Пересекая двор, мы заходим в открытый подъезд на первый этаж. Мать тайным ритмом стучит по створке обтянутой драной клеенкой и вскоре дядя Мансур открывает нам дверь.

— Саид сказал, танки опять вывели в город, — строжится худой седовласый мужчина. — Не отпускай больше Эмина смотреть на них. Добром это не кончится!

— Да кто же его удержит…

Мой отец солдат и сейчас на войне. Мы с мамой остались в однокомнатной квартире. С нами поселились соседи, которые боятся жить на высоких этажах. Всем тесно, и мы спим по очереди на одном диване. Зато у меня есть друг Салих. И сегодня мы снова сбежим. А еще мне грустно смотреть на мать ведь она дрожит.

— Мансур, это последняя булка. На заводе больше хлеба нет…

— Лейла раздобыла капусты.

И тут не выдерживаю я и взрываюсь от счастья:

— Ура! Мы будем есть капусту!

Вприпрыжку бегу на кухню, вижу своего друга Салиха. Ему, как и мне лет десять и рассуждаем мы именно на этот возраст. У Салиха тоже сбритые волосы на голове, чтобы не завшиветь. Сегодня друг особенно загадочный. Он жестом подзывает к себе и разворачивается спиной, что-то достает из кармана.

— Салих, где ты взял складной нож?

— Украл у дяди. Мы пойдем воевать, Эмин. Нужно защитить наших матерей!

В квартире стоит духота и потный смрад. Я усаживаюсь возле порога на пол и обнимаю свои разбитые коленки. Следует дождаться момента пока злой Мансур отвлечется, тогда мы с другом сможем уйти на войну. Через минут двадцать дядя шагает в сортир, и я с Салихом подобно вражеской пули вылетаю в подъезд. Нутро пылает от огня и драйва.

— Вместе до конца, Эмин!

— Конечно, друг!

С одним раскладным ножичком выбегаем на улицу. Пересекаем пустынный двор и через мгновенье падаем ниц на землю, прикрывая голову руками. Я глохну, мои глаза запорошило песком. Рот полон грязи, плююсь. Мы слышим гул от самолета, а после взрыв.

Осторожно привстаю на колени, протираю ладонями глаза. Не успели. Не смогли. Снаряд, сброшенный врагами, в хлам разбомбил наш дом. Мне десять лет, но это не мешает различать смерть. Много ее видел.

Поднимаюсь на ноги, молча смотрю на горящие развалины и черный столб дыма. Впервые в жизни мне не хочется плакать. Хлопаю ноющего Салиха по плечу.

— Мы отправимся в другой город вместе с беженцами. Все будет хорошо, Салих.

***

Я открываю глаза и чихаю от строительной пыли. Мне жарко и раскалывается башка от знойного солнцепека. Поправляю майку, повязанную на голове и дочерна загорелыми руками, беру стопку тяжелых кирпичей.

— Пошевеливайтесь, свиньи! — Орет жирный прораб и рожа борова как раз таки у него. — Чего уставился? Как тебя там?..

Лучше не вспоминай. Пидор. Я стискиваю челюсть и стараюсь его не замечать, а продолжать погибать на каторге за гроши.

Какой сейчас год? Начало двухтысячных. Сколько мне лет? Двадцать.

Я на стройке в окружении таких же уставших мужиков без документов и совсем нерусской внешностью в отличие от прораба. Но это единственное место, где можно заработать, не подтверждая личности и почти не нарушая закона.

— По-о-осторонись!

Я слышу грохот и знакомый голос друга Салиха. Подтаскиваю кирпичи к стенке будущего санатория, с хрустом выпрямляю спину, разминаю напряженные руки.

Салих запыхаясь, с бешеными глазами летит ко мне и плевать он хотел на прораба. На нем дорогая кожаная куртка и туфли из крокодиловой кожи. Он, пиздец, модник, хотя с темными делами Салиха немудрено.

— Эмин, брат, бросай все, мы уезжаем!

Салих останавливается возле меня и в порыве азарта пинает ведро с водой, чтобы показать кто здесь главный. Жирный прораб при виде моего друга натягивает каску на глаза и пятится. Я осуждающе смотрю на Салиха и чувствую жжение в стертых ладонях.

— Что на этот раз? Кого нагрел?

У нас было два пути после условной эмиграции из родного города и бродяжничества. Я пошел на стройку, Салих пустился в криминал.


Он шестерка в известной банде, но и этого достаточно, чтобы очко нашего прораба туго сжималось при одном упоминании о Салихе. Однако я бы мог насадить прораба на арматурину, и тогда его очко не только сжималось, но и болело. Просто не хочу лишиться работы.

— Облапошил главаря. Чего пялишься? Я должен был отвезти чемодан с баблом на сделку, а сбежал. Целый чемодан, представляешь? Мы богаты, Эмин!

— Мы трупы.

Но Салих меня не слышит, перепрыгивая мешки с цементом, утягивает за территорию стройки. Мы садимся в черный БМВ, как по статусу положено и несемся к частной взлетно-посадочной полосе. Салих в импортных брюках и с духом авантюризма. Я в грязных шортах и с трезвым рассудком.

— Мы начнем новую жизнь. Людскую. Я семью хочу, Эмин. А ты?

— Нет.

— Рахимов, а если жена будет похожа на Мерлин Монро? Такая же беленькая?

— Тогда подумаю.

— Секси!

