***

Я превратился в ночного мотылька, а Вы, точно зажженная свеча, маните меня своим светом, и я буду счастлив сгореть в Вашем огне, о, скорее бы сгореть! Я схожу с ума, но я счастлив этому безумию! Я Ваш раб, я у Ваших ног, повелевайте мной, делайте все, что хотите! Повелительница моя, госпожа сердца моего и покоя моего. Моя душа поет, потому что Вы есть. Вы мое страдание и мое солнце, Вы мое спасение и погибель моя, Вы мой воздух, моя путеводная звезда, ангел в голубой дали… Вы освещаете мой путь таинственной радостью и наполняете мое никчемное существование смыслом. Благодарю Вас и целую подол Вашего наряда.

***

Повелительница моя, любовь и печаль моя, та, что пребудет в душе моей и на том, и на этом свете. Пусть Аллах дарует Вам здравие и долголетие, а Вашим близким – Вашу сияющую улыбку и ласковый, переливистый смех. Пусть над Вами пребудет счастливая звезда! Хотел бы я сам быть этой звездой, смотреть на Вас с небес и даровать Вам спокойствие и любовь. Мне спокойствия уже никогда не будет, но я рад этому. Мечтаю только, чтобы Вы жили, не зная, что такое боль и страдания. Да убережет Вас Аллах от недугов и напастей, да наполнятся Ваши дни счастьем и умиротворением, да пребудет с Вами удача. Пусть моя душа тоскует, а израненное сердце плачет кровавыми слезами, я рад этому, благодарю Вас и склоняю перед Вами смиренную голову.

***

Моя душа вывернута наизнанку, мое сердце разорвано на части, мой рассудок мертв… О, любимая моя, прекраснейшая из всех, кто когда-либо ступал по этой грешной земле, отзоветесь ли Вы когда-нибудь на зов утопающего в пучине нежности, разрешите ли Вы усталому, изнуренному дорогой путнику припасть к живительному роднику? Ваш пресветлый образ всегда со мной. Молю Аллаха, чтобы на Ваш прекрасный лик никогда не пала тень тревоги. Вы делаете меня крепким, точно сталь, острым, как клинок, и в то же время нежным и податливым, точно локум. Да будут благословенны Ваши сады, да будут наполнены они благоухающими райскими цветами любви и наслаждения, о властительница дум моих, опора моя, солнечный свет мой, лунное мое сияние, картина моя, жизнь моя и радость! Вы губите меня и спасаете от усталости, светите мне, словно яркая звезда, и заслоняете свет, словно тень, возносите на небеса и погружаете в морскую пучину, Вы моя мелодия, мои слезы, мое вино, мой опиум, моя вселенная! Вы навеки поселились в моем мире, а весь мой мир – в Вас, в Вас одной, в Вас моя боль и эликсир, который от этой боли спасает. Для Вас бьется мое сердце… Вас любить я буду вечно, ибо Вы достойны вечной любви и вечного преклонения. Не проходит и дня, чтобы мир не сотрясался от моих стенаний, Вы единственное желание мое… В этом мире мне ничего не нужно, а если Вас не будет, не нужен и сам этот мир. Вскоре небеса сгорят в пламени моих страданий и утонут в океане моих слез.

32

Сказать, что Нурбану-султан, узнав о Селиме и Нисе-хатун, была в ярости, – это значит не сказать ничего. Ей казалось, что все случившееся – это страшный сон. А ведь еще совсем недавно она в таком замечательном расположении духа подъезжала к Топкапы! Каким мечтаниям предавалась! Какие грандиозные планы строила! И тут все пошло прахом…

Газанфер-ага, который, получив известие о скором приезде госпожи, вышел ей навстречу, выглядел точно побитая собака. От внимательной султанши это не укрылось, посему она, почувствовав неладное, незамедлительно приступила к расспросам.

– Что с тобой, Газанфер-ага? Не хочешь ли ты о чем-нибудь рассказать мне?

– Да, султанша. Вы же получили известие о том, что произошло с Повелителем?

– Нет. Не понимаю, что за известие? Что с Селимом?

– Странно, я лично отправлял гонца. Наверное, Вы разошлись с ним в дороге. Не беспокойтесь, с султаном уже все в порядке, да хранит его Аллах. Несколько дней назад с ним случилось нечто вроде апоплексического удара, в легкой форме. Мы сначала не на шутку перепугались, но Аллах спас нашего господина, и все обошлось.

– Слава Аллаху. Но почему я узнаю об этом… – Нурбану хотела добавить «только сейчас», но вовремя осеклась, вспомнив рассказ о таинственно пропавшем гонце. – Так значит, ему лучше? Он получает достойный уход?

– О да, султанша, за ним превосходно ухаживают, не волнуйтесь. Михримах-султан обо всем позаботилась. Только вот… – Газанфер замялся. Он знал, что его госпоже ой как не понравится то, что он сейчас ей сообщит. – Как мне стало известно, в числе тех девушек, которые помогают султану Селиму, оказалась… – он опустил голову и сделал маленькую паузу… – Ниса-хатун.

Это было точно гром среди ясного неба. Если бы ей сообщили, что в ее отсутствие Селим не покидал своих покоев и не может прийти в себя после непрерывного дегустирования новых вин от дона Иосифа, она и то была бы спокойнее. Она даже забыла сделать несколько глубоких вдохов, которые всегда помогали ей справиться с волнением, и потому перешла на крик:

– Да как Вы посмели! Как ты посмел, Газанфер! Я ведь полностью доверяла тебе, я оставила на тебя гарем! Как ты мог? Как ты мог так подвести меня, свою госпожу?

– Султанша, – вмешалась Джанфеда, – которое все это время находилась неподалеку и слышала каждое слово. – Пожалуйста, не ругайте его! Ведь Газанфер-ага пока что не главный евнух, у него совсем другие обязанности, он следит за придворным училищем…

– А ты кто такая? – перебила ее Нурбану. – Как ты смеешь указывать мне, что делать? Газанфер-ага, ты же знал, что эту рабыню готовят для шехзаде Мурада. А тебе известно, что я уже рассказала о ней сыну и он даже согласился принять от меня этот подарок? Это все Михримах-султан, верно? Это ведь ее рук дело? Наверняка это она отправила Нису к Повелителю?

– О нет! Султан Селим лично отдал распоряжение, султанша.

Нурбану не верила своим ушам.

– Но как такое может быть? Как он мог увидеть ее? Я же запретила…

– Я поговорил с евнухами. По их словам, султан Селим посещал гарем и случайно обратил внимание на Нису-хатун.

– Случайно обратил внимание? Нужно быть последним олухом, чтобы на это повестись, Газанфер. Нет, это подстроила Михримах-султан, меня никто в этом не переубедит. У нее везде свои глаза и уши. Скажи, Ниса-хатун уже была на ложе у Повелителя?

В воздухе повисло напряженное молчание.

– Нет, султанша.

Нурбану облегченно вздохнула.

– Слава Аллаху, не все еще потеряно.

– Да, не все потеряно. Надо скорее идти к султану, объяснить ему, что произошла досадная ошибка, что это будущая наложница их сына Мурада. Главное – не терять времени. И султанша буквально помчалась в покои Повелителя, сметая нерасторопных слуг со своего пути.

33

Султан Селим к моменту возвращения Нурбану почти полностью оправился. Он вполне окреп, но, повинуясь воле лекарей, не спешил покидать свое ложе и включаться в активную жизнь. Соколлу Мехмед-паша также не проявлял чрезмерного рвения и не донимал его длинными и нудными докладами о состоянии дел в государстве, понимая, что Повелителю сейчас нужен покой. Однако Селим не мог не признаться самому себе, что он не желает от этого покоя отказываться. Впервые за долгое время у него появилась возможность просто отдохнуть и подумать. А думать он хотел только об одном, точнее об одной – девушке по имени Ниса. Она занимала все его мысли. По его распоряжению, она продолжала ухаживать за ним, и он почти все время лицезрел ее, даже не просто лицезрел – он любовался ею, как любуются зарей, заалевшей на востоке, или драгоценным камнем, или шедевром живописного искусства. Селим был пронизан трепетным волнением, которое именуется влюбленность. После окончательного выздоровления он непременно сделает ее своей икбал – казалось бы, нет ничего проще, он султан, а она рабыня его гарема. Однако Селим нутром чувствовал, что с этой девушкой все будет не так, как обычно, потому что она сама необычная. Ниса вызывала в нем не только плотский интерес. Всего нескольких коротких бесед с ней было достаточно, чтобы он смог убедиться в искренности слов своей сестры Михримах – хатун действительно отличалась обширными знаниями в разных областях, причем, как он понял, лишь малую часть своих познаний она приобрела в гареме.

Он полюбил… Полюбил так, как только может полюбить сорокалетний мужчина шестнадцатилетнею девушку. То была не бешеная страсть, которую испытывает молодой влюбленный. Возвышенные, романтические чувства смешивались с отцовскими, жажда обладать – с желанием защищать, оберегать, страсть – с заботой и нежностью. Когда он смотрел в ее огромные глаза, ему казалось, что в них вся его жизнь, его любовь, он хотел слиться с ней, стать одним существом и воспарить, взлететь ввысь и не возвращаться. Она стала его раем.

Когда-то он также сильно полюбил Нурбану, но то была совсем другая любовь. Он искал в ней утешение и нашел его. Селиму с самого детства не хватало женской ласки и внимания. Его мать обожала старшего, Мехмеда, выделяла Баязида, много времени проводила с увечным Джихангиром, а он, Селим, всегда стоял для нее на последнем месте. А для Нурбану он стал первым, главным, единственным, и, разумеется, он этим гордился, за то и полюбил ее – ведь чувствовал (или думал, что чувствовал), что и она любит его больше жизни и готова все за него отдать.

Эта же девушка, Ниса, кажется, не была в него влюблена. С ее стороны он видел страх, робость, застенчивость, почтительность, но никак не любовь. Хотя где это видано, чтоб султана, великого падишаха, интересовали чувства наложницы? Ведь теперь он, Селим, – Повелитель мира, господин, он властен надо всем и уж тем более над рабыней. Но вот над ее чувствами он не властен. Он понимал это очень отчетливо. Да, как женщина гарема, она была просто обязана любить его, своего хозяина. Но ему-то хотелось, чтобы она видела в нем не султана, а мужчину. Ведь в конце концов, Селим, хотя и не молод, но довольно привлекателен, даже по-своему красив. Он многое взял от матери – золотисто-рыжеватые волосы, зеленые глаза, чуть полноватые щеки… Даже улыбался точь-в-точь, как она – искренне, во весь рот (недаром ее нарекли Хюррем – «смеющаяся»). От отца, пожалуй, унаследовал только нос с небольшой горбинкой. Он не был очень высок, зато статен и крепок в плечах. Но ведь Ниса очень молода, и молодому сердцу ведь не прикажешь. То есть он мог приказывать самой Нисе, но вот сделать так, чтоб ее сердце полюбило, не мог.