Лосева Элен обращала внимания не больше, чем на остальных. Потом он стал её сильно раздражать своим наглым поведением и вечной ухмылкой, которую, по-видимому, считал неотразимой. А затем Элен стала развлекаться. Она то делала вид, что не смогла устоять перед искушением взглянуть на него тайком и разыгрывала лёгкое смущение, когда он это замечал; то ходила с абсолютно невозмутимым видом, не обращая на Лосева ни малейшего внимания, как будто его не было вовсе. Лосев продолжал упорно добиваться её благосклонности, действительно веря, что рано или поздно это произойдёт, и госпожа Соколинская будет его.

И у него были причины для такой настойчивости. В данный момент у него почти закончились средства к существованию. Немалые деньги, которые когда-то неожиданно ему достались, Лосев растратил в основном на игру и оплату роскошного съёмного дома в столице. Теперь же он ютился в крошечной комнатке, за которую и то был должен. Но этот господин придумал, как ему казалось, замечательный выход: нужно было просто жениться на деньгах. Здесь, в столице, он не рассчитывал найти себе невесту. Всем слишком хорошо были известны его таланты быстро и бестолково тратить деньги. Правда, нашлись несколько дам, которые, даже зная его репутацию, были не прочь поделиться своим капиталом при условии женитьбы. Но это не устраивало самого Лосева. То есть сумма приданого и даже женитьба — устраивала, но кандидатуры в жёны вызывали желание убежать от них подальше. В таком возрасте и с такой внешностью они были, по его мнению, просто недостойны стоять рядом с ним в церкви! Да и не только в церкви. Борис собирался найти, если не красивую, то хотя бы милую внешне невесту и желательно помоложе. И разумеется, с приданым. Он уже намеревался поискать таковую в провинции, но тут появилась Елена Соколинская. Это был идеальный вариант! Молода, красива, не знает о нём ничего плохого. А если кто-нибудь и постарается довести до неё нежелательную информацию, всегда можно будет сказать, что это клевета завистников. То, что денежки у неё водятся, было понятно. Один жеребец, подаренный Бирону, чего стоил, а тут ещё и кречет! Ко всему она ещё и иноземка. Это просто замечательно! Всегда будет возможность скрыться от кредиторов. Вот поэтому, учитывая всё, Лосев был так настойчив. Он просто не мог допустить провала такого замечательного плана.

Но Элен к его сожалению очень быстро стало известно о нём то, что он предполагал скрыть. Это получилось как-то само собой. Люди всегда охотно с ней разговаривали, а тут ещё такая возможность — рассказать ей, что за человек её поклонник и какие мотивы им движут. Элен слушала, запоминала, но отношения своего к Лосеву не изменяла, рассчитывая, что он сам оставит попытки, что ему надоест. Но в этом она ошиблась. Борис шёл к цели с упорством барана. Он словно не видел её пренебрежения, замечая только плюсы: посмотрела и отвела глаза; улыбнулась его шутке за картами; приветствовала благосклонно…

Так продолжалось достаточно долго. Иногда он мешал Элен передать де Бретону интересующие его разговоры. Посвящённый во всё Юзеф, не подходил в такие моменты близко, чем тут же старался воспользоваться Лосев. Он делал всё, чтобы не дать французу оказаться вдвоём с Элен, опасаясь возобновления их отношений. Её это очень забавляло, особенно то, как реагировал барон. Он злился. Губы сжимались в ниточку, брови сходились на переносице, усы топорщились, как у кота при виде соперника. Главное, что как бы он ни среагировал — остался бы рядом или отошёл — ему всё равно не удавалось выполнить свою задачу, говорить с Элен о деле при постороннем было невозможно. Элен решила отомстить де Бретону, поиграв на его нервах. Она стала иногда делать вид, что не против присутствия рядом Лосева. Де Бретон бесился, но ничего не мог сказать: сделка не оговаривала личную жизнь Элен. Она была довольна. Получив очередные инструкции от посланца Бирона, она несколько раз делала вид, что ищет возможность передать результаты своей «работы», одновременно искусно подталкивая господина Лосева проявить бдительность, и не дать приблизится к ней барону. Видя только то, что хотела видеть, молва стала уже предполагать, что Борис Лосев — новое увлечение полячки. При этом самодовольно говорили, что предупреждали её о том, кто такой этот Лосев. Но кто её разберёт? Видимо ей не жаль тех денег, которые этот господин отнимет у неё, если ему всё же удастся довести дело до свадьбы. Правда, он может отнять их и до свадьбы, просто взяв в долг…

Слухи крепли. Борис продолжал проявлять активный интерес. Элен не переставала играть. Юзеф как-то спросил у неё, чего, собственно, она добивается?

— Ничего. Мне просто нравится злить де Бретона. А такой способ — самый эффективный.

— Но почему бы не выбрать для этого кого-нибудь другого, а не этого…Бориса?

— А чем он хуже остальных? Всё равно это несерьёзно. И потом, так даже лучше. Другого мне, может быть, стало бы жаль водить за нос. А господина Лосева нет. Он, со своей наглостью и настырностью, прямо-таки напрашивается на это.

— Какая же ты… коварная. Я и не знал, — улыбнулся Юзеф.

— Да, я такая. Ты многого ещё не знаешь обо мне, — улыбнулась в ответ Элен.

* * *

Между тем приближалось Рождество. Элен очень ждала этого дня. Ей так хотелось вновь услышать и почувствовать то, что слышала и чувствовала в детстве. Она мечтала, как пойдёт в церковь, как услышит церковный хор. И слова знакомых с детства молитв будут звучать не в комнате, а гулко отзываться под сводами храма. Конечно, главное — верить, но всё же…

Дома тоже вовсю готовились к празднику. Даже к двум. Элен и Маша должны были праздновать православное Рождество, а остальные, будучи католиками, соблюдали свои традиции. Но для всех это был прекрасный праздник! И он объединял их.

За всей этой кутерьмой Элен только изредка вспоминала, что пора бы уже возвратится Тришке, который опять уехал на орловщину с новым заданием. Ему было поручено по возможности выяснить имена тех, кто мог считаться друзьями графа Алексея Кречетова. Тришка что-то задерживался, и Элен начала тревожится. Успокаивала она себя только тем, что парень хочет сделать работу как можно лучше. Вполне вероятно также было, что Тришка решил встретить Рождество там, под Орлом, с новыми приятелями, которыми, Элен была уверена, уже успел обзавестись. У пройдохи был тот же талант, что и у неё: он умел слушать, и люди тянулись к нему.