Я посмотрела на большие, окованные медью ворота в городской стене. Там угасало пламя факелов, растворяясь в рассвете, – словно старик, жмурящийся от света, закрывал глаза.

Песнь Ваалит

Эта ночь что-то перевернула во мне, изменила мой взгляд на мир. С моих глаз словно бы соскользнул какой-то покров, и я уже не смотрела на жизнь по-детски.

Я всегда была любимым ребенком отца и принимала этот статус как свой законный. Ведь я же была его единственной дочерью и единственной ниточкой, связывавшей его с возлюбленной, моей матерью Ависагой, разве не так? Теперь я начала внимательнее присматриваться к этой ниточке и увидела, что для неосторожных людей царская милость становится ловушкой. Ведь Соломон был не только моим отцом, но и моим царем, а у царей даже мимолетный взгляд тяжелее камня.

И, лишь когда он отвел от меня свой взгляд, лишь когда он устремил его на царицу Савскую, я поняла, как изнемогала под этой ношей.

Конечно, я знала, что мой брат Ровоам ненавидит меня. Но он родился алчным. Весь мир лежал у его ног, а ему все равно было мало. Другим моим братьям я была забавой или головной болью – в зависимости от их возраста и характера. Младшим братикам я служила товаркой по играм. По крайней мере, могу сказать в свою пользу, что никогда не пренебрегала своим долгом перед младшими братьями.

Однако даже те из моих братьев, которые благосклонно смотрели на меня, завидовали тому, что львиная доля отцовской любви достается мне. Теперь я ясно увидела их негодование, но ничего не могла поделать, да и не считала себя виноватой. И это негодование, словно присыпанные золой тлеющие угли, ожидало лишь трута, чтобы вспыхнуть пламенем вражды. Случись что, мои братья не вступятся за меня, я не найду среди них союзника.

И никто из многочисленных отцовских жен меня не поддержит. Мои мачехи тоже считали меня избалованной куклой, любимой царской дочерью. Мне доставалась благосклонность, которой они хотели для собственных детей. Будь у меня сестры, возможно, они бы разделили со мной тяжесть, под которой я изнемогала в одиночестве. Но жены царя Соломона рожали сыновей. Многие назвали бы его самым удачливым в мире человеком. Конечно, царю нужны сыновья, но слишком много сыновей – это беда в доме и за его пределами. Хотя Ровоама провозгласили наследником еще при рождении, хотя он с самого первого своего вздоха был предназначен для того, чтобы стать царем, его единокровные братья смотрели на него холодно и оценивающе. Наблюдали за ним и мачехи, завистливо и жадно. Они беспокоились за будущее собственных сыновей. Один неверный шаг – и эта стая, набросившись на царевича, разорвет его.

Мысль об этом не давала покоя царице Нааме. Ей предстояло прожить еще много лет, прежде чем ее сына увенчает корона Израиля и Иудеи. Ее изо дня в день часами изводила тревога о том, не оступится ли царевич Ровоам, идя по лезвию ножа к обещанному трону.

Теперь я осознала правду, которую давно чувствовало мое сердце: нельзя призвать покой в чертоги из слоновой кости, нельзя удержать любовь цепями из золота, украшенными самоцветами.

А от честолюбия мир и покой ускользают так же быстро, как ласточки, улетающие от урагана.


Я поделилась этим с царицей Савской, когда мы однажды катались верхом на равнине за иерусалимскими холмами.

– Боюсь, я слишком честолюбива, чтобы быть счастливой. Я стала… – я пожала плечами, ища подходящего слова, – беспокойной. Я знаю, другие девушки хотят лишь выйти замуж и родить детей, но мне нужно большее.

– Что же?

– Я не знаю. Что я могу? Я хотела бы… Я хотела бы родиться мальчиком. Из меня получился бы лучший царь, чем из Ровоама!

Я не сдержалась, хотя и не собиралась так далеко заходить в своих речах.

– Да, из тебя получился бы хороший правитель, дитя, – засмеялась царица, – и не стыдись своих слов. Для тебя глупо было бы не знать себе цену. И даже для честолюбия приходит срок. Что же касается твоего беспокойства – твое детство уже позади. Скоро ты станешь настоящей женщиной. Мы, женщины, все словно фениксы. – Увидев, что я не поняла, она спросила: – Ты что, не знаешь о фениксе, огненной птице?

Я покачала головой, и царица улыбнулась.

– Огненная птица – чудесное существо из солнечного света и облаков. Ее хрустальные глаза могут видеть прошлое и будущее. Феникс живет тысячу лет, а когда стареет, делает себе ложе из благовоний, погребальный костер из ладана, сандалового дерева и кедра. А потом она сгорает и возрождается из пепла. И живет еще тысячу лет.

– Она?

– Конечно. А разве может огненная птица быть самцом? Нет, она сама себе мать и дочь, вечно одинаковая и всегда меняющаяся.

– Как луна.

– Да, хотя феникс – солнечное создание. Слышишь? Собаки подняли дичь. Скорей!

И она пустила своего коня галопом, оставляя за мной выбор – догонять ее или нет.


Сказка царицы Савской об огненной птице захватила мои разум и душу, хотя я тогда и не поняла почему. В ту ночь мне снилась огненная птица.