Мы ржем аки кони, и сворачиваем к лесу. Я решаю покурить. Тянусь к бардачку и замечаю огромный внедорожник на хвосте. Тычу локтем Салиха, и он прибавляет скорости. Приехали, блять. Я вижу неподдельный страх в глазах друга и слезы. Как десять лет назад. Его трясет и обливает потом.

— Спокойно.

Я помогаю ему в управлении, подруливая на извилистой дороге хвойного леса. За крутым поворотом нас уже встречают люди из обманутой группировки. По обе стороны обочины возвышаются головорезы, а по колее растянута лента с шипами. Они поджидают Крысу — Салиха. Глупостью было надеяться на иное…

Салих воет и на панике достает пистолет. Орет мне, чтобы взял чемодан, тормозит, не доезжая отморозков. Мы выпрыгиваем из тачки. Решаем затеряться в лесу, петляя между стволов. Я ничего не соображаю просто бегу, запинаюсь, падаю и снова бегу.

Мои ноги в секунду кандалами сковывает, и я резко останавливаюсь, когда за спиной раздается выстрел. Оборачиваюсь и словно в контузии вижу упавшего на землю Салиха.

— Эмин, спасайся. Отожги красиво за нас двоих…

Сплевывая кровь, еле хрипит друг.

— Пошел ты на хер!

А я кричу, в ярости откидываю проклятый чемодан. Хватаю Салиха, и перекидывая через плечо, пытаюсь уберечь не только себя, но и хитрую задницу недоделанного мафиози. Вот выберемся из леса, и я его прокляну!

Глава 11

Через пару сотен метров с Салихом наперевес изматываюсь окончательно. Размах шага замедляется, а печень умоляюще колет. Я глубоко дышу, заплетаюсь, но словно вепрь пру через обломанные кусты. За спиной доносятся звуки приближающихся головорезов, однако убивать меня не спешат.

Да пусть бы и грохнули, теперь уже все равно. Чувствую лишь огонь в легких от незапланированной пробежки, а эмоции будто вырубили. Я должен уберечь Салиха. Он единственный человек, напоминающий мне о прошлом.

— Эй, утырок!

Грубый прокуренный голос раздается прямо за моими плечами, но я все равно иду. Под издевательский хохот я перешагиваю бурелом и понимаю — головорезы уже догнали меня. А сейчас просто наблюдают потехи ради.

— Остановись, парень. Отдай нам Салиха и проваливай на все четыре стороны.

Ботинком ломаю упавшую сосновую ветвь и сквозь зубы отвечаю:

— Хрен вам…

— Борзый, что ли?

Я замираю от предупреждающего удара кулаком вдоль хребта, делаю глубокий вдох и снимаю друга с себя. Осторожно укладываю Салиха на чистую поляну, оборачиваюсь.

Я вижу с десяток рож, помотанных жизнью. Озлобленно смотрят, принуждая меня к первому знакомству с криминальными буднями. Салиха в расчет не беру, он жук и игрок. А бандит из него не очень.

Я становлюсь так, чтобы закрыть собой истекающего кровью друга.

— Мы вернули деньги, чего вам еще надо? Отвалите.

— Э… нет, — говорит тот, у кого морда хуже драной собаки, — такое не прощается. Ты, видно, тоже решил последовать примеру этого баклана и не отступишь?

Я не успеваю ответить и между головорезами банды пробегает импульс агрессии. Им повода не нужно, чтобы наброситься. Меня окружают со всех сторон, с лета вырубаю одного, чувствуя удары по всему телу. Мрази. Бить кастетами против честного боя., …

С последней фразой замираю от рези в спине, ощущая, как лезвие глубоко рассекает мою плоть. Еще пару раз мне удается двинуть в морду, как в глазах начинает мутнеть. Падаю на колени и вырубаюсь от удара по голове.

***

Я открываю глаза и щурюсь от холодного света потолочных ламп. В кишках воротит и сильно болит затылок. Медленно поворачиваю голову вправо, а рядом с койкой сидит такой же двадцатилетний парень. Его кожа покрыта самопальными наколками, а глаза почти лишены цвета. Русский. Он тушит сигарету об жестяную банку и криво ухмыляется.

— Называй меня Гром. Как сам? Очухался?

— Как дерьма килограмм. Где я?

— В лечебнице. — Поднимается с табуретки и резко выдирает капельницу из моей вены. — Мы нашли тебя полудохлого в лесу. Кто ты?

Напрягаюсь, но в мыслях вижу лишь темноту абсолютную. Не смог ему ответить, как и, впрочем, встать и уйти.

Я провалялся в лечебнице еще неделю, постепенно привыкая к новой реалии. Хотя лечебницей назвать это сложно. Бетонное помещение с койками, ширмами и простецким медоборудованием. Где ежедневно зализывали свои раны люди, имена которых всегда остаются в тени. Я получил усмешку от судьбы, ведь меня подобрали такие же преступники, как и при Салихе.

Полмесяца я учился жить заново, особенно трудно давались шаги. Моя амнезия сыграла на пользу тогда еще главарю Давыдову, сейчас червей кормит, потому что меня вылепили с нуля. Такие парни, как я идеально подходили на роль ликвидаторов и палачей. Из-за внушительного роста и мощи комплекции. С пустошью вместо мозгов и моральных принципов.

Меня бил по морде Бизон, при посвящении в группировку, чем сейчас занимаюсь я. И, конечно, удар был выдержан, а за ним последовал ответный. Бизон упал, схватившись за поломанный нос. Однако меня не казнили после такой выходки, хотя должны. Давыдов видел потенциал и готовил к роли безжалостного убийцы.