Но Ирцию этот лучезарный образ не впечатлил, она любила более яркие наряды.

– Тирский пурпур. Это лучший способ показать богатство. Золотая бахрома – да. Но еще – украшения. Самые лучшие драгоценности. И пояс феникса.

– Только не это! – Хуррами так резко отпрянула, словно Ирция бросила к ее ногам гадюку.

«Бедная моя Хуррами. Тяжело ей с таким тонким вкусом!» Впрочем, на этот раз с ее возражением следовало согласиться. Да, пояс феникса был древним. Да, это сокровище не имело цены. Но как часть облачения этот прославленный пояс восторга не вызывал. Он состоял из жемчужин, нанизанных бесчисленными ровными рядами и перемежавшихся золотыми вставками. Пояс мог бы считаться бесценным из-за одного только размера жемчужин – каждая величиной с вишню.

Но сокровищем пояс феникса являлся не из-за размера, а из-за цвета жемчуга – золотистого, как пламя, красноватого, как тлеющие угли костра. В савской легенде говорилось о том, что каждая жемчужина – это осколок яйца феникса, сказочной огненной птицы. Жемчужины цвета угасающего огня, собранные в пояс шириной в две ладони. Сто лет назад пряжку пояса – простую, в виде полумесяца – переделали. Теперь два феникса с золотыми телами и рубиновыми глазами тянули друг к другу лапы, и их переплетающиеся когти служили застежкой. С нее свисали две нитки жемчуга длиной с женскую руку. То были хвосты фениксов, один из белых жемчужин, другой из черных.

– Традиционная часть облачения, – сказала Ирция.

– Да этот пояс ужасен! – отрезала Хуррами. – И слишком тяжел. Эти придворные церемонии длятся часами. Ты сама хотела бы провести несколько часов в кандалах?

– А что может послужить лучшим доказательством богатства нашей царицы? – возразила Ирция. – Пояс феникса, а еще изумруды Царя-раба, а еще…

– И что может послужить лучшим доказательством плохого вкуса? – перебила Хуррами. – Она – царица Савская, царица Утра. А не глиняный идол в каком-то захудалом придорожном святилище! Тирский пурпур, пояс феникса, да еще изумруды – ты хочешь, чтобы царь Соломон подумал, будто наша царица напялила на себя все, что под руку попалось?

Глаза Ирции сверкнули гневом:

– Что ж, если бы она оделась по-твоему, он бы подумал, что она беднее придорожной попрошайки! Она ведь царица Савская, царица Утра, правительница Земли Пряностей. А ты хочешь, чтобы эти лохматые варвары подумали, будто она бедная и слабая?

Царица Савская рассмеялась, и обе служанки обернулись к ней. На лицах у них застыло одинаковое выражение – смесь огорчения и гнева.

– Тише, – сказала Билкис, – как всегда, вы обе правы и обе ошибаетесь.

– В каком наряде царица хотела бы появиться при дворе царя Соломона? – спросила Ирция. – Золото и пояс феникса?

– Царица не наденет этот ужасный пояс, – отрезала Хуррами.

«Сцепились, как кошки… Хоть меня и забавляет их перебранка, нельзя позволять им ссориться». Подавляя желание снова рассмеяться, Билкис лишь улыбнулась.

– И снова обе вы правы – и обе ошибаетесь.

Ей удалось их заинтриговать. Они смотрели на нее, пытаясь разгадать эту загадку. После долгого молчания Ирция умоляюще промолвила:

– Царица ведь наденет хоть что-то?

– Для этого случая – да.

Она улыбнулась Ирции – так легко было ее шокировать. Во взгляде Хуррами нарастало подозрение.

– Не надо испепелять меня глазами, Хуррами. Я веду свои дела и одеваюсь так, как нужно, а не так, как тебе нравится. А ты, Ирция, постарайся не забывать, что служишь царице. Ты ведь не давшая обет целомудрия девственница, уединившаяся в пещере. И хватит дуться – вы обе помогли мне принять решение. Теперь я точно знаю, в каком наряде предстану перед нашим хозяином.

Она взглянула на недоверчивых служанок и улыбнулась.

– Клянусь очами Аллат, что никто до конца своей жизни не забудет день, когда царица Савская впервые появилась при дворе царя Соломона.

Песнь Ваалит

Царица Савская могла с таким же успехом поселиться на луне – все равно никто не видел ни ее, ни ее диковинной свиты. Следовало придерживаться установленного порядка: царица должна была попросить принять ее, а царь – предложить свое гостеприимство. И до проведения этого строго установленного ритуала царица не выходила из своих покоев в Малом дворце. И мне впервые в жизни не оказали никаких поблажек.

Когда я открыто попросила у отца разрешения навестить царицу, он лишь с улыбкой покачал головой. Я не привыкла к отказам, поэтому попросила снова, на этот раз говоря о том, что приветствовать чужеземную гостью – это обязанность царской дочери.

– Да, но пусть она сначала отдохнет. Дорога из Савского царства долгая, а для женщины она особенно тяжела. Не тревожь ее сейчас.

– Клянусь, я не потревожу ее. Она точно подумает, что я плохо воспитана, если я не поприветствую ее и не вручу подарок!

– Нет, Ваалит, – сказал мой отец тоном, которого я никогда раньше не слышала.

Этот тон ясно давал понять, что спорить не следует.

Склонив голову, я молча ушла, ругая себя, что вообще просила разрешения. Если бы я просто отправилась в Малый дворец, может быть, отец и отчитал бы меня потом, зато я увидела бы царицу Савскую раньше всех. Но теперь я не могла сделать вид, будто не услышала или не поняла отцовских слов.

Значит, следовало искать другой способ. Немного подумав, я нашла его. Даже если мне запретили без приглашения являться в Малый дворец, сама царица Савская могла видеться с кем угодно. В конце концов, к ней ведь приходил мой отец, и управляющий Ахисар, и гаремная надзирательница госпожа Чадара. И друг отца, Аминтор Критский.

Я улыбнулась и велела Нимре попросить Аминтора встретиться со мной на стене над воротами дворца. Ожидая там, глядя на шумный город, я повторяла про себя приготовленные для Аминтора слова. Я знала, что он придет: все хотели услужить любимому царскому ребенку.

Я так углубилась в свои планы, что не услышала, как он подошел. И, лишь когда на меня упала его тень, я подняла голову и увидела, что он стоит передо мной, гордый и сияющий. В полуденном солнце сверкали его длинные иссиня-черные локоны. За ухом виднелась веточка жасмина – белые звездочки светились в ночи его волос. Аминтор всегда украшал себя цветами.

– Царевна, – он низко поклонился, а когда выпрямился, я увидела танцующие в его глазах искорки смеха, золотые блики в темных янтарных озерах, – ты звала меня, и вот я здесь.

Я улыбнулась, и он добавил:

– Так почему же я здесь, царевна?

– Я хотела поговорить с тобой, – ответила я, откидывая голову и глядя на него с царственным хладнокровием – так мне казалось.

– Для меня это большая честь. И, по крайней мере, тебе хватило здравого смысла выбрать для нашей встречи достаточно людное место. – Аминтор взмахнул рукой, указывая на небо над головой и город внизу. – Это не так подозрительно, как темные закоулки и тенистые сады.

В его тоне звучала насмешка, но я решила, что разумнее счесть эти слова похвалой. Я снова улыбнулась и сказала:

– Спасибо, что откликнулся на мою просьбу, господин Аминтор. Я хочу попросить тебя об услуге.

Я замолчала, но он ничего не сказал, лишь поднял брови, и мне пришлось продолжать, чтобы прервать молчание:

– Ты вхож к царице Савской. Сможешь ли ты передать ей кое-что от меня?

– Смотря что, – ответил Аминтор.

Я изумленно воззрилась на него, а он добавил:

– Что же ты ощетинилась, как рассерженная кошка? Никогда не обещай делать что-либо, пока не узнаешь, о чем именно просят, запомни это. – Он улыбнулся, блеснули его белые зубы. – Так что же ты хочешь передать ей, царевна?

Я обуздала свое раздражение, напомнив себе, что прошу Аминтора об услуге, и лишь потом заговорила:

– Я хочу передать царице Савской, что приветствую ее в городе царя Давида. И что я хотела бы, чтобы она пригласила меня к себе, – тогда я смогу вручить ей подарок. – Вторую часть просьбы я произнесла весело и быстро, словно она мало что значила.

Аминтор засмеялся и покачал головой:

– Прости, царевна. Поищи кого-то другого, чтобы передать эти слова. Или подожди, пока отец разрешит тебе посетить царицу Савскую.

Меня огорчили его слова.

– Как ты узнал, что он запретил мне? – сделав над собой усилие, спросила я.

– Если бы он тебе разрешил, тебе бы не понадобился я в качестве посредника.

И мне не удалось заставить Аминтора изменить решение, несмотря на все мои доводы и лесть, хотя я изо всех сил старалась переубедить его. Если мне сделают эту уступку, какой это принесет вред? Рано или поздно я все равно встречусь с царицей. Вежливость требует, чтобы я поприветствовала ее и вручила подарки. Мой отец правильно делает, что заботится о покое своей гостьи, но я бы ни в коем случае не утомила ее…

Аминтор выслушал меня и засмеялся:

– Ты утомила бы кого угодно, царевна. Даже царицу Савскую, а она, как мне кажется, очень терпелива! Прости, но я по-прежнему отказываюсь. Твой отец не так уж много от тебя требует. Поэтому, когда ему все же случается что-либо приказать, с твоей стороны разумно было бы послушаться.

– Он на меня не рассердится! – заверила я Аминтора.

Отец никогда прежде ни в чем не отказывал мне. Поэтому я сказала, что он простил бы меня, узнав о моем непослушании.

– Может быть. Но он не простил бы меня. Нет, спасибо, я рисковать не буду. Меня еще не утомил Иерусалим. Кроме того, мне нравится твой отец, и я не хочу ничего делать у него за спиной.

– Он не узнает, что ты помог мне, – возразила я, – никто не будет об этом знать.

– Нет, царевна. Об этом будет знать царица Савская. И ты. И я. А теперь будь хорошей девочкой, беги играть.

– Я не хорошая девочка! – сказала я, не успев задуматься, как прозвучат мои слова.

Аминтор засмеялся:

– Тогда беги играть и будь плохой девочкой.

И пока я, онемев, смотрела на него, он коснулся пальцем кончика моего носа и ушел, оставив меня злиться на него и на себя. К царице Савской я не приблизилась ни на шаг.