— Я готова, — сказала она с сияющими глазами.

Госпожа фон Гербек подавила улыбку при взгляде на молодую девушку в этом старомодном одеянии. Она пощупала подкладку.

— Он слишком легкий, а сейчас так холодно, — сказала она, снимая салоп с Ютты и бросая его на пол. — Лена прислала нам целый магазин, — продолжала она, выбрав из груды принесенных лакеем вещей синий атласный меховой салоп и белый кашемировый капор и собственноручно надев то и другое на голову и плечи молодой девушки.

Маленькая комнатка осталась пустой. Все трое начали спускаться с лестницы.

Внизу стояла Розамунда и светила им, держа в руке лампу.

Старуха с удивлением поглядела на Ютту, величественно прошедшую мимо нее в своем новом наряде.

Молодая девушка обернулась к ней с намерением объяснить свой отъезд, когда вдруг из темноты показалась седая голова Зиверта.

Появление хмурого старика было как нельзя менее желательно для Ютты.

Щеки ее запылали, хотя лицо сохраняло прежнее высокомерное выражение. Однако это нисколько не испугало старого воина. Он подошел ближе и враждебным взглядом окинул элегантный наряд девушки.

— Горный мастер послал меня, — начал Зиверт.

— Вы пришли из дома, где тифозный больной? — вскрикнула в ужасе госпожа фон Гербек, поднося батистовый платок ко рту Гизелы.

— Ах, пожалуйста, без истерик, — возразил Зиверт, не особенно почтительно протягивая свою костлявую руку в сторону гувернантки. — Ваша жизнь вне опасности… Горный мастер знает, что делает. Я, почитай, целый час проветривался и обкуривался на заводе.

Он снова обратился к Ютте.

— Мастер не смог сегодня прийти на елку потому, что студент наш почти при смерти.

При последних словах голос старика сделался еще жестче и суровее.

— О боже! Бедняжка! — Неизвестно, к кому относилось это восклицание девушки.

Как бы сознавая, что подобный момент неудобен к принятию столь важного решения, она машинально стала подниматься вверх по ступеням.

Гувернантка схватила ее руку.

— Как это жаль! — произнесла она задушевным, полным участия голосом. — Теперь я чувствую двойную обязанность не покидать вас в эти печальные минуты. Пойдемте, милое дитя, мы не вправе подвергать Гизелу опасности.

Ютта спустилась с последней ступени.

— Скажите мастеру, что я очень несчастна, — обратилась она к Зиверту — Я на несколько дней еду в Аренсберг, и…

— Вы едете в Аренсберг? — вскричал тот, хватаясь за голову.

— Почему же нет? — спросила госпожа фон Гербек с выражением той барской величавости, которая тщится превратить в ничтожество человека.

Величавость эта, однако, не произвела должного впечатления на старого озлобленного солдата.

— В замок Аренсберг, принадлежащий барону Флери? — воскликнул он с горечью.

— Я должна убедительно просить вас, милейшая фрейлейн фон Цвейфлинген, закончить этот странный разговор, — нетерпеливо прервала старика гувернантка. — Я не понимаю, чего хочет этот человек!

— Он хочет играть роль советчика! — с озлоблением ответила Ютта. — Но он забывает, с кем имеет дело… Я говорю вам раз и навсегда, Зиверт, — обратилась она к нему с величайшим презрением, — миновали те времена, когда вы осмеливались мне и моей матери говорить в лицо ваши так называемые истины и отравлять этим нашу жизнь… Если мама, в своем болезненном положении, терпела это, я ни в каком случае не намерена дозволять вам подобного обращения!

И она отправилась дальше, полная аристократического достоинства.

— Скажите вашим хозяевам, что я уезжаю с госпожой фон Гербек на праздники! — крикнула она мимоходом Розамунде.

Зиверт безмолвно стоял внизу лестницы. Только скрип отъезжавших саней вывел его из оцепенения.

— Ложь, и еще раз ложь, — проговорил он медленно взволнованным голосом, поднимая свои дрожащие руки к небу, где над заводом холодным светом сиял Сириус, любимец старого звездочета. — Да, и ты тоже уже не тот! — продолжал он, глядя на звезду. — Где твой красный блеск, которым ты сиял для древних? И все так, и наверху то же, что в жалкой, презренной душе человеческой… Ладно, кати себе в замок! На здоровье, как говорится, только сойдет ли тебе все это с рук…

Глава б

Замок Аренсберг был выстроен не на горе, подобно многим древним тюрингенским замкам. Какой-нибудь благородный Ниморд тринадцатого столетия, чувствовавший себя как нельзя лучше среди волков и медведей, соорудил себе эту исполинскую груду камней в недоступной, возможно, в те времена дикой долине.

Грубо, без малейшего архитектурного украшения, высились тогда его саженной толщины стены, прорезанные кое-где узкими, несимметрично расположенными окнами.

Переходя впоследствии из рук в руки, здание меняло свой внешний вид сообразно со вкусом каждого нового владельца.

Ныне стены его были выбеленными, с правильными рядами окон, и в окрестности его называли Белым замком. Не обладая суровостью феодального жилища, замок в деталях все же являл некоторый вид средневекового строения.

