Джованни, Патриция, Соня, Антонио и Пьетро с немым вопросом повернулись к нотариусу. Только Мария Карлотта продолжала увлеченно заниматься скрепками.

Визентини лишь развел руками.

— Не знаю, что и сказать. Здесь, — он указал на документ, — о деньгах ничего не сказало.

— Они должны были быть разделены поровну между отцом и тетей Анной, — с уверенностью сказал Пьетро.

— Я не поверю, что отец мог об этом забыть, — резко сказала Анна. — Он никогда ничего не забывал.

— Вы можете связаться с банком, где лежат эти деньги, — посоветовал Визентини.

Но выяснилось, что банк уже закрыт, — было больше шести вечера. Директора тоже найти не удалось, он оказался в отъезде.

Когда наследники дружной толпой покидали нотариальную контору на улице Джардини, совсем стемнело. Мария Карлотта подняла глаза и увидела звезды. Они сверкали на черном небе и казались близкими. Ей даже почудилось, что они подмигивают. Точь-в-точь, как дедушка, когда очень похоже изображал кого-нибудь из родственников. Она устала от глупого сидения за столом, ей хотелось побыть одной. Пока взрослые, не скрывая своего возмущения, продолжали обсуждать случившееся, она забралась в родительский лимузин.

Утром во время похоронной церемонии наследники Ровести усердно демонстрировали перед всеми свою скорбь по поводу «невосполнимой утраты» и, надо сказать, были искренни в своем горе: тысячи миллиардов, которые лежали у них почти в кармане, бесследно исчезли, баснословное богатство превратилось в мираж.

Лишь к вечеру следующего дня, дозвонившись до руководства банка в Лугано, они выяснили, что капитал Ровести еще два года тому назад был переведен в Панаму. Оттуда деньги отправили в лондонский Юнион-банк, но до адресата они не дошли. Как могло случиться, что тысячи миллиардов испарились по пути из Панамы в Англию, — ни у кого в голове не укладывалось.

ГЛАВА 2

— Ради бога, Мария Карлотта, постарайся вспомнить! Вы с дедушкой были вдвоем, он сам попросил, чтобы ты приехала. Может, он что-то говорил тебе? Ну ответь же, наконец!

Стоя на коленях возле постели, Соня пыталась привлечь к себе внимание дочери, добиться хоть какого-то ответа. Она была все в том же черном льняном костюме, ожерелье на шее мягко поблескивало в полумраке. Марии Карлотте очень нравится этот жемчуг. И не потому, что стоит уйму денег, об этом она никогда не думала, а из-за своего мерцающего блеска.

Они вернулись домой недавно. Слуги суетились, накрывая к ужину, но Силия повела девочку прямо в детскую, чтобы накормить отдельно. Мария Карлотта так проголодалась, что съела две отбивные котлеты и большую порцию клубничного мороженого. Отказавшись наотрез принимать душ, она забралась в постель и включила телевизор, ей хотелось посмотреть мультфильмы, которые показывали по частному каналу.

Из столовой, расположенной под ее комнатой, доносились возбужденные голоса. Она различила резкий голос тети Анны, голоса Джованни и Пьетро. Теперь что-то говорит мама. Должно быть, они продолжают обсуждать, куда подевались дедушкины миллиарды, — неужели им не надоело? Словно в ответ на ее мысли громко и отчетливо раздается «Хватит!». Это выкрикнул во все горло отец и тут же ушел к себе: она слышит его шаги у себя над головой. В коридоре все ближе стук каблуков, и в комнату входит Соня. Вот, приблизив свое усталое, с размазанной в углах глаз тушью лицо, она что-то говорит Марии Карлотте, но та не слышит ее; ей кажется, что их разделяет плотная, непроницаемая завеса. Мария Карлотта любит читать и сочинять стихи, смотреть на звезды, а семья с ее скучными взрослыми проблемами существует как бы отдельно от нее. Вот дедушка — другое дело, он был не такой, как все. Неужели она больше никогда-никогда его не увидит? Мама беспокоится из-за миллиардов, а ей до них нет никакого дела, к тому же она хочет досмотреть свой любимый мультфильм, поэтому молчит в надежде, что Соня наконец уйдет.

— Прошу тебя, Мария Карлотта, скажи хоть что-нибудь! — Соня готова расплакаться от отчаяния.

Дочь по-прежнему не отвечает, но в ее быстро брошенном взгляде Соня успевает заметить холодное раздражение. Вся семья уже знает, что старик в день смерти ездил с девочкой в издательство, что по дороге они о чем-то оживленно и весело болтали, однако Мария Карлотта никому не сказала об этом ни слова. Забыла или не хочет?

— Все думают, что дедушка перед смертью доверил тебе какой-то секрет, — терпеливо продолжает Соня. — Если ты действительно что-то знаешь, почему бы тебе не рассказать хотя бы мне, своей матери?

