Один из евнухов прочистил горло, делая вид, что закашлялся. Посмотрев на него, Билкис поняла, что он привлекает ее внимание, ожидая знака отодвинуть завесу. Этот знак ей следовало подать уже давно. Но лихорадочное стремление, подгонявшее Билкис с того момента, как Хуррами рассказала о чужестранцах с севера, покинуло ее. Остывая, ее пыл сменился страхом.

«Ведь если я взгляну на этих людей, выслушаю их и все равно не найду ответа – что тогда?» Что если ответа и не существует? Возможно, она обманывает сама себя, отказываясь смотреть в безнадежное и неумолимое будущее? Что если… «Билкис, ты не можешь вечно откладывать. Подавай знак и начинай».

Она подняла руку, чувствуя, что ее тело еще никогда не было таким тяжелым. Но никто не заметил ее холодного отчаяния. Главный придворный евнух кивнул. Скрывавшие ее завесы разошлись, и она смогла наконец взглянуть на людей, прибывших через Красное море от царя, прозываемого Соломоном Премудрым.


Северяне не упали на колени и не поклонились. Они смотрели на нее, не опуская глаз, будто и не сидела перед ними царица, к которой пришли с просьбой, жрица, которую предстояло умилостивить. Билкис уже приходилось видеть таких. Их землями правили мужчины. Эти люди просто не могли понять, что царица может служить своему народу и богам не хуже, чем цари, а иногда и лучше многих. Мужчины из мужских царств смотрели на женщин и видели только слабость.

«Да, я хорошо знаю подобных вам людей. Вы, мужланы с презрительными взглядами, думаете, что если я женщина, то слово мое не обладает силой закона». Не отводя глаз от мужчин, стоявших перед ее троном, она плавным движением подняла руку – словно струйка песка перетекла через гребень дюны. Ухаят, придворная распорядительница, вышла вперед и встала на колени.

– Кто хотел видеть царицу Южных земель? – Отдавая дань вежливости чужестранцам, Билкис говорила на торговом наречии. Традиции следовало соблюдать, несмотря на неотесанность гостей.

– Меня зовут… – начал было главный из них.

Не обращая внимания на эти слова, придворная распорядительница заговорила, заглушая его своим звонким голосом:

– О царица Утра, свет наших дней, сейчас приблизятся те, кто ищет милости и мудрости Дочери Солнца.

Лицо Ухаят оставалось спокойным, как и ее голос, но взглядом она полоснула чужестранцев, словно клинком. Главный из послов побагровел – то ли от стыда за свою неотесанность, то ли от гнева за презрение, которое выказала Ухаят.

В тишине, воцарившейся после слов придворной распорядительницы, Билкис молча сидела, считая удары сердца. Наконец, когда люди за спиной главы посланцев начали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, она произнесла освященный долгой традицией ответ:

– Пусть приблизятся те, кто нуждается в милости и мудрости царицы.

Не ожидая, когда госпожа Ухаят подведет их ближе, посланники Соломона ринулись вперед. «Ни чувства такта, ни хороших манер». А их одежде, хоть и тщательно сшитой, не хватало изысканности.

Глава посольства остановился лишь у самого подножия трона. Надменно выпрямившись, он смотрел прямо в лицо Билкис. Она разглядела в его темных глазах проблеск любопытства и огонек плохо скрытого презрения. Что ж, здесь их, по крайней мере, научат хорошим манерам. «Если вам нужны мои пряности, придется покориться моей воле». Подумав так, она улыбнулась и увидела, как у главного сразу изменилось выражение лица. Любопытство сменилось настороженностью.

– Царица Южных земель приветствует вас, люди с севера. Садитесь – и можете говорить, – сказала она, указывая на три широкие ступеньки, ведущие к трону из слоновой кости, – поведайте, что лежит у вас на сердце.

Любезный жест. Знак оказываемой милости, которой нельзя пренебречь. Но, принимая эту милость, посол должен был неуклюже ютиться у ее ног, словно ребенок, играющий под взглядом кормилицы. «А теперь говори, человечишка. Расскажи, с чем прислал тебя твой царь, а мы посмеемся».

Однако, несмотря на все свое высокомерие, глупцом этот чужестранец не был. Сев у подножия трона, он не посмотрел ни на украшенные браслетами щиколотки царицы, ни на ее обтянутые шелком бедра, ни на жемчужный пояс, обхватывающий ее талию, ни на нити янтарного ожерелья, спадавшего ей на грудь, а снова уставился прямо ей в лицо.

– Я, Иофам, царевич Иудеи, благодарю тебя, о царица, за проявление твоей милости. Да будет это знамением удачного завершения нашего пути.

«Неплохо, Иофам, царевич Иудеи». Многие мужчины побывали на этом месте, и часто они не могли отвести глаз от тончайшей ткани, обвивавшей ее ноги, от тени, скрывавшей тайный сад меж ее бедер. Она снова улыбнулась.

– Действительно, да будет это знамением удачи и процветания. Поведай же нам, Иофам, царевич Иудеи, как называют твои земли, в какой стороне они лежат и кто повелевает ими – и тобой.

– К северу отсюда, за огромной пустыней, лежит моя страна, и течет она молоком и медом. Это объединенное царство Израиля и Иудеи. Обоими правит сын царя Давида, Соломон Премудрый, который владеет землями от Дана до Вирсавии, а также многими другими.