Маленькой графине нравилось здесь. Как заколдованная принцесса, одиноко, не видя ни единого детского лица, проводила она свои дни, предоставленная единственно обществу госпожи фон Гербек и Ютты. Несмотря на глубокие снега, барон Флери еженедельно приезжал на один день в Белый замок повидать Гизелу Свет восторгался этой необыкновенной привязанностью и одобрял его отеческую заботу об осиротевшем ребенке. Сама же девочка никогда не встречала его лаской, хотя он редко противоречил ей, с готовностью выполняя ее, порой нелепые, желания. Он привозил ей дорогие игрушки, различные туалетные принадлежности, но исключал из воспитательного процесса книги, в том числе и страстно любимые ребенком сказки под тем предлогом, что графине Штурм не к лицу образ синего чулка.

Выслушав рассказ гувернантки о происшествии на елке в доме пастора, министр раз и навсегда запретил впредь поездки туда. При этом он добавил, что ребенок ни на минуту не должен быть предоставлен самому себе. Напомнил, как однажды, несмотря на строгий надзор, Гизела убежала в старинный нежилой зал, примыкавший к домашней церкви, и с огромным интересом рассматривала на стенах великолепные древние фрески на библейскую тему, которые госпожа фон Гербек не могла видеть без содрогания. Но что вызывало отчаянный протест маленькой графини, так это уроки музыки у фрейлейн Ютты, особенно поощряемые отцом и гувернанткой.

За всю свою жизнь Ютта встретила лишь одного человека, который не поддавался ее очарованию и всегда держал себя с ней строго и сурово, — это был Зиверт. Теперь, с Гизелой, ей вновь пришлось столкнуться с подобным отношением.

Интересно было видеть, как это некрасивое, болезненное создание вело безмолвную, но упорную борьбу с молодой красивой девушкой. Неоднократные попытки Ютты завоевать расположение знатного дитя разбивались о холодный, неподвижный взгляд ясных карих глаз девочки. Случалось, что молодая девушка своей нежной рукой ласково гладила ребенка, но маленькая графиня энергично встряхивала бесцветными волосами, как бы желая сбросить все следы непрошеного прикосновения.

Госпожа фон Гербек игнорировала «странности ангелочка»; в задушевных же беседах с Юттой признавалась, что это невыносимое наследственное «упрямство», которым, к несчастью, заражена была и покойная бабушка Гизела, ее саму нередко приводит в ярость.

Ютта разместилась в двух прелестно меблированных комнатах в конце длинной анфилады, занимаемой маленькой графиней и ее гувернанткой. Как растение, пересаженное на хорошую почву, этот последний отпрыск древнего рода Цвейфлингенов распустился во всей своей индивидуальности в высокоаристократической атмосфере графского дома. Прошлого для нее как бы и не существовало. Замечательно просто она быстро объяснила себе загадочную для нее сцену между матерью и министром. Еще в тот злополучный вечер, стоя рядом с этим человеком, она уже была на его стороне, а впоследствии легко дала окончательно убедить себя, что мать, по своему болезненному положению и злобному наговору доведенная почти до сумасшествия, допустила явную несправедливость по отношению к министру.

В первую минуту горный мастер был глубоко поражен поступком Ютты, но дело было сделано, и исправить это без огласки не представлялось возможным. Молодой человек не имел права упрекать любимую девушку, ибо она не была посвящена в тайны своей семьи, а о сцене, предшествовавшей смерти госпожи фон Цвейфлинген, он ничего не знал. Ютта, единственная свидетельница, ничего об этом не говорила. Первое время ее пребывания в Белом замке горный мастер не виделся с ней. Хотя после кризиса, случившегося в рождественский вечер, жизни Бертольда не грозила смертельная опасность, болезнь все еще удерживала Теобальда у постели брата. За это время Ютта в письме объяснила своему жениху необходимость сделанного ею шага настолько убедительно, что молодой человек не решился разъяснить суть отношений ее семьи с семейством барона Флери и поселить неловкость и натянутость в ее обращении с госпожой фон Гербек и маленькой графиней. Позже, когда опасность заражения миновала, он начал посещать Аренсберг. А в замке его встречало уже не робкое, молчаливое создание, которое он провожал из Лесного дома к пастору. Теперь это была женщина с царственной осанкой, уверенной поступью и надменным выражением лица.

Ютта быстро приобрела тот светский лоск, который самой обыкновенной салонной болтовне придает пикантность и обольстительность. Нередко на губах ее появлялась какая-то особенная, обворожительная улыбка, которой раньше не замечал горный мастер и которая должна была навести его на мысль, что не он пробудил ее. Чистое сердце, доверчивость и любовь к Ютте не позволяли ему испытывать ни малейшего сомнения в прочности своего положения как жениха. Он беззаботно поддался новому очарованию, и, если молодая девушка стала с ним теперь гораздо сдержаннее, чем прежде, если не встречала его с той радостью, как это было в Лесном доме, он думал, это происходит единственно от застенчивости в новой обстановке. Мысль такую, видимо, разделяла и госпожа фон Гербек, с удвоенной любезностью старавшаяся прикрыть перемену в Ютте. Ах, эта «почтенная, добрейшая госпожа фон Гербек»!