Индия Эдхилл - Наследница царицы Савской

Царский глашатай, явно осуждающе взглянув на просительниц, пояснил:

– О великий царь, эти женщины – блудницы, которые в один и тот же день родили сыновей.

Соломон поднял палец. Билкис наклонилась к нему.

– Весьма неосмотрительные блудницы, – прошептал он, едва шевеля губами.

Она крепко сжала губы и серьезно кивнула.

Дождавшись, пока царь снова приготовится слушать, глашатай продолжил:

– Через три дня они, проснувшись утром, обнаружили, что один из мальчиков мертв.

– Это, конечно, большое горе, – сказал Соломон, – но что может сделать царский суд?

– Каждая говорит, что живой ребенок – ее, о великий царь.

– И никто, кроме царя, не может распутать этот клубок? Никто не может сказать, где чей ребенок?

– Нет, о великий царь, они жили вместе и помогали друг другу разрешиться от бремени. Никто, кроме них, еще не видел младенцев.

– И вы пришли к царю в поисках его правосудия… Расскажи мне, что случилось, – велел Соломон, указывая на одну из женщин.

Та низко поклонилась:

– О царь, эта женщина, которую я считала своей подругой, ночью легла на своего ребенка и задушила его. Потом проснулась, увидела, что натворила, и подменила мне младенца, пока я спала! А когда я проснулась, то рядом лежал ее мертвый сын, а она кормила грудью моего!

– Ложь! Это она задушила своего сына и украла моего!

– Лгунья! Это ты…

– Довольно.

Голос царя перекрыл пронзительные крики женщин, и они застыли, испепеляя друг друга взглядами.

«Столько ненависти и так мало любви. На детей они даже не смотрят». С трудом верилось, что какая-либо из этих женщин вообще могла быть матерью. Билкис не знала, как царь Соломон сделает выбор. «Живого ребенка я не отдала бы никому из них, потому что им обеим, кажется, нет до него ни малейшего дела».

– Дайте каждой из женщин по очереди подержать ребенка, – приказал Соломон.

Но ничего понять не удалось. Младенца подняли с пола, и он захныкал. Ни одна из женщин не смогла унять его плач. В конце концов, когда они начали вырывать ребенка друг у друга, Соломон встал с трона и спустился к ним.

– Дайте его мне.

К удивлению Билкис, ему удалось за несколько мгновений, укачивая, утихомирить растревоженное дитя.

«Что ж, он ведь спокоен, а они кипят от гнева. Но как он это распутает?» Ребенка следовало поскорее покормить, не говоря уже обо всем прочем.

Соломон взглянул на младенца, а затем пристально посмотрел на женщин.

– Подойдите ближе, – сказал он немного погодя.

Они повиновались. Царь стоял, внимательно и сурово вглядываясь в их размалеванные лица.

– Откажется ли кто-либо из вас от притязаний на этого ребенка? – спросил он наконец.

– Это мой ребенок!

– Я не откажусь от своего сына!

– И договориться вы не сможете? Да, вижу, что не сможете. Что ж, хорошо. Веная, подойди.

Военачальник вышел вперед. Выглядел он слегка удивленным. Соломон сунул ему в руки ребенка. Веная неловко подхватил младенца, тот снова расплакался.

Соломон обернулся, возвышая голос, чтобы слышно было по всему залу:

– Обе женщины притязают на живого ребенка и отказываются от мертвого. Обе не желают уступать. Они пришли к царю, чтобы просить о правосудии. – Он взглянул на женщин. Те пожирали его взглядами, жадные и злые, как две воробьихи. – Слушайте же решение царя: каждой из вас достанется половина ребенка. – Он повернулся к женщинам. – Считаете ли вы слова царя справедливыми, а его решение правильным?

Блудницы уставились на него. Затем одна выпрямилась и кивнула. Другая тяжело вздохнула.

«Чего он добивается?..» Разгадав план царя, Билкис улыбнулась, ожидая.

– Хорошо. Веная, возьми свой меч, разруби дитя пополам и отдай каждой из них половину.

Все присутствующие затаили дыхание. Веная недоверчиво посмотрел на Соломона, а затем безумный крик заглушил плач младенца и поднимающийся гомон:

– Нет!

Вторая женщина бросилась вперед, вцепившись в младенца, которого держал Веная.

– Пожалуйста, нет! Не убивайте его!

Мальчик извивался и кричал. Веная честно пытался его удержать, но быстро сдался. Женщина схватила ребенка и прижала к груди. Веная медленно коснулся рукояти меча.

Соломон поднял руку, и Веная отошел, явно чувствуя облегчение. Царь возвысил голос, чтобы заглушить отчаянный плач младенца:

– Так ты готова уступить ребенка этой женщине?

– Да, царь мой. Только не убивай его.

Соломон обернулся к другой женщине, злобно сжавшейся:

– А ты? Готова ли ты сказать то же самое?

Она тряхнула головой. По яркому покрывалу пошли складки.

– Он мой, а не ее! Лучше мне видеть его мертвым, чем у ее груди!

Все собравшиеся смотрели и ждали, пока царь что-то тихо говорил рыдающей блуднице, которая укачивала ребенка. Она кивнула и прижала ребенка к себе. Складки ее пестрой одежды заглушили детский плач.