Многими другими землями… Да, опираясь на завоевания своего отца, сейчас Соломон управлял самой настоящей империей – во всяком случае, так утверждал его посланник.

– От Великого моря до Великой пустыни, от Египта до Дамаска все путники платят пошлину царю Соломону Премудрому.

«Царь Соломон Премудрый – достойное прозвище. Вправду ли он мудр или это лишь человеческая лесть?» Кто знает… Ведь и ее до сих пор называют Билкис Прекрасной. «Достаточно ли он мудр, чтобы понять, что ему льстят, или и сам одурманен сладкими словами – вот по-настоящему важный вопрос».

– Это и вправду большое царство. Чего же царь Соломон Премудрый хочет от Билкис, царицы Савской?

– Ее благосклонности и дружбы, – ответил царевич Иофам, все так же глядя ей в лицо, – и ее пряностей.

Она не удержалась от смеха:

– Вот это ходатай! Некоторые произносили эти слова лишь через месяц аудиенций!

На его лице промелькнуло смятение, потом он пожал плечами:

– Что же люди хотят получить в стране царицы Савской, как не ее пряности? Почему не сказать об этом прямо?

– И вправду, почему?

Видя ее веселость, придворные тоже заулыбались и тихо засмеялись над этой бесцеремонно высказанной правдой.

– И это все, чего царь Соломон Премудрый хочет от царицы Савской?

На этот раз он заколебался, но все же в конце концов ответил так же откровенно, как и раньше:

– Мой брат царь Соломон хочет союза с царицей Савской, чтобы торговля продолжалась, чтобы пряности беспрепятственно переправлялись по Пути Благовоний. Ему нужно, чтобы два царства заключили договор.

– И что же твой царственный брат может предложить такого, чего у нас еще нет? Что есть у Соломона Премудрого, в чем нуждалось бы Савское царство?

Произнося эти слова, она почувствовала возбуждение. Словно бы неуловимое ласковое прикосновение скользнуло по ее коже, нежное, как благовонный дымок.

– Не знаю, – ответил царевич Иофам, – но я привез от царя свитки и писца, который затвердил наизусть их содержание. Мой брат, несомненно, предвидел твой вопрос.

«Знает ли Соломон, как ведут себя люди, говоря от его имени? Как бы там ни было, эти неучтивые слова избавили нас от бесконечных церемоний, которые обычно предшествуют настоящим переговорам. А я в обмен на это сделаю вид, что не замечаю их неотесанности».

Ведь и сама она хотела кое-чего от них, хотя они об этом даже не знали.

– Встань, Иофам, царевич Иудеи, и знай, что ты гость царицы Савской. Сообщаю тебе, что поговорю с писцом царя Соломона, но знай также и то, что царица одна не может принять решение.

Когда посланник царя Соломона, явно озадаченный, неуклюже поднялся на ноги, Билкис воздела руку:

– Царица спросит нашу Матерь Аллат и поступит так, как повелит богиня.

И по ее кивку евнухи потянули за тяжелые золотые цепочки. Завеса из леопардовых шкур и вышитого шелка опустилась перед троном, скрывая ее от посторонних глаз. «Достойное завершение», – подумала она, вставая, и ее ответ, ни к чему не обязывающий, никто не мог бы оспорить.

Скрытая от всех, кроме своих приближенных, она поманила к себе старшего евнуха Тамрина. Когда он подошел и низко поклонился, она улыбнулась:

– Тамрин, у меня есть поручение для тебя. Приведи царевича Иудеи в мой сад.

– Немедленно будет исполнено, солнце наших дней.

Но, несмотря на почтительные слова Тамрина и его низкий поклон, Билкис почувствовала, что он не одобряет это решение.

«Если бы боги даровали мне одно желание – после обретения наследницы, – я попросила бы слуг, прислужниц и евнухов, которые не нянчили меня с детства, еще до того, как у меня начала округляться грудь!»

Иногда их опека буквально душила ее, а их дотошная заботливость удовлетворяла даже самые безумные побуждения еще до того, как она их высказывала.

– О, нет необходимости приводить его немедленно, – ответила она, борясь с желанием напомнить Тамрину, что Савским царством правит она, а не он, хоть он и служил еще ее матери, – но я должна поговорить с ним. Я хочу узнать об этом царе Соломоне больше, чем мне могут рассказать на придворной аудиенции. И если ты что-то услышишь…

– Да, моя госпожа. Можешь положиться на меня.

– Я полагаюсь на тебя, – сказала она, ласково опуская руку на его склоненную голову, – и не сомневаюсь, что ты разузнаешь для меня, что за человек царь Соломон. Или, по крайней мере, каким считают его подданные.

Тамрин, польщенный таким доверием, склонился еще ниже, поднося к губам бахрому ее пояса:

– Свет наших очей, твое желание будет исполнено. Мои рабы по крупицам выпытают у этих неотесанных варваров все. И ты будешь знать царя Соломона лучше, чем его родная мать.


В некоторых делах спешка бесплодна. Что-что, а это она хорошо усвоила, готовясь ко дню, когда на голову ей должны были возложить солнечный диск короны. Билкис научилась терпеть, а потому ждала, храня спокойствие среди повседневных забот и человеческих желаний.