Кира Касс - Наследница

– Только не говори папе с мамой, что я в курсе, хорошо?

– Если ты настаиваешь.

Я вскочила и клюнула Арена в щеку. Мне всегда было жаль девочек, у которых не было братьев.

– Ладно, тогда до завтра.

– Постарайся хоть немного поспать, – ухмыльнулся он.

Я покинула его комнату с твердым намерением отправиться к себе. Но вдруг почувствовала, что жутко проголодалась. А однажды побывав на кухне, я поняла, что мне там даже нравится. По-моему, я видела какие-то фрукты и сыр в холодильнике. Время было уже позднее, значит я вряд ли кого-нибудь побеспокою. И я быстренько спустилась по черной лестнице.

Насчет того, что кухня будет пустой, я ошиблась. С десяток парней и девушек раскатывали тесто и нарезали овощи. На их спорую работу было любо-дорого смотреть. И мне понравилось, что, несмотря на поздний час, они трудились с полной отдачей, весело болтали и выглядели вполне счастливыми.

Я не сразу заметила знакомую копну кудрявых белокурых волос. Ага, мой старый знакомый Генри. Его рубашка висела на вешалке, голубая майка была вся в муке. Несмотря на мои старания держаться в тени, кухонный персонал меня заметил. Они тут же принялись кланяться и делать реверансы, что, естественно, насторожило Генри.

Увидев меня, он попытался привести себя в порядок, но не слишком удачно. Тогда он откинул волосы со лба и повернулся ко мне, как всегда широко улыбаясь.

– А что, Эрика здесь нет?

– Он спит.

– А вы почему не спите?

Он задумчиво прищурился, пытаясь подобрать нужные слова:

– Хм… Простите. Я стряпаю?

– А можно мне тоже? – спросила я.

Он показал на горку яблок и тесто на столе:

– Вы хотеть? Готовить?

– Да.

Генри просиял и с довольным видом кивнул. Окинув меня оценивающим взглядом, он снял с вешалки свою рубашку, обернул ее вокруг моей талии и завязал рукава на спине. Передник. Он хотел, чтобы я надела передник.

Боже, как предусмотрительно. Ведь на мне был только пеньюар, который не жалко испачкать. Однако объяснить это Генри помешал языковой барьер.

Генри взял яблоко и круговым движением снял кожуру. Закончив, он положил яблоко на прилавок и выбрал другой нож.

– Pidäveitsi näin, – произнес он, показывая, как правильно держать нож. – Pidäomena huolellisesti. – Он растопырил пальцы руки, в которой держал яблоко, поочередно их убирая, чтобы не порезаться. И начал чистить яблоко.

С первого, даже непосвященного, взгляда было видно, насколько точны и экономны его движения, как умело он обращается с ножом.

– Вы, – сказал Генри, вручая мне нож.

– Ладно. Вот так? – Я выгнула ладонь чашечкой, примерно так, как показывал Генри.

– Хорошо, хорошо.

Я, естественно, работала не так споро, как он, да и ломтики яблока получились, увы, не идеальными, но, судя по сияющей физиономии Генри, можно было подумать, что я демонстрирую чудеса кулинарии.

Генри тем временем раскатал тесто, смешал корицу с сахаром и приготовил посуду для жарки.

Интересно, а дома он что, отвечал за десерты или же занимался ими исключительно из любви к искусству?

Я помогла начинить тесто яблоками и, несмотря на боязнь обжечься раскаленным маслом, опустила пончики в емкость для жарки, но, увидев, как масло ожило и забулькало, взвизгнула от неожиданности, на что Генри лишь добродушно улыбнулся.

Когда он наконец поставил передо мной блюдо с готовыми пончиками, я вдруг почувствовала, что буквально умираю от голода и больше не в силах терпеть. Генри жестом предложил мне попробовать, и я, выудив румяный пончик, откусила кусочек.

Совершенно неземной вкус, даже лучше, чем у его давешних булочек с корицей.

– Ой, ням-ням! – воскликнула я.

Генри рассмеялся и тоже взял себе пончик. Генри выглядел страшно довольным, но взгляд у него по-прежнему был слегка напряженный. Похоже, Генри, как профессионал, пытался оценить конечный результат.

Хотя, на мой непросвещенный вкус, пончики удались на славу.

– Как это называется?

– А?

– Название? – Я показала на блюдо.

– Хм… omenalörtsy.

– Оменалортси?

– Хорошо!

– Так?

– Хорошо.

Я была страшно довольна собой. Не забыть бы похвастаться Кейдену, что я выучила названия некоторых свендейских десертов.

