Жаклин Нейвин - Наследница из Гайд-Парка

– Внутри тебя, – сказал он. Его сильные руки помогли им изменить позицию, после чего он сразу вошел в нее грубым, но показавшимся ей восхитительным толчком. Ее пальцы с силой вонзились в плотные мускулы его спины. Он с восхищением смотрел на нее, и она видела восторг и блаженство на его лице.

Потом он переместился в более удобное положение, и она прильнула к его боку. Он погладил ее, и в этой ласке была пронзительная нежность. Закрыв глаза, Триста глубоко вздохнула.

– Что? – пробормотал он.

В ее памяти всплывали воспоминания о прошлом, о минутах любви. Это уже не доставляло ей сердечной боли. Все плохое ушло в небытие. И она внезапно стала вспоминать все хорошее, что было в её жизни.

– Мы до сих пор легко умещаемся в этой кровати, – тихо проговорила Триста.

Роман пожал плечами:

– Но не очень удобно.

– Зато уютно, – ответила она.

– Да, здесь есть свои преимущества.

Она рассмеялась, но затем посерьезнела:

– Моя кровать более удобна.

Он уронил голову ей на плечо, больно уязвленный.

– О Боже, но это так унизительно. Я не могу заставить себя прийти в твою комнату.

Она поднялась на локте, чтобы посмотреть на него.

– Что?

Он сжал губы, словно в смущении.

– Эта комната так...

– Поняла. Я тоже не люблю ее.

– Почему ты этого мне не сказала?

– Ты был так убежден, что я должна остаться в ней. В комнате хозяйки и все такое.

– Но я думал, что эта комната тебе понравится. Там чудесный вид и просторный шкаф для одежды.

– Ну... это достаточно хорошая комната...

– Достаточно хорошая? Боже, женщина, этот дом стоит целое состояние. Я хорошо знаю это, поскольку многие годы за него плачу.

Она вздохнула:

– Он очень богат, элегантен и построен с большим вкусом. Но это так... так... – Триста нетерпеливо махнула рукой, подбирая слова. – Она красная, – наконец произнесла она.

– Хорошо. Красный – это королевский цвет. Красный – значит дорогой.

– Пестрая, – выбрала она более удачное слово.

– Если я оставлю эту комнату пустой, у меня будет такое чувство, словно я выброшу из памяти мать. Это было ее место, это единственная комната, где она жила, и я...

– Роман, – произнесла она, опираясь на локоть, чтобы иметь возможность смотреть ему в лицо, – ты только что сказал, что не можешь ступить в ее комнату. Зачем тебе все эти неприятные воспоминания? С ними нужно покончить.

Он отвел глаза и тяжело вздохнул:

– Мне не хотелось бы ее ненавидеть. Я желал ее любить. Иногда я думал, что мне это удалось.

– Конечно, ведь она была твоей матерью.

– Если бы она была лучше, отец переехал бы домой и оставался в нем постоянно.

– Я знаю, как сильно ты восхищался своим отцом.

– Слишком сильно.

– Почему слишком?

Он долго молчал.

– Потому что он очень дорого мне стоил. Он мне стоил тебя, а ты была для меня всем. – Наступила продолжительная пауза. – Когда я был мальчиком, я убегал из дома с твердой решимостью не возвращаться обратно. Но ты каждый раз приводила меня обратно. Я думал: «Что Триста делает? Она скучает без меня? Она не выносит колкостей Грейс!» И я возвращался.

– И я обычно очень терпеливо ждала тебя...

Она замолчала, опасаясь проболтаться. Ей не следует говорить ему, что она знала, что он вернется, поскольку уже тогда между ними установилась невидимая связь.

– Возможно, нам не следует об этом говорить, – сказала она упавшим голосом. Время для этого еще не пришло. Прошлое представлялось ей каким-то болотом – много сожалений и совсем мало счастливых минут. И она не была уверена, что Роман ее правильно поймет. О, это было замечательно – ощущать себя в его руках, лежать рядом с ним, но она до сих пор не знала, что он к ней чувствует.

Они испытывали друг к другу сильную страсть, но между ними было не только физическое притяжение. Наверное, поэтому он заговорил о времени, когда они были вместе. Может, в нем кричала любовь, когда он вспомнил давно прошедшее?

Триста хотела получить ответы на эти вопросы. Она знала, кем она раньше была для него. А теперь она его жена. Но ей не было известно, что налагает на нее это звание. Должна ли она вести себя так, как его первая жена? Ведь для Романа брак вовсе не обязательно означал любовь. Именно ее он оставил для того, чтобы повести в церковь женщину, которую не любил.

А теперь он обвенчался с ней, но ради чего? Ради их общего ребенка, ради того, чтобы стать его законным отцом?

Эта грустная мысль не давала ей покоя. Очень многие были бы довольны и этим. Возможно, и ей тоже следовало бы радоваться. Поскольку тишина явно затянулась, Роман произнес:

– Вероятно, нам следует изменить убранство твоей комнаты. Пусть она больше соответствует той леди Эйлсгарт, которая теперь там находится.

Триста поблагодарила его, но от невеселых мыслей ее настроение ухудшилось. Услышав, каким тоном она согласилась, Роман спросил:

– С тобой все в порядке?