– Вот царское решение этого дела: мертвого мальчика унесешь отсюда ты, – Соломон указал на тело и на ожидавшую блудницу, – а живое дитя я отдаю его матери. Той, которая держит его на руках.

Бросив на него сердитый взгляд, проигравшая отвернулась и пошла прочь. Веная преградил ей путь своим мечом. Она злобно посмотрела на военачальника, а тот указал ей на тельце, лежащее у трона. Она неохотно взяла мертвое дитя, а потом стражники вытолкали ее из зала. На блудницу, которой отдали живого ребенка, почти никто не обратил внимания, когда она выбежала со своей драгоценной ношей.

Загудели голоса – мужчины обсуждали и пересказывали друг другу только что увиденный суд. Соломон тем временем поднялся по мраморным ступеням и снова сел на Львиный трон.

– Что скажешь, царица? Не осуждаешь ли ты мой суд?

– Я подумала было, что ты сошел с ума, – прошептала она, – но потом поняла, какой это красивый план. И очень разумно было заставить Венаю держать ребенка – бедняга не знал, выполнять ли твой приказ и как, пока у него в руках извивался орущий младенец!

Она удивленно и восхищенно взглянула на него и легонько прикоснулась к его руке:

– Могу ли я вознести хвалу мудрости великого царя? – Затем, тихим голосом, которого никто внизу не мог услышать, она добавила: – Ты ведь знаешь не больше, чем я, о том, которая из женщин родила этого мальчика.

– Я точно знаю, – ответил Соломон таким же полушепотом, выработанным долгими годами опыта, – что настоящая мать – та, кто больше заботится о ребенке, чем о своей гордости.

Билкис улыбнулась:

– А что сказал великий царь Соломон, когда шептался с блудницей?

– Я сказал ей, чтобы она во имя милосердия утихомирила это дитя!

Такой день! В тот раз я не дала себе труда притаиться за троном и поэтому не увидела собственными глазами самый прославленный суд царя Соломона. Но не прошло и часа после вынесения решения, как я уже услышала о нем, а потом его пересказывал каждый встречный. Царский суд заполонил умы людей. Никто не мог говорить ни о чем другом.

«Так разумно. Так мудро. Ни один человек не смог бы так хорошо рассудить. Ни одному царю не под силу так ясно различать правду и ложь». Весь тот день я не слышала ничего, кроме похвал моему отцу и его решению. Никто не говорил о двух женщинах и об отчаянии, которое заставило их искать царского суда.

Их привел к моему отцу пронизывающий до костей страх за будущее. Какое будущее ожидало блудниц? Слишком состарившись для того, чтобы продавать свое тело, они умирали с голоду, если не успевали ничего отложить на черный день.

Или если не было сына, который мог о них позаботиться.

Позже я спросила отца о том, как он выбирал из двух женщин.

– Что натолкнуло тебя на этот план?

– Необходимость, – улыбнулся он. – Если бы я не смог придумать хоть что-нибудь, они бы проклинали друг дружку до заката.

Да, именно это делало моего отца великим: необходимость всегда заставляла его находить правильный выход.

– Отец, разве не любая женщина воспротивилась бы убийству младенца? Я понимаю, что настоящая мать скорее отказалась бы от него, чем позволила его убить, но откуда ты знал, что лгунья не скажет то же самое?

Отец грустно покачал головой:

– В этот раз мне повезло. У одной женщины сердце оказалось каменное, а у другой живое. Но, если бы обе умоляли не убивать ребенка, пришлось бы мне придумать что-то иное. Только не спрашивай меня, что именно, дочка, потому что я понятия не имею! Спасибо Господу за Его милость – ведь мне больше ничего не пришлось выдумывать!

Конечно, я сказала, что он слишком скромен. А мой отец, конечно, ответил, что он просто честен. Потом я спросила, что он сделал бы, если бы ни одна из женщин не возразила против того, чтобы разделить живого ребенка на две мертвые половинки.

– Дочка, по правде говоря, я не знаю, – улыбнулся он, – думаю, тогда пришлось бы забрать ребенка себе!

Я гордилась добротой и мудростью отца. Мне и в голову не приходило усомниться в правильности его выбора. Царица Савская увидела другую сторону вопроса.

– Да, Ваалит, признаю, это было хорошо придумано. И ребенок остался с великодушной матерью.

Что-то в ее тоне заставило меня присмотреться к ней внимательнее, и я увидела, что она почти смеется над этим решением.

«Но почему?» Я задумалась, перебирая в мыслях каждый момент суда в поисках слабого места в отцовском приговоре. Казалось, царица его увидела. Две женщины, одно дитя. Одна из женщин умоляет не убивать его…

– Его мать, несомненно, спасла бы ему жизнь, даже если бы это означало уступить его другой.

– Я и забыла, какая ты юная, – улыбнулась царица. – Дитя мое, бывают матери, готовые собственными руками умертвить ребенка, лишь бы не видеть, как он мирно спит на чужой груди.

– Так ты хочешь сказать, что женщина, которой отец отдал ребенка, – не его настоящая мать?

– Нет, она его настоящая мать. Не важно, родила она его или нет. Ведь она достаточно любила его, чтобы заботиться о его благе, а не о собственном.