В результате я умяла целых два пончика и сразу почувствовала некую тяжесть в желудке. Тем временем Генри пустил блюдо по кругу среди поваров; те, естественно, принялись расхваливать его на все лады. Жаль только, Генри не разобрал ни слова из того, что они говорили.

Восхитительно. Безупречно. Идеально.

И тут я подумала, что если бы Генри понял, о чем речь, то непременно ответил бы, что они его перехваливают. По-моему, это было бы вполне в его духе. Хотя откуда мне знать.

Да и зачем тебе это знать, напомнила я себе.

Хотя со временем мне становилось все труднее себя в этом убеждать.

Когда Генри обошел всех на кухне и вернулся с блюдом, на котором не осталось ни крошки, я сказала, неуверенно улыбнувшись:

– Мне пора спать.

– Вам спать?

– Да.

– Хорошо, хорошо.

– Хм… Сегодня вечером? «Вести»? – спросила я, стараясь говорить предельно просто.

– «Вести», да, – кивнул он.

Я положила руку ему на грудь:

– Вы такой сладкий.

– Сладкий? Э-э-э… Сахар?

– Да, как сахар, – рассмеялась я.

Генри накрыл ладонью мою руку, прижав ее к сердцу. Потом заглянул мне в глаза, и его ослепительная улыбка вдруг померкла. Он судорожно сглотнул. Казалось, ему хотелось подольше продлить мгновение. Он держал мою руку и мучительно перебирал в уме слова, отчаянно пытаясь найти то заветное, что я смогла бы понять…

Но так и не нашел.

Мне хотелось, чтобы Генри знал, что я не слепая и вижу, как он ко мне относится. Ведь каждая его улыбка, каждый жест свидетельствовали о том, что я ему не безразлична. И он тоже стал мне не безразличен, хотя я, как могла, этому сопротивлялась. У меня был только один способ рассказать ему о своих чувствах, ну а там будь что будет.

Я подошла к Генри вплотную и погладила по щеке. А он глядел мне в глаза и не мог наглядеться, будто это наша последняя встреча. Тогда я кивнула, и он коснулся губами моих губ.

Генри был до смерти напуган. Я чувствовала. Он боялся дотронуться до меня, боялся меня обнять, боялся пошевелиться. Возможно, он робел, потому что я принцесса, возможно, вообще никогда не целовался, но поцелуй получился на редкость трепетным.

Что мне даже понравилось.

Я прижалась к его губам, пытаясь дать ему понять, что все нормально и я не возражаю, чтобы меня обняли. И после секундного колебания Генри внял моему молчаливому призыву. Он бережно обнял меня, словно я хрупкая ваза, которая может разбиться, если сжать ее чуть посильнее. И поцелуи его были такими же бережными, что объяснялось, скорее, не страхом, а благоговением. Ощущение настолько неземное, что у меня закружилась голова и я отстранилась.

В глазах Генри плескалась затаенная боль, а на губах играла неуверенная улыбка.

– Мне надо идти, – повторила я, и он кивнул. – Спокойной ночи.

– Ночи, ночи.

Я шла медленно, чувствуя спиной его взгляд, но, оказавшись вне пределов видимости, перешла на бег. Странное смятение чувств и беспорядочные мысли. Почему меня так задело, когда Гаврил вцепился в Генри? Почему оставила Фокса, которого однозначно следовало отправить домой? Почему Кайл – о боже мой, Кайл! – не выходит у меня из головы?

И почему меня так страшат все эти вопросы?

Добравшись до своей комнаты, я упала на кровать. Похоже, я совсем запуталась. Да, я рассердилась на Гаврила, поднявшего эту тему, но меня действительно волновало, что я не могу толком объясниться с Генри, не могу сказать ему ничего личного. И действительно, что это за любовь через переводчика? Ведь, как ни крути, из всех кандидатов Генри был единственным, кому я могла довериться. С ним я чувствовала себя в безопасности, меня восхищала его страстная натура.

Но я не говорила по-фински. Что очень плохо.

В отчаянии я перекатилась на спину и ойкнула, когда что-то твердое уперлось мне в позвоночник. Оказалось, узел. Я забыла снять рубашку Генри.

Развязав узел, я, как это ни абсурдно, прижала рубашку к лицу. Ну конечно. Ну конечно, от нее пахло корицей, медом и ванилью. Ну конечно, от нее пахло десертом.

Глупый свендейский пекарь со своими глупыми специями.

Вот что заставило меня потерять голову!

Вот