Сонины духи вызывали у девочки неясное беспокойство, будили давнее смутное чувство тоскливого одиночества; она словно уже видела прежде такую картину: вот сейчас мать поднимется с колен, повернется спиной и пойдет к двери, оставляя ее, опять и опять, вдвоем с Силией, ее няней. У Силии смуглая кожа и шершавые руки, она больно дерется, но все равно с ней лучше, чем одной. Няня, случалось, наказывала ее за непослушание и даже запирала в темной кладовке. Марии Карлотте в обступавшей ее черноте виделись безобразные чудовища, и она, окаменев от ужаса, сворачивалась на полу в комочек, боясь даже плакать. Когда Силия отпирала дверь и кладовку перерезала полоса света, онемевшая девочка смотрела перед собой невидящим взглядом, точно ослепленный фарами машины кролик.

Возвращаясь домой глубокой ночью или на рассвете, мать иногда заходила ее поцеловать. Резкий запах духов будил Марию Карлотту, и она инстинктивно съеживалась. Когда же мать заходила днем, девочка нетерпеливо ждала ее ухода, чтобы остаться наедине с единственным существом, не причинявшим ей боли и страдания, — с самой собой.

— Объясни, что с тобой происходит? — допытывалась между тем Соня.

— Мне не нравится запах твоих духов, — опустив глаза, отвечает девочка.

— При чем здесь мои духи?

— Ни при чем, просто от них у меня голова болит. Уходи, ты меня раздражаешь.

Мария Карлотта сказала это не грубо, но твердо, как будто хотела оттолкнуть от себя мать, которая — она бессознательно это чувствовала — первой оттолкнула ее от себя.

— Как ты разговариваешь с матерью? — попыталась одернуть ее Соня.

— Я говорю правду, — каким-то тусклым, апатичным голосом ответила Мария Карлотта.

Соня вдруг вспомнила, что и ее часто раздражала мать, но разве она хоть раз в жизни посмела ей об этом сказать? Да и как можно сравнивать ее детство с детством дочери! У нее ничего не было, но она хотела иметь все. Мария Карлотта имеет все, но ничего не хочет.

С трудом, почувствовав вдруг смертельную усталость, Соня поднялась с колен.

— Завтра поговорим, — собрав всю свою выдержку, ласково сказала она. — Хорошо?

Девочка лежала неподвижно, зарывшись головой в подушку.

В эту минуту Соня забыла о миллиардах, растворившихся на пути из Панамы в Англию; все ее мысли были о дочери, такой одинокой и беззащитной в своей непримиримой враждебности.

— Спокойной ночи, дорогая, — мягко сказала Соня, не рассчитывая на ответ.

Вдруг она заметила на красном ковре миниатюрный черный «дипломат» и с любопытством подняла его. «Дипломат» был довольно тяжелый. Поднеся его к светящемуся абажуру, она увидела на нем марку фирмы «Гуччи». Цифровой замок был закрыт, чтобы открыть его, надо было знать комбинацию цифр.

— Чей это «дипломат»? — спросила она и неожиданно для себя услышала ответ:

— Дедушкин. Вернее, был дедушкин, он мне его подарил.

— Ты знаешь, как его открывать?

— Нет.

Что-то подсказывало Соне, что этот «дипломат» может быть как-то связан с миллиардами.

— Можно, я возьму его ненадолго? — спросила она дочь.

— Возьми, если хочешь, — последовал равнодушный ответ.

Соня потушила свет и, выходя из комнаты, нос к носу столкнулась с Анной.

— Опять шпионишь? — с возмущением спросила она золовку.

Любопытство Анны ни для кого не было тайной. Выслеживая и подозревая всех без исключения, она подслушивала под дверями, снимала параллельную трубку, когда звонили совсем не ей, и даже рылась в корзинах для бумаг. В семье ее боялись, и только Соня не испытывала перед ней страха.

— Не забывай, что я хозяйка в доме Ровести, что хочу, то и делаю, — с вызовом ответила Анна, — а ты здесь на птичьих правах.

Копившаяся годами зависть к невестке, которая была несравненно красивее и моложе ее почти на двадцать лет, вдруг выплеснулась наружу. Пока был жив ее отец, она себе такого не позволяла. Соня смотрела на лицо золовки, испещренное мелкими морщинами, особенно заметными под глазами и вокруг рта, где сошел грим. Невольно она сравнила себя с этой пятидесятипятилетней женщиной, болезненно переносившей приближение старости, и отметила, уже не в первый раз, что Анна очень похожа на отца. Воспоминание о свекре наполнило ее сердце нежностью; она искренне любила старика и восхищалась им.

— Потомственная Ровести я, а не ты! — напомнила в который раз Анна.

— Это не дает тебе права лезть в чужие дела, — резко оборвала ее Соня.

— Наконец-то ты показала, кто ты есть на самом деле!

— Ну хватит, говори лучше, что тебе нужно.

— Откуда у тебя этот «дипломат»?

Соню так и подмывало послать золовку подальше, но она предпочла не доводить дело до скандала. Улыбнувшись ослепительной улыбкой, она сказала:

— Ты уже знаешь, откуда он у меня, нечего прикидываться. Отец передал его Марии Карлотте, а я несу его Антонио, чтобы он попытался его открыть.

Антонио сидел в комнате отца на его кровати и плакал. Уже не в первый раз Соня заставала его в таком состоянии, испытывая неловкость при виде слез на глазах мужа — совсем еще не старого мужчины, мечтавшего не так давно о деловой карьере.