– Мы друзья господина Нечаева, и мы видим, в каком он положении оказался из-за Фомина, – ответил Фрелон.

– Господин Нечаев – разгильдяй высшей пробы! – буркнул по-русски Воротынский, не зная, как передать Мишкину безалаберность по-французски. – Любой турок из Стамбула через пять минут станет его лучшим другом.

– Как же вышло, что вы с ним сошлись? – спросил Фурье.

– Бог наказал!

Некоторое время все трое молчали. Фрелон думал: единожды или четырежды постучать кучеру. Единожды означало – стой. Четырежды – домой.

Выпускать ли Воротынского? Где этот чудак окажется, если сейчас выпустить его? Не попытается ли он еще раз напасть на Фомина? И что он скажет людям, которые, охраняя незадачливого жениха, все-таки его схватят?

Кто бы могли быть эти люди? Не Панин ли приставил к посреднику охрану? Не Панин ли приказал не допускать никаких сомнительных венчаний с богатыми и безмозглыми невестами?

За несколько лет Фрелон и Фурье наловчились понимать друг друга почти без слов. Фрелон думал – а Фурье сказал:

– Вы узнали тех людей, которые пытались захватить вас возле Коллегии?

– Один точно был тогда ночью – маленький. Я, сдается, его уже встречал. Если ничего не путаю – он полицейский служащий.

– А прочие? Те самые, что были той ночью?

– А вам что до того, господа французы? – опять взъерепенился Воротынский. – Что вам до этого дела? Я не дуралей Нечаев – я вижу, что вы оказались здесь очень кстати, и вовек не поверю, что вы тогда случайно оказались у забора! Чего вы изволите добиваться?

Фрелону и Фурье не пришлось даже переглядываться. Мысль была одна на двоих.

Если Воротынский попадет в когти к полицейским, или к людям Панина, или даже в Тайную экспедицию, что вернее всего, – он, отводя от себя беду, все свалит на Нечаева; доложит о каждом шаге и о подозрительных французах, старательно описав оба их появления, а также внешность и повадки.

Фрелон поплотнее запахнулся в шубу.

– Мы ничего не добиваемся, – сказал он. – Это просто цепочка совпадений. Подтвердите, друг мой…

– Я же имел честь рассказать вам глупейшую историю о том, как мы чуть не схватились на шпагах из-за продажной девки, – заговорил Фурье недовольным голосом, как если бы к взрослому человеку пристало с глупостями дитя. И он начал тот рассказ заново, и довел его до пикантного положения, когда Воротынский, недоверчиво слушавший его, вскрикнул и стал заваливаться набок.

– Вот и все, – произнес Фрелон. – Все, что он мог сообщить, он уже сообщил. Теперь от него было бы больше вреда, чем пользы.

– У тебя не рука, а змея, товарищ, – одобрительно сказал Фурье, имея в виду то движение, которым Фрелонова рука проскользнула за борт шубы, за полу кафтана, за полу камзола и вытянула пятивершковый стилет.

Фрелон усмехнулся. Ему самому понравилось, как он это сделал. Рука приобрела особое чутье – сама понимала, где пространство меж ребрами, за которым сердце.

– Главное – хорошо знать свое ремесло, – сказал он.

Глава 21

Ассо

О предстоящем занятном ассо проведали все любители шпажного боя. И то, что было напечатано на листочках, не шло ни в какое сравнение со слухами. О том, что молодые дамы и девицы при дворе развлекаются фехтованием, в столице знали, хотя знали умозрительно: никто и никогда не видел ни одного поединка, а сами участницы о своих победах и поражениях молчали.

Но чтобы явиться в фехтовальный зал и выйти в ассо с известным мастером, надобно иметь и смелость, и умение, то бишь – несколько лет жизни посвятить клинку.

На гравюре посреди листка дама в модной робе, при высокой прическе, изящно атаковала ошарашенного кавалера левой квартой. Маленькая шпага в ее руке выглядела дамской игрушкой. Кавалер же стоял, раскорячась, и словно забыл, что у него в руке тоже есть клинок. Видимо, он уставился на немалое и едва прикрытое косынкой декольте фехтовальщицы.

– Отменно! – сказал Арист, когда впервые увидел гравюру. – На это пойдут! И будут биться об заклад. Сколько станем брать за вход?

– Смешно брать менее двух рублей за такое зрелище, в котором участвует придворная дама, – отвечал капитан Спавенто. – А если мы поставим кресла, то кресло пойдет по пяти рублей.

– Побойтесь Бога! – воскликнул Нечаев. – Кто же станет платить такие деньги?

– Тот, кому охота признать нашу даму и первому разнести слух.

Дама стояла тут же, как всегда, в мужском наряде и красном тюрбане. Только маска на ней была иная – черная шелковая, очень изящная, как на придворном маскараде.

– Как не хочется надевать юбки, – тихонько сказала она Мишке. – Они мешают страшно. В юбках нельзя проделать кое-какие приемы…

– Какие, сударыня? – шепотом спросил Мишка.

– Вот увидите. Я покажу, чтобы вы знали. Этот прием очень хорош в уличной драке, когда не до правил…

– Вы бывали в уличных драках?

Она рассмеялась.

– Нет, мой учитель преподал мне эти ухватки на всякий случай.

Мишка добился своего – они подружились. В какую-то минуту он понял, что дама в амурных шалостях отчего-то не нуждается, и более всего надежды на ее благосклонность будет у того, кто сумеет представиться добрым приятелем. Поэтому он пошел на попятный – отказался от целования ручек и комплиментов. Подействовало – мадемуазель Фортуна стала обращаться с ним более ласково, и тогда-то началась занятная игра, поединок двух подростков, которые представляют себе любовную связь разве что в очень отдаленном будущем.

Будь Мишка постарше и поопытнее – задумался бы, отчего особа, блистающая при дворе, до такой степени лишена кокетства. Причин могло быть две: или ей надоели кавалеры, так что она только в фехтовальном зале и отдыхает душой, или в ее жизни была неудачная любовь, после которой необходим длительный отдых.

Но Мишка привык к более простым отношениям с женщинами, к игре, которая разворачивается вокруг постели. Он только видел, что складываются отношения, не замутненные суетой страсти, и полагал, будто они могут стать первой ступенькой в любовном приключении. И некому было сказать ему, что такое приятельство или со временем помирает естественной смертью, или навеки остается платоническим.

– Примерь, сударь, – сказал Арист, протягивая Мишке две перчатки для левой руки из толстой кожи, на ладони – многослойной. Они служили для выполнения особого приема, очень полезного при настоящей схватке, если владелец перчатки хотел завершить ее без кровопролития. Мишку тоже научили в свое время, как, захватив клинок левой рукой, вырвать его у противника.

– Полагаешь, сударь, это понадобится?

– Полагаю, публика будет рада, если ты это проделаешь. Тогда я разведу вас, через минуту вы опять сойдетесь, а за эту минуту будут заключены новые пари. Публике нельзя давать остывать, ее нужно разогревать все больше и больше. А ты, сударыня?

– Сейчас, – сказала мадемуазель Фортуна и надела такую же перчатку.

– Отдохнули, ваше сиятельство? Можно продолжать? – спросил капитан Спавенто. Она кивнула.

Мишка выбрал ту перчатку, которая более была по руке, и, отойдя, отсалютовал даме небольшой шпагой (они уже бились на шпагах и иногда – на фламбержах, хотя фламберж неудобен для женской руки).

– Ан гард, господа. Приходим в меру!

Мишка и мадемуазель Фортуна сошлись и схватились биться так, как им предстояло сразиться в ассо. Обоим поединок нравился, оба уже хорошо чувствовали друг друга, оба немного рисковали, и риск их радовал. Мишка при выпаде чересчур подался вперед, и дама сразу воспользовалась промашкой. Она с силой парировала удар, шагнула вперед и ухватилась за клинок Мишкиной шпаги у самого эфеса.

Он и не подозревал, что мадемуазель Фортуна так легко лишит его оружия. И ведь не по сговору – поединок был, в сущности, настоящим ассо, с азартом, с наглостью. А она, вырвав у него шпагу и отбросив к стене, сделала шажок левой ногой влево, а правой нанесла удар по Мишкиной голени. Не сильный, но вразумительный.

– Туше, туше! – закричал капитан Спавенто. – Выйти из меры!

– Я этого не знал! – воскликнул Мишка.

– Ну так будете знать! – задорно отвечала она. – Этим ударом сбивают с ног. Он не для ассо – но может выручить, если приходится драться с двумя или с тремя. Подберите шпагу, сударь!

И тут-то Мишка уловил в ее голосе то, чего добивался: началась игра мужчины и женщины. Женщин у него было немало, и уж что-что, а отличить природную сварливость или приятельскую насмешку от той задиристости, которая служит первым приглашением к амурной схватке, он мог.

Очень вовремя, подумал он, как раз накануне ассо. Может, это уловка, чтобы заморочить голову противнику и одержать победу?

Он нагнулся, взялся за посеребренный эфес, выпрямился. К счастью, в зале не было зеркал, иначе он бы, может, сам собой залюбовался – своей грациозной позой, разворотом плеч, ногами прирожденного танцора, алебастровой кожей. К тому же он скинул камзол и мог похвалиться стройным станом, в поясе тонким, как у первой придворной красавицы. Но он знал, что эта поза должна нравиться, и точеное лицо, и волосы, почти белые, и левая рука, отведенная назад так красиво, что лишь первому столичному танцору Тимоше Бубликову впору.

– Царь небесный! – воскликнул Арист, откинув крышку карманный часов. – Вам пора, ваше сиятельство. А ты, сударь, отдохни и опять готовься к бою.

Мишка наблюдал за мадемуазель Фортуной очень внимательно и видел, что уходит она неохотно. Более того – уже стоя в дверях, она обернулась.

Понравился, понравился, тайно ликовал Мишка, наконец-то понравился! И пребывал в восторге, покамест не явилась компания господ, желающих поглядеть на кавалера, с кем будет биться загадочная дама.

На тот вечер было намечено несколько ассо, но всех заинтриговал именно поединок с дамой. В зал приходили гвардейцы всех полков чтобы схватиться с Нечаевым и убедиться: он мастер своего дела. Вот и сейчас явились четверо, с кем было сговорено заранее, один разделся, переобулся в мягкие туфли и скрестил с Мишкой не шпаги, но длинные фламбержи.