– Отошли свою прислужницу, – сказал он, взглянув на Ирцию.

– Нет. Никто из нас тут не откроет никаких тайн.

А еще не мешало оставить свидетельницу, и кто подходил для этого лучше, чем самая приближенная царская служанка?

Получив разрешение говорить, Рахбарин, поколебавшись, начал:

– Я знаю, что ты беседовала с самой богиней, но… Но покинуть царство и отправиться на север, в страну, которой никто из нас никогда не видел… Мудро ли это, о лучезарная?

– Может быть, это и не очень мудро, но необходимо.

Она смотрела на свое отражение в серебряном зеркале. В глазах мужчин ее лицо все еще обладало ценностью.

– Богиня пообещала мне дочь с севера. Не могу же я ждать, пока ее перенесет через пустыню ураганом и бросит в мои объятия!

Во взгляде Рахбарина светилась непоколебимая упрямая преданность. Она делала его прекрасным подданным, но превратила бы в очень плохого правителя.

– Путь слишком далек и опасен. Лучше отправь на север меня.

– И что, ты родишь мне ребенка?

– Ты тоже не родишь. Ты слишком стара для этого. Не знаю, как толковать ответ богини, но она не могла иметь в виду, что ты сама родишь дочь! Ты умрешь в родах.

Никто не смог бы обвинить Рахбарина в дешевой лести. Он всегда говорил правду, чего бы это ни стоило.

– Кому под силу истолковать ее волю? Она пообещала мне дочь. И дочь от моей плоти и крови – предел мечтаний. Если я умру, рожая наследницу для Савского царства, – что ж, так тому и быть. Я знаю, что ты воспитаешь из моей дочери великую правительницу. У нее не будет лучшего советчика и более верного друга.

– Я не хочу этого, – ответил Рахбарин.

– Не обязательно хотеть, сын моей сестры, достаточно повиноваться. Матерь ясно изъявила свою волю: я должна отправиться в путь. А ты должен остаться и хранить царство до моего возвращения.

– А если ты не вернешься, сестра моей матери? Что тогда?

Рахбарин всегда находил слабые места и тщательно прицеливался.

– Тогда, племянник, ты должен сам обратиться к Аллат и поступить, как она прикажет и как ты сам сочтешь нужным.

Зная, что ей нечего добавить, Билкис отпустила племянника и собралась с духом для разговора со своей прислужницей. Ирция, конечно, относилась к этому плану столь же недоверчиво, как Рахбарин.

– Ты слышала, что я сказала царевичу. Можешь начинать складывать вещи, милая. Мы отплываем на север вместе с израильскими торговцами.

Ирция смотрела на нее, округлив глаза.

– Царица говорит серьезно?

– Ирция, разве похоже, что я шучу? Не забывай, со мной говорила Аллат, и я должна повиноваться, даже если придется проделать очень долгий путь, чтобы послужить ей.

– Ехать ко двору царя Соломона? На край света? До Шелкового пути купцы добираются месяцами, а Иерусалим еще дальше!

Билкис рассмеялась, переводя в шутку возражения служанки:

– Нет, Иерусалим не так далеко. Изучи наши карты внимательнее, Ирция. Дамаск находится дальше, чем Иерусалим, но наши купцы часто ездят в Город Роз. Шелковый путь, как и Путь Благовоний, пересекает множество земель, в том числе царство Соломона. Успокойся, я не намерена полгода провести в дороге.

Ведь рядом с пустыней лежало море, и воды его прямым путем вели на север. Дорога по морю занимала несколько недель, а не месяцев. Билкис улыбнулась и потрепала служанку по руке.

– Я отправлюсь на север к царю Соломону, потому что так велела мне Матерь. Следует верить, что она поможет нам в пути.

– Да, конечно, – согласилась Ирция.

Однако царица почувствовала, что служанка ответила неискренне, хоть и набожно. С другой стороны, Ирция, несмотря на необычную внешность, была истинной дочерью своего рода, осторожной и недоверчивой, словно кошечка. Ее мир ограничивали золотистые пески, раскинувшиеся вокруг Мариба; ее стремления сводились к дому и храму. Пока Ирция шла путем, предназначенным специально для ее осторожных шагов, нельзя было и мечтать о лучшей служанке. Но малейшая перемена, даже новый оттенок цветов в вазе, тревожила ее, а тревога делала Ирцию упрямой, заставляя цепляться за знакомые ритуалы.

«Она очень не хочет отправляться в неведомую страну, но она – одна из моих приближенных. Я не могу оставить ее здесь, ведь этого она захочет еще меньше. Ни одно из этих решений Ирции не понравилось бы».

Но Билкис предстояло вернуться из страны царя Соломона с наследницей, а потому ничьи возражения не имели значения.

Рахбарин

Выйдя из царских покоев, царевич Рахбарин отправился прямо в Великий Храм, ища успокоения и повелений. Легко его тете говорить «Оставайся и храни царство…» Разве он достаточно опытен или ловок для этого? Разве может по мановению руки творить чудеса? Разве способен заменить царицу Утра по одному ее слову?

Иногда ему казалось, что его тетя слишком полагается на чужие способности. Сама она, бесстрашная и мудрая, верила, что и другие таковы. И спокойно давала ему указания!