Я стояла на песке, горячем и светлом, словно стекло. Надо мной возвышалось ночное небо. По нему текла река звезд, сверкавших, как драгоценные камни, озаренные пламенем. Падающие звезды влекли меня за собой, словно еще одну светящуюся звезду. Мы плыли по ночному небу, туда, где разгоралась заря. Звезды все падали и падали, сбиваясь в огромный огненный шар, и наконец я поняла, что этот пылающий магнит – восходящее солнце. А еще я боялась поддаться его притяжению и упасть, как звезда.

Что-то пронеслось мимо меня. Птица. В ее огненном оперении мерцали звезды. Пролетая мимо меня, она повернула голову, и я заглянула в ее хрустальные глаза. Я протянула руку, и птица, замедлив свой полет, опустилась мне на запястье.

Чешуйки на ее лапах были золотыми, а когти серебряными. Птица обхватила мою руку. Я чувствовала ее боль и понимала, что эта боль может меня уничтожить. А еще я понимала, что птица призывает меня, требует, чтобы я осмелилась войти в огонь.

Пока я раздумывала, птица взмахнула своими огненными крыльями и кинулась в водопад звезд. Я видела, как она летит, падает и растворяется в пылающем шаре восходящего солнца.

Звезд почти не осталось, истекало время, отведенное мне на раздумья. Я сделала глубокий вдох и кинулась вслед за последними звездами в солнечный огонь.

Я горела. Боль требовала, чтобы я сдалась и исчезла в бесконечном пламени. Сдаться было легко, но, выстояв, я получила бы награду превыше всех царств. Я боролась с темной силой боли, пытаясь разгадать за мучениями истинное сердце огня.

Там ясным светом сиял покой. Вечность, воплощенная в языках пламени. Там я могла найти отдых и остаться навсегда, не меняясь. Но ярко горел еще один погребальный костер, и я поняла, что должна в последний раз сделать выбор. Теперь я не колебалась.

В этом тайном пламени я умирала и возрождалась, приобретая новую форму для будущего. Во всем своем великолепии я расправила крылья и полетела к утреннему свету…

Когда я проснулась, казалось, моя кожа пылает, словно все еще охваченная маленькими язычками пламени. Но жар сновидения быстро остыл. Феникс улетел. Огненную птицу прогнал неумолимый день. Я закрыла глаза, чтобы сдержать горькие слезы, и сказала себе, что не должна оплакивать птицу, которую видела лишь во сне.

Но я не забыла ни птицу, ни ее хрустальные глаза. Этот огненный образ чем-то манил меня, и я не могла от него отказаться. Следовало верить в феникса, пусть даже он мне лишь снился.


И, чтобы не забывать об этом обете, который я дала себе, я решила заказать перстень с печаткой, талисман, изготовленный по моему вкусу. Я знала, кто сможет вырезать для меня камень: Яалом, вдова мастера, делавшего перстни-печатки для дворца. Теперь Яалом зарабатывала на жизнь ремеслом, которому научил ее муж. Она вырезала печатки для тех, кому хорошая цена и искусная резьба были важнее, чем то, что работу выполнила женщина.

Я могла бы пойти к ней в лавку и заказать печатку там. В конце концов, я часто ходила на рынок. Но, немного подумав, я решила поиграть в царевну и послала за Яалом. Когда она пришла в мой сад и поклонилась, я с улыбкой поблагодарила ее за то, что она смогла меня навестить.

– Мне это было несложно, царевна.

Я знала, что она сказала бы то же самое, даже если бы ей пришлось босиком пройти по углям, чтобы добраться до меня.

Улыбнувшись, я пригласила ее сесть.

– Я рада тебе. Думаю, твоей торговле не повредит, если узнают, что тебя позвали во дворец, чтобы сделать заказ.

Она ответила мне улыбкой.

– Чего изволит царевна? Я могу изготовить для тебя все, что пожелаешь…

– Мне нужен перстень с печаткой. Ты ведь сама вырезаешь камни?

– Да, и я искусна в этом. Мало кто знает об этом, но еще до смерти мужа руки у него окостенели и плохо слушались его. В то время его заказы выполняла я.

Яалом развязала свой узелок. Она расстелила ткань у моих ног и принялась раскладывать на ней драгоценные камни.

– И никто не догадался? – спросила я.

– Напротив, – покачала она головой, – многие говорили, что он стал искуснее.

Она разложила все принесенные с собой камешки и посмотрела на меня.

– Ты говоришь, тебе нужна печать? Какой камень тебе по душе? Может быть, есть камень, который приносит тебе удачу или счастье в любовных делах?

Покачав головой, я взглянула на драгоценные камни, разложенные ровными рядами на темной ткани, сверкавшие на солнце. Яалом принесла в царский дворец все самое ценное из своих запасов. Я опустилась на колени, чтобы лучше присмотреться. Вот бирюза, яркая, как небо, хрусталь, прозрачный, как дождевая вода. Кошачий глаз и яшма, оникс и нефрит. И один кроваво-красный рубин.

Ни один камень меня не привлекал, кроме рубина, а его я бы не выбрала. Я не хотела пачкать свою эмблему кровью.

– Тяжело решить, правда? – негромко сказала Яалом. – Может быть, поищешь свой любимый цвет? Я вижу, тебя привлекают огненные камни. Посмотри на этот поближе, царевна, подержи его в руках и оцени красоту оттенка.