Она придвинула ко мне один из камней, и я взяла его в руки. Сердолик теплого золотистого цвета, словно мед, освещенный солнцем.

– Очень хороший камень, без единого изъяна. Я могу вырезать из него, что прикажешь.

Сердолик, камень мира и согласия. Да, я нашла то, что нужно.

– Я возьму этот камень, – кивнула я, – он мне подходит.

– А сама печать? Царевна уже знает, что нужно изобразить?

– Да, – ответила я, – на печати будет феникс, взлетающий из костра.

Песнь Ваалит

Теперь я видела ясно, словно в погожий зимний день, каков окружающий меня мир, как будто перстень с фениксом, который я носила, обладал магической силой, исцелял от слепоты. И у меня вызывало гнев то, что я видела. Как мне удавалось терпеть это рабство? Как я могла ценить и любить эти оковы?

Ведь то, что я считала своим богатством и защитой, на самом деле оказалось цепями из бросового железа. Каждая диадема, которую отец возлагал мне на голову, превращалась в дополнительное бремя. Каждая стена, которую он воздвигал между мной и миром, лишь отгораживала меня от настоящей жизни.

Дворец на самом деле оказался тюрьмой, а все мои роскошные наряды и украшения – путами, которые связывали меня. Как я могла столько времени жить в такой слепоте?

Освободившись от своих сладких иллюзий, я не понимала, как другие женщины во дворце выдерживают жизнь в этой золотой клетке. «Может быть, они и не выдерживают, может быть, они тоже сгорают», – говорила я себе.

Но, если другие страдали, как и я, ни единого признака этого я не замечала. Пока еще не замечала.


Не находя себе места, я бродила по гарему, молча наблюдая и оценивая, словно кошка. Как я могла когда-то спокойно и счастливо жить в этой разукрашенной тюрьме? Как могли жены моего отца терпеть эту жизнь, запертые в четырех стенах, скованные обычаями и страхом?

Я остановилась у ворот в ближайший сад. Там отдыхала госпожа Меласадна, улыбаясь десятку крошечных собачек, облепивших ее, как хлопья белой пены. Сверкая черными, словно обсидиан, глазками, они лизали своей хозяйке руки, а та смеялась. Их язычки мелькали, будто розовые змейки. Один из сыновей Меласадны подполз к собакам и потянулся к позолоченному кожаному мячику, лежавшему у ног матери. Он изо всех сил хлопнул по мячу, который покатился по вымощенному гладким камнем двору. Все собачки бросились за игрушкой, заливаясь звонким лаем. Следом пополз мой братишка, тоже пронзительно гавкая, словно и он превратился в собаку.

Меласадна, смеясь, подняла мячик. Собачки метались у ее ног и танцевали на задних лапках. Сын сел и замахал руками. Меласадна уже хотела бросить им мяч, но обернулась и увидела меня у ворот.

– Входи, царевна! Поиграй с нами, – с улыбкой позвала она.

Но я не хотела ни с кем делить свое одиночество. Покачав головой, я отступила в отбрасываемую крышей тень. За спиной у меня восторженные детские крики смешивались со звонким лаем и женским смехом. Веселый шум эхом отлетал от нагретых солнцем каменных стен сада госпожи Меласадны.

«Собачки и дети. Как ей удается этим довольствоваться?»

Весь этот долгий день я исподтишка наблюдала за отцовскими женами. Я говорила себе, что ищу знания, пытаясь понять, как женщине удается провести всю жизнь в оковах, никогда не осмеливаясь даже признать, что она заперта в своем мирке, словно в клетке.

Но моя истинная цель была не столь благородна. В моих поисках меня вел гнев. Я злилась на этих женщин. Их радость выглядела издевкой над моим несчастьем. А еще я злилась на себя за то, что так долго жила спокойно в этом раю, созданном для глупцов.

И вот я бродила по коридорам и дворикам в поисках признаков безумия отцовских жен, чтобы доказать себе, как я проницательна и насколько превосхожу их.


Много лет спустя, перебирая воспоминания тех бурных юных дней, я увидела, что нашла лишь доказательства спокойной силы человеческого сердца. А безумной была только я сама, воображавшая, будто все женщины мечтают о том же, что и я. Большинство женщин, как и большинство мужчин, строили свою стену жизни из самых обычных камней. Муж, дети, подруги. Какой-нибудь труд, пусть даже самый простой. Обычные камни, которые легко найти, особенно если человек не очень привередлив. Так я думала тогда и в глубине души презирала этих женщин. Ведь я жаждала самоцветов и мечтала о великих свершениях.

Лишь с возрастом мы приобретаем умение ценить простые удовольствия, любоваться обычными камешками, которым любовь придает блеск, затмевающий золото. И все же я думаю, что была в четырнадцать лет не более глупа, чем любая другая девчонка. В конце концов, самые строгие судьи для себя – мы сами.

Но мне повезло с учителями. И я могу честно сказать, что прислушивалась к их урокам. Когда говорили те, кем я восхищалась, мне хватало ума не упускать ни слова. Когда они действовали, я наблюдала, как они поступают и почему.

Так было и в тот день, когда Хуррами поймала заблудившегося щенка и приобрела для своей госпожи новую союзницу.

Меня удостоили чести сопровождать Лунного Ветра на прогулках. Хуррами во всей красе шла рядом с изящным псом. Когда мы проходили по дворцовым садам, все взоры устремлялись на нее. Может быть, на царицу Савскую злились, но привезенная ею мода всех привлекала. Женщины внимательно изучали и копировали прическу Хуррами – уложенные короной косы, – ее манеру носить покрывало и даже то, как она подводила глаза.

Мне вспомнилась госпожа Халит, которая подсмотрела у царицы Савской фасон сандалий, а сама при этом очерняла ее. Я тихонько засмеялась. Хуррами взглянула на меня, но ни о чем не спросила. И, прежде чем я успела решить, поделиться ли своим наблюдением, Лунный Ветер услышал, как кто-то скребется неподалеку. Обернувшись и навострив уши, пес смотрел, как к нему катится белый пушистый мячик. Увидев своего огромного сородича, щенок остановился и залился пронзительным визгливым лаем. Лунный Ветер напрягся, словно завидев добычу. Я схватила его за кожаный, расшитый золотом ошейник.

– Это всего лишь одна из собачек госпожи Меласадны, – пояснила я.

– Правда? – засмеялась Хуррами. – А мне показалось, что это клочок шерсти, гонимый ветром.

Хуррами присела на корточки и протянула руку. Щенок подпрыгнул и лизнул ее надушенные пальцы. Она со смехом подхватила его на руки.

– Такой маленький и такой отважный. Наверное, он заблудился.

– Да, дай его мне. Я отнесу его домой к госпоже Меласадне.

Я погладила большого пса по голове. Лунный Ветер пришел в ужас от вертлявого и шумного щенка. Наверное, так же возмутилась бы царица Наама, увидев грязное пятно на своем платье. Но я не засмеялась, не желая задевать его гордость.

– Хуррами, отведи его к царице Савской, ему не нравится, когда на него лают.

Она обеими руками держала щенка перед собой, а он смотрел на нее блестящими глазками и пытался лизнуть ее в нос.

– Нет, щенка понесу я. Мы все вместе пойдем возвращать этого маленького бродягу домой. Ты, царевна, можешь показать мне дорогу к госпоже Меласадне. Что же касается Лунного Ветра – он пойдет с нами. Не помешает ему научиться терпимости.


Служанки госпожи Меласадны встретили нас радостными криками. Услышав их, выбежала сама хозяйка, а впереди нее мчались собачки.

– О, вы нашли мою пропажу! Благодарю вас, от всей души благодарю вас!

Она распахнула объятия, и Хуррами, улыбаясь, вручила ей щенка. Меласадна прижала его к щеке, и он начал грызть ее жемчужную сережку.

– Ты ведь служишь царице Савской? Тебя зовут Хуррами? Прими мою искреннюю благодарность. Как я могу отплатить за твою доброту?

– О, благодарить следует не меня, а мою госпожу, царицу Юга.

Хуррами не стала больше ничего говорить. Позже она объяснила мне, что излишек выдуманных подробностей часто становится ловушкой для самого же обманщика. «Полуправда обманывает, подобно тому как наполовину закутанное покрывалом лицо возбуждает любопытство, а фигура под складками одежды манит и соблазняет. Для чего впустую тратить силы на выдумки, от которых все равно никакой пользы?»

Она улыбнулась и сказала:

– Моя госпожа очень заботится о своих собаках и уважает тех, кто поступает так же. Но, кажется, этому гордому псу не очень нравятся его маленькие сородичи.

Мы посмотрели на стайку белых собачек, которые вертелись у наших ног, как подхваченные волнами хлопья пены. Они крутились между лапами Лунного Ветра, а тот надменно стоял, опустив свою длинную морду с явным презрением.

– У него такой же неодобрительный вид, как у самого пророка Ахии, – засмеялась я, и остальные засмеялись со мной.

– Да, в самом деле.

Меласадна защебетала что-то своим собачкам, пытаясь призвать их к порядку, но они беззаботно игнорировали ее, увлеченно изучая огромного незнакомца, который стоял среди них, как алебастровое изваяние.

– Ну что ж, они его оставят в покое, когда наиграются, – вздохнула Меласадна и улыбнулась Хуррами. – Скажи своей хозяйке, царице Юга, что госпожа Меласадна благодарит ее за доброту.

Меласадна расстегнула ожерелье из океанического жемчуга, лежавшее у нее на шее, словно облако.

– Передай ей этот маленький знак моей дружбы. Я дала бы ей одного из щенков Мири, но, боюсь, этот большой пес плохо отнесется к сопернику.

Хуррами изящно склонилась, с улыбкой принимая ожерелье.

– Моя госпожа будет рада твоей дружбе. Это бесценное сокровище.

Держа большого пса за ошейник, я смотрела, как Хуррами наклонилась, чтобы погладить маленьких собачек, суетившихся у наших ног. А когда один из щенков запустил зубы в подол ее платья и потянул его на себя, оставляя в темно-синей ткани мелкие дырочки, Хуррами лишь негромко рассмеялась и сказала, что щенок очень милый, а платье – изношенное и старое.

– Твое платье совсем новое, оно еще не выцвело, – сказала я ей по пути назад, – а ты, кажется, не придаешь значения тому, что оно погублено.

– Я могу залатать прорехи и прикрыть их вышивкой. Расположение и дружба госпожи Меласадны того стоят, пусть даже платье и новое.