«Действуй, как велит богиня». Легко сказать. А вот дальше…

«Как мне узнать, что делать?» Уже в который раз он подумал, что не стоило бы его тете так на него полагаться. Он знал, что однажды неминуемо разочарует ее, и это принесет ей боль. Но, если его госпожа хочет, чтобы он позаботился о царстве во время ее отсутствия, он выполнит ее волю.

И он постарается не сомневаться в цели ее пути, хотя с трудом верилось, что эта поездка – желание богини, а не женщины. Но, если царица неправильно поняла богиню, разве остается надежда для нее и для царства?

«По воле богини она отправляется или нет, я буду молиться, чтобы отыскалась новая царица. Ведь если это не удастся…» Без признанной всеми наследницы страна падет жертвой той же чумы, что опустошила множество окрестных земель, – войны, поднявшей семью против семьи, брата против сестры. И в таких битвах победителей не бывает.

Чтобы избежать этой страшной судьбы, царица будет сражаться, сколько потребуется. И, если он больше ничем не может ей помочь, он хотя бы выполнит ее приказы, как сумеет.

Стоя перед статуей, Рахбарин открыл богине свое сердце и попросил о том, чтобы она помогла ему хорошо править, пока не будет Билкис, и чтобы царица получила то, о чем молилась.

И, помимо этого, Рахбарин просил о мире и о благополучном возвращении тети.

Посланники с севера, суровые и холодные, хмуро толклись на улицах Мариба. Рахбарин не мог представить, чтобы они улыбались, смеялись, наслаждались маленькими радостями жизни. И, конечно, земля, населенная такими людьми, не могла тепло и радушно принять царицу Савскую.

«Даруй ей благополучное возвращение, – просил Рахбарин у немого изображения Аллат, – пусть она вернется невредимой, с наследницей или без нее».

Годавия

– Еще один сундук? Поставь его на корму, к другим. Нет, не туда, дурак! Хочешь, чтобы корабль перевернулся?

Ругаясь на десятке языков, Годавия, флотоводец торговых кораблей царя Соломона, схватил растерянного носильщика за тунику и толкнул направо.

«Мне это не нравится. Совсем не нравится». Мореплавание само по себе полно невзгод и опасностей. Не хватало еще чужеземной царицы, и ее нарядов, и рабов, и служанок, и бесконечных сундуков с сокровищами. Но его никто не спросил. Само собой разумелось, что он найдет место для этой женщины и всех ее пожитков. И никого не заботило, что фарсийские корабли предназначались для того, чтобы неспешно доставлять громоздкие грузы, а не для того, чтобы вихрем переправлять через море царственных особ. Царица Савская приказала – и даже чужеземным капитанам приходилось повиноваться. Годавия прочистил горло, сплюнул и продолжил наблюдать за погрузкой.

«Сундуки с золотом, клетки с большими обезьянами, свертки тончайших тканей, кувшины с пряностями… Если попадемся на глаза пиратам, нас перережут, как цыплят. Да еще и женщины…»

И какие женщины! Разрисованы, как блудницы, а ступают по-мужски гордо. Он побывал во многих городах, от Тира до Трезена, от Кносса до Массалии, но нигде не видывал женщин, подобных тем, которые ходили по Савской земле.

– Эй, там, погрузите эти тюки материй на другое судно! На это больше ничего не тащите!

Недоумки, годные лишь на корм акулам.

Годавия посмотрел на главное судно – «Иаиль». Там, на палубе, рабы возводили шатер для царицы и ее прислужниц.

Можно подумать, если она царица, море явит ей особую милость! Скорее наоборот. Вода, и без того своевольная и властная, из ревности могла обойтись с царицей еще более жестоко, чем с обычной женщиной. Предстояло рискованное путешествие, с женщинами на борту, по морю, всегда готовому бросить вызов.

Однако, хотя он и возглавлял флотилию, с его мнением не посчитались, и оно не могло перевесить царские капризы. А по сути-то, к чему это все сводилось? Царю Соломону доставляли очередную женщину, только и всего. Все равно что тащить медовые соты в улей.

И вот прибыла в гавань сама царица, на лошади. Женщина верхом – видано ли такое? А рядом с ней ехала воительница, амазонка. «Много лет я их не встречал. Плавание ей не понравится, ее народ не любит воду». За ними тянулась ватага женщин – в облаках ярких нарядов из таких тонких тканей, что они казались обнаженными, когда порывы морского ветра прижимали платья к телам. Виднелись в толпе и мужчины – евнухи, стражники, конюхи, – но больше было женщин. Слишком много женщин.

У мостков царица Савская спешилась, передав поводья ближайшему из моряков. Тот так удивился, что принял их. Она поднялась на палубу «Иаили» в сопровождении поджарого охотничьего пса.

– Царица Савская приветствует тебя, флотоводец, и благодарит за твое гостеприимство и заботу.

Она погладила длинные, покрытые шелковистой шерстью уши собаки.

– Плавание пройдет хорошо.

– В добрый час, – торопливо добавил Годавия: не следовало давать морю повод усомниться в человеческом почтении, – и да поможет нам Яхве.

Моряки жили и погибали по воле моря. Годавия придерживался старого обычая называть своего Бога по имени, чтобы было ясно, к кому он обращается.