Индия Эдхилл - Наследница царицы Савской

– Думаю, я привыкла, – ответила я.

– Да, конечно, – только и сказала Хуррами, но ее глаза смотрели на меня слишком уж зорко…

– А мужчины здесь такие… – Ирция искала подходящее слово, чтобы выразиться мягко. В отличие от Хуррами, яркой и резкой, Ирция была милой и нежной, как ее имя, означавшее «радуга». – Такие грубые и суровые… Неужели их не…

– …воспитывали? Нет, конечно, – договорила за нее Хуррами.

Ирция взглянула на меня, а Хуррами засмеялась:

– О, с царевной можно говорить откровенно, а правда есть правда.

– Наши манеры и обычаи отличаются от савских. – Я постаралась ответить спокойным тоном. Следовало проявлять уважение к гостям. В то же время мне не нравились их насмешки над моим народом.

– Хороший ответ. – Во дворик вышла царица.

Мы все поклонились ей. Она кивнула Ирции и Хуррами и улыбнулась мне:

– Извини, Ваалит, но я должна дать этим бездельницам кое-какие поручения.

Она отвела их в сторону и о чем-то тихо заговорила. Я ждала возле маленького пруда, глядя, как стрекозы мечутся над водной гладью. Это был теплый день. Тихий голос царицы смешивался с жужжанием насекомых, летавших в поисках солнца и цветов.

Отдавая последние распоряжения, она заговорила громче:

– …а еще, Ирция, приготовь мои украшения – я ужинаю с царем. Хуррами, Лунному Ветру нужно побегать, выведи его на прогулку.

Улыбаясь, она подошла ко мне:

– Вот и все. Теперь я могу немного отдохнуть и развлечься. Идем, присядем и поговорим.

Я не знала, чем могу развлечь царицу, но села рядом с ней на садовой скамье. Гостья молчала. Она лишь улыбалась и смотрела на меня, и наконец я сказала:

– Надеюсь, твои переговоры с моим отцом проходят успешно?

– Да, конечно. У нас с ним много общего. Я думаю, что в ближайшие годы Израиль и Сава станут добрыми друзьями.

– И торговля в этом поможет, – добавила я.

– Конечно, – тихо рассмеялась она. – Если сейчас у меня все получится, Израиль станет самым лучшим рынком для моего царства.

– Мой отец будет очень рад. А что ты скажешь о нашей стране? Я знаю, что она очень отличается от Савы. Наверное, тебя весьма удивляют наши обычаи.

– Не буду отрицать. Тебя ведь тоже удивляют наши. Но, если бы ты побывала в Саве, ты легко научилась бы жить так, как мы. – Она перевела взгляд на пруд, над которым золотыми и зелеными вспышками носились стрекозы. – Хотя я вижу не только различия. В наших садах тоже есть такие насекомые. Иерусалим прекрасен, а Великий Храм – одно из чудес света. Когда я поднялась на Елеонскую гору и впервые увидела, как он сияет в солнечном свете, у меня дыхание перехватило. Я и не думала, что где-то в мире есть столько золота. А в полуденном солнце кажется, что весь город озарен огнем храма.

Конечно, храм был чудесен, но я видела его каждый день, с детства, и привыкла к его пламенному величию. Я попыталась представить себе, каково это – увидеть его впервые. «Да, с одной из окрестных вершин храм, сияющий на самом высоком холме, – это, наверное, чудесное зрелище».

– Иерусалим – город храмов, – продолжала царица, наклоняясь и проводя кончиками пальцев по водной глади, – воистину священный город.

– Лишь Храм Господа – истинный, – сказала я, пытаясь предупредить то ли царицу, то ли себя. – Все остальные храмы полны жриц, идолов и…

Я осеклась. Продолжать не стоило, иначе я показала бы, что слишком хорошо знаю обители чужеземных богов и богинь.

– …и благовоний, – закончила царица. – Вот почему Саве так повезло. Для богов нет лучшего подношения – даже для вашего Господа Яхве.

Действительно, все боги и богини, о которых я когда-либо слышала, требовали, чтобы их ублажали ароматами ладана и роз, нарда, корицы и мирры. И кровью. Даже Господь принимал кровавые жертвы.

– И это все, что ты знаешь об иерусалимских храмах? Лишь то, что они покупают много ладана?

Царица Билкис перевела свой спокойный взгляд со стрекоз на меня, и я вдруг поняла: отведя служанок в сторону, она расспрашивала их о том, что они успели узнать обо мне. Мне вспомнились умные проницательные глаза Хуррами.

«Хуррами догадалась, что мне удается ускользать из дворца. Я выдала себя, и она сказала ей».

Я сидела молча. Лгать царице я бы не стала, а говорить правду не осмеливалась. Иерусалим содрогнулся бы до основания, узнав, что дочь царя Соломона ступала на пороги этих храмов. Но царица продолжала смотреть на меня спокойно и настойчиво, и я заговорила, словно ее взгляд вытягивал из меня слова. Немногие мужчины и женщины способны не размыкать уст, когда кто-то ждет от них ответа. Это полезно знать.

– Дочерям Господа запрещено входить в святилища чужих богов.

– Это правда, – согласилась она, – но не вся. А ты, значит, выбрала собственный путь. Ты ищешь мудрости, как твой отец.

– Что в этом хорошего для женщины?

Передо мной раскинулось мое будущее, неотвратимое и незыблемое, словно высеченное в камне. Дочь Соломона была фигуркой на большой игральной доске царей. Мужчины уже сейчас боролись за мое расположение, зная, что царь приблизит к себе того, кто меня завоюет. Ведь и его родной отец женился на царской дочери, когда сам был простым пастухом.

– Во всем есть нечто хорошее, Ваалит.

Она спокойно принимала самые несдержанные мои слова, и это заставляло меня забыть всякую осторожность. Я говорила, а она слушала меня внимательно, словно великую царицу, равную себе. Ее одобрение опьяняло, как вино, и, когда я наконец вышла из Малого дворца, я ступала медленно, словно боясь расплескать бурлящие в голове мысли. А позже, когда расплели мои волосы и сняли с меня украшения, я стояла на балконе и смотрела на город, пытаясь проникнуть взглядом за горизонт. Там, за воротами дворца, за городскими стенами, за уготованной мне жизнью ждал целый мир.

Может быть, моя судьба и не была высечена в камне…

Хотя Билкис и нашла девочку, она понимала, что цель, ради которой она пересекла полмира, еще далека. «Аллат пообещала, что я найду следующую царицу Савскую. Теперь моя задача – завоевать ее». Завоевать будущее Савы. Для этого ей нужно было время.

«А время у меня есть». У нее вызывали отвращение жестокие законы Израиля. К тому же здесь ни во что не ставили женщин. Но царь Соломон ни у кого не мог бы вызвать отвращения. Нельзя было вообразить более доброго и вежливого хозяина, более остроумного и милого собеседника. «Он слишком хорош для царства, которым правит. Я ценю его достоинства, даже если его собственные подданные слепы к ним: “Да, Соломон – добрый и мудрый царь, но очень жаль, что ты не видела Израиля при царе Давиде! Вот это был царь!”»

С самого ее прибытия в Иерусалим, до сих пор именуемый Городом Давида, ее шпионы постоянно слышали эти сетования: «Во времена царя Давида…» Эти слова стали шуткой ее служанок, поговоркой ее рабов. «Во времена царя Давида этот кувшин не разбился бы!» «При царе Давиде виноград был слаще!» «Если бы сейчас правил Давид, это пятно отстиралось бы!»

Она и сама сначала смеялась. Потом стало не до смеха. «Бедный Соломон! Несмотря на все его достижения, народ продолжает оплакивать царя Давида».

Соломон правил подданными, которые не привыкли к приказам, верховной власти и налогам – обычным повседневным условиям, диктуемым правителями царства.

«Он дарует им мир и строит дороги, а они вздыхают о хаосе прошлого».

Время придавало слабеющим воспоминаниям особые чары, превращая неразбериху и беззаконие в сладкую свободу. Билкис вздохнула, отбрасывая мысли о Соломоне. Следовало соблазнить не царя, а его дочь.

«Думаю, это будет не так сложно. Она уже расправляет крылья. Это царство ее не удержит – но и не позволит ей остаться собой».

Потом она отбросила и мысли о Ваалит. Даже здесь, в тысячах стадий от Савы, царица не могла предаваться праздности. Приведя свой разум в равновесие, она вызвала девушку-писца: утренняя работа означала свободу вечером – для нее и Ваалит.

Покончив с делами, Билкис призвала к себе раба и сказала, что хотела бы встретиться с царевной.

– Нет ничего проще, Солнце наших дней, – улыбнулся евнух, – царевна Ваалит ждет тебя в комнате синих обезьян. Пригласить ее к тебе?

– Нет, я сама приду к ней.

Билкис через вереницу комнат добралась до той, где ожидала Ваалит. На пороге она остановилась, наблюдая, как девочка расхаживает вдоль стены, на которой были изображены синие мартышки, собирающие желтые крокусы. Проходя мимо каждой обезьянки, Ваалит гладила ее хвост.

– Мило, хоть и старомодно, – сказала Билкис.

Ей понравилось, что девочка, остановившись и обернувшись, не покраснела и не начала объяснять свой жест.

– Да. А что, мартышки действительно бывают синими?

– Только на разрисованных стенах.

– Столько всего существует лишь в воображении!

– Да. Но многое действительно существует. Иногда нужно лишь протянуть руку и принять то, что дают боги.

Ваалит снова прикоснулась к стене, проводя пальцами по изгибу поднятого хвоста мартышки.

– Правда? А если они ничего не дают?

«Она начинает понимать, что ожидает ее здесь».

– Ничего? – переспросила Билкис, чувствуя, что сети следует закидывать осторожно. – У тебя есть молодость, здоровье, высокое положение. Это уже немало. И у тебя лучший в мире отец.

– Я знаю, отец любит меня, – пожала плечами Ваалит, – но иногда мне кажется, что его любовь чрезмерна. А иногда – что он вообще боится меня любить.

Ваалит смотрела на изображения обезьян, а царица молчала, боясь, что необдуманное слово заставит девочку спохватиться и замкнуться в себе.

Немного погодя Ваалит, вздохнув, подошла к Билкис и опустилась на колени рядом с ней.

– Понимаешь, он очень любил мою мать – она была его первой женой, царицей его сердца.

– И она умерла.

– Умерла при родах. Он потерял ее, а взамен получил всего лишь девочку.

– Ты думаешь, он бы меньше горевал о ней, если бы родился мальчик? Дешево же ты ценишь его любовь к жене.