Если бы она сказала, что нет, этим бы она только унизила себя. И потому она улыбнулась и уверила его в обратном. Ей было горько, что пришлось лгать.

– Что ты сделала? – грозно вскричал Роберт.

От взгляда на его лицо любой другой бы испугался, но леди Мэй на Роберта даже не взглянула. Ее переполняла радость.

– Я ходила поговорить с леди Несбит! – Она была очень довольна собой. – И она мне все рассказала. Она призналась, что это был де Нансье! Роберт, я знаю, что могу тебя убедить восстановить свое честное имя. – Роберт был вне себя, но Мэй это нисколько не заботило. – Я сказала ей, что это ты посылал деньги.

Его загорелое лицо побледнело.

– Разве это делал не ты? – понизила голос Мэй.

– Как ты могла?..

– Я не хотела, – сказала она. – Но ее молоденькая кузина проболталась, что кто-то посылает деньги. Она думала, что этот таинственный благотворитель – я. Я люблю тайны, но, зная тебя, было легко догадаться, кто это делал.

– И ты сказала им? – Только сейчас Роберт овладел собой. Но в его голосе продолжали бушевать штормовые нотки.

– Ну конечно.

Она не узнавала его. Ноздри Роберта раздулись, а губы вытянулись в тонкую линию. Его голос понизился до глубокого свистящего шепота.

– Ты сказала, что эти деньги посылал я, Маркус Робертс?

– Да, – негромко ответила Мэй. – Но я сообщила это только после того, как она призналась, что это не ты напал на нее...

– Кто разрешил тебе вмешиваться в мои дела?

Она попыталась рассмеяться:

– Ладно-ладно, Роберт, ты все неправильно понимаешь. Я не хотела причинить тебе вреда.

– Ты думаешь, что понимаешь в моих делах лучше, чем я? Ты считаешь, что я недостаточно умен, чтобы понять, что нужно делать, и только ты – умная, мудрая и столь очаровательная леди Мэй Хейуорт – можешь все исправить? Какое высокомерие!

– Высокомерие? – Она вздернула подбородок. – Я хотела помочь.

– Ты не верила мне! – крикнул он так громко, что от стен отразилось эхо, а Мэй разинула рот от изумления.

– Слуги...

– Ну и черт с ними! – снова закричал он. – Мне плевать на слуг! – Он провел рукой по волосам, но они так и остались взъерошенными. – Ты побежала к Энн Несбит и беспечно все ей разболтала: «О да, я знаю Маркуса Робертса. Он мой лучший друг, и он посылает вам деньги, потому что чувствует за собой вину». Как ты могла быть такой... своевольной?

Мэй уже была готова выпалить столь же эмоциональную отповедь, но передумала.

– Почему это тебя так разъярило?

– Потому, маленькая дурочка, что ты вовлекла себя в опасность. Почему, как ты думаешь, я раньше не объявил, кто я такой? За мою голову все еще назначена цена, и ты... Мэй, опасность теперь грозит и тебе. Ты же объявила Несбит, что знаешь, кто я такой.

Мэй попыталась на это презрительно фыркнуть, но серьезность на его лице остановила ее.

– Ты действительно так думаешь?

– Есть такая возможность. – Он зашагал из угла в угол. – Никак не ожидал, что ты сунешь нос в мои дела. – Повернувшись, он направился к двери. – Я должен посмотреть, что можно предпринять. У меня есть кое-какие связи.

И он ушел не простившись. Мэй хотела окликнуть его, но удержалась. В ней самой начало расти чувство тревоги.

Он не дал ей ничего объяснить. Энн Несбит не сделает такого, что могло бы ему повредить. Он просто не мог этого понять, поскольку не был в гостиной Энн, не слышал, что она сказала, и не чувствовал искреннюю благодарность, сорвавшуюся с ее дрожащих губ.

Он обвинил ее в том, что она ему не доверяла, но на самом деле это он не полагался на нее. И он обвинил ее в том, что она сует нос не в свои дела. Да, она вмешалась в его судьбу, но очень осторожно. Это только пошло во благо, она была уверена.

Но, подумав, Мэй вдруг усомнилась, правильно ли она поступила. Что, еели ее вмешательство разбудит осиное гнездо, как этого боится Роберт?

В последующие дни Роберт не появлялся, чего не было даже тогда, когда он был ею недоволен. Мэй запаниковала. Отвлечься от пугающих мыслей она не могла. Триста уехала в Уайтторн, а Мишель и Эйдриан перебрались в загородный дом. Как же ей не повезло, ведь она оказалась одна именно тогда, когда ей нужны близкие люди!

Тем не менее она часто думала о них, особенно об Эндрю и Тристе. Из Уайтторна пришло первое письмо. Оно было спокойным по тону, но без труда угадывалось, что возвращение Тристы в дом юности принесло больше разочарования, чем радости. Кроме того, мальчику Уайтторн не понравился.

Прочитав письмо, Мэй какое-то время молча сидела за бюро, раздумывая, как ей уладить дела с Робертом... Но внезапно ей пришла в голову другая мысль. Мэй быстро опустила перо в чернильницу и стала писать небольшую записку, которую надо было отослать немедленно. После этого она поднялась по лестнице и распорядилась тотчас же упаковать чемоданы. Она уезжает в Уайтторн.