Индия Эдхилл - Наследница царицы Савской

Нефрет была хозяйкой дворца, первой среди цариц. Соломон в силу своей непреклонной справедливости наделял всех своих жен этим титулом, а также равными по величине покоями и одинаковыми по ценности нарядами и самоцветами. И каждая имела право провести ночь со своим царственным супругом. Он никого не выделял. Когда-то ему казалось, что такая скрупулезная забота о равенстве сохранит мир в этом огромном доме. Теперь он уже успел понять, что зря надеялся. Хотя это и могло показаться странным, однако жизнь в гареме текла спокойнее, пока не умерла Ависага, безраздельно владевшая его сердцем.

Теперь ближе всех к положению фаворитки – насколько Соломон мог это позволить себе – была Нефрет. Возможно, в силу того что она меньше прочих жен старалась завоевать его сердце. Дочь фараона воспитывалась при скованном изощренными ритуалами дворе древнейшего царства на земле. Чего госпожа Нефрет не знала о хороших манерах, того и знать не следовало. Ее выдержка и самообладание успокаивали Соломона. Она улыбнулась ему поверх игральной доски:

– Моего господина что-то тревожит?

– Моя госпожа очень наблюдательна, ведь повод для моей тревоги незначителен.

Беседа с его женой-египтянкой всегда напоминала утонченный словесный поединок. Сегодня Соломон с радостью принял этот небольшой вызов.

Она передвинула фигурку охотничьей собаки.

– Ничто, беспокоящее моего господина, не может показаться мне незначительным.

– Моя госпожа к тому же очень добра.

Соломон переставил свою фигурку лиса на две лунки дальше, ограждая его от опасности.

– Не так добра, чтобы уступить своему господину победу, если он ее не заслужит. – Нефрет, взяв еще одну собаку, отправила ее в погоню за лисом. – Позволит ли мой господин своей жене развеять это беспокойство?

– Нефрет, все хорошо, вот только… Случается ли тебе уставать от того, что ты царица?

Нефрет внимательно посмотрела на него своими густо подведенными глазами, спокойными и непроницаемыми, как у ее кошек.

– Нет, господин мой. Но меня ведь прекрасно подготовили и воспитали.

Для этой колкости она подобрала столь изысканные слова, что они вызывали скорее восхищение, чем гнев. Соломон тихо рассмеялся, а Нефрет улыбнулась.

– Болезнь моего господина весьма обычна. Это скука.

От изумления Соломон опустил своего лиса не в ту лунку. «Скука? При всех моих делах, при всем, что я должен завершить, при всем, что требует моего внимания, моя жена говорит о скуке?»

– Собаки выиграли, – объявила Нефрет, смахивая с доски неправильно поставленного лиса одним движением пальца.

– Ты правда считаешь, что мне скучно? – Оставив формальности, Соломон заговорил с ней как с обычной женщиной.

– У моего господина все симптомы этого недуга.

– Нефрет, я не страдаю праздностью.

– Твоя жена не сказала, что ее муж и господин страдает праздностью. Она сказала, что ему скучно.

Нефрет гладила кота, свернувшегося у нее на коленях. Блестели ее позолоченные ногти, лоснилась кошачья шерсть. Кот мурлыкал, его длинные усы трепетали. Соломону стало не по себе под немигающим взглядом этих желтых глаз.

– Да, мой господин никогда не предается праздности, но никогда и не проводит время в настоящих удовольствиях. Даже царям нужно отдыхать.

– Возможно. Однако даже царь не может сделать длиннее хотя бы один день.

– Но он может вырвать из своей жизни целые годы, – ответила Нефрет, продолжая гладить златоглазого кота. – Мой господин не должен отказывать себе в удовольствиях и отдыхе, иначе пошатнется его здоровье.

– Пусть моя госпожа не переживает, – улыбнулся Соломон, – здесь я нахожу и отдых, и удовольствия.

– Так сегодня мой господин останется?

Голос Нефрет не выдавал ее эмоций. Насколько Соломон мог судить по ее спокойному лицу и ровному тону, она вообще ничего не чувствовала.

– Увы, он уходит.

Соломон внимательно смотрел на нее, но ее лицо ничего не выражало.

– Хочет ли мой господин сыграть еще раз перед уходом? – только и сказала она.

«Никогда она не возражает, не оспаривает мои решения. Никогда не жалуется. Она заслуживает большего, чем я могу ей дать».

– Хочет, – улыбнулся он, – давай сыграем еще.

Не очень щедрое предложение, но большего Соломон сделать не мог. Следя за дочерью фараона, которая расставляла своими длинными пальцами фигуры на доске, он думал о том, действительно ли она так довольна, как может показаться.

«Наверное, да. В самом деле, ей так же легко угодить, как ее кошкам. Да, думаю, Нефрет счастлива». Улыбаясь, Соломон ждал, пока его египетская царица сделает первый ход в новой игре.

Когда Соломон ушел, Нефрет некоторое время сидела неподвижно, глядя на игральную доску из слоновой кости и ляпис-лазури. Ее царь и господин так старался, а она так мало могла сделать, чтобы утешить его. Она его понимала, но царь Соломон не понял бы дочь фараона, проживи он хоть тысячу лет.

Разве мог он понять ее? Да, он, как и она, родился в семье правителя. Но ее с детства тщательно готовили к тому, чтобы выполнять сложнейшую роль жены фараона. Прививали ей изощренное искусство власти. Соломон же был младшим сыном царя Давида, далеким от трона, и его не учили править и держать себя. Он добился престола возмутительными с точки зрения Нефрет способами.

Но ее обширная, благословенная богами страна отказалась от законов Маат. От правды и равновесия.

А тем временем управляемое Соломоном царство стало таким богатым и могущественным, что сам фараон начал искать союза, впервые за все время существования Египта предлагая дочь Дельты и Долины в жены в обмен на торговые соглашения. «Как будто я – тюк полотна или кусок слоновой кости. Как будто дочь фараона – товар».

Брак с царем Соломоном стал для нее изгнанием в суровую и неприветливую землю. В страну, не обладавшую искусством, литературой, да и вообще ничем изысканным и утонченным. Местным танцам не хватало ритма, а музыке – очарования.

«У них тут нет истории, откуда же взяться искусству, песням или повествованиям?» Хуже того, местные жители были плохо воспитаны.

Только благодаря Соломону это изгнание не становилось совсем уж невыносимым. Добрый и терпимый, он даже сумел создать иллюзию того, что испытывает должное благоговение перед судьбой, даровавшей ему в жены одну из дочерей фараона. Он действительно гордился своим достижением. Нефрет знала это, ведь он делился с ней своими мыслями.

– Оба мы умны, – сказал он ей в брачную ночь, – а потому оба знаем, что мне выпала великая честь. И знаем также, что хорошие отношения с Израилем нужны фараону. Иначе ты бы здесь не оказалась. Но я постараюсь сделать тебя счастливой, – с улыбкой добавил он.

Он сдержал слово. Для нее выстроили покои со внутренним двором в египетском стиле, чтобы в Иерусалиме она чувствовала себя как дома. Она сохранила всех своих слуг и богов, могла соблюдать все обычаи. В обмен он получил ее безупречную верность и все ее таланты. Но не любовь. С другой стороны, ее любви он и не хотел. Она старалась любить его, как полагается хорошей жене, но оставила свои добросовестные попытки, увидев, что ее новый господин испытывает неловкость от избытка страсти – он слишком ясно видел притворство. Тогда она даровала ему уважение, дружбу и возможность отдохновения – ведь ее супруг нуждался в этом, а она искренне восхищалась им и очень хотела ему угодить.

А царь Соломон отвечал дочери фараона теми же дарами.

Нефрет медленно собрала изящные фигурки из черного дерева и слоновой кости. Аккуратно расставила их в лунки на игральной доске. Лис, собака, снова лис. И вот все фигурки оказались на своих местах.

Уважение и дружба. У нее даже не было детей. Вспоминая братоубийства в доме Давида, Нефрет приучила себя думать, что отсутствие детей – благословение, а не проклятие.

«Мой царь и господин уважает меня. Я пользуюсь его расположением. У меня есть свои занятия». Нефрет рисовала – искусство, чуждое этой отсталой стране. Ради собственного развлечения она вела дневник наблюдений за повседневной придворной жизнью, изображая ее яркими красками и складывая папирусные свитки в тщательно пронумерованные сосуды. Кроме того, она занималась садоводством – еще одно умение, которым тут почти не владели. Планировать, чем засадить сад во внутреннем дворе, подбирать оттенки и сорта – просвещенное, изысканное удовольствие. Нефрет выращивала лилии.

«Да, в целом можно сказать, что моя жизнь приемлема».

Нефрет поставила в лунку последнего лиса. Теперь доска выглядела так же, как до игры.

Затем царица встала и тихо прошла в свою украшенную на египетский манер спальню. Роспись на стенах изображала заросший густым тростником речной берег и множество птиц – уток, ибисов, гусей. Над рекой раскинулось синее небо, где кружилось еще больше птиц.

Нефрет остановилась перед своим любимым изображением, напоминавшим о прошлом: стайка ласточек вьется высоко над камышами. Она стояла там неподвижно, словно разрисованная статуя, пока ее служанка Тети осторожно снимала с нее светлое льняное платье, расстегивала массивное ожерелье из ляпис-лазури и сердолика, расплетала тугую прическу.

И вот наконец Тети взяла кусочек мягкой ткани, обмакнула его в лимонную воду и начала осторожно смывать с лица Нефрет шафран, малахит и кармин. Тети, столь же безупречно воспитанная и деликатная, как ее хозяйка, ничего не сказала о темных потеках сурьмы под влажными от слез глазами госпожи Нефрет-Меритхотеп.

«Разве так живут воины? Разве так живут полководцы?» Но он уже не был полководцем, он стал царским военачальником, возглавлял все войска Соломона.

Поэтому почти все утро он слушал, как его писец зачитывает списки продовольствия и амуниции. Днем он обсуждал, как организовать новые гарнизоны в полудюжине пограничных городов. Пришлось прерваться на час, потому что срочно понадобилось успокоить уязвленное самолюбие царского тысяченачальника: он, как и его двоюродный брат, желал более высокой должности, но повысили брата, а не его. Уже удлинялись тени, а Веная все еще не мог ни на миг оторваться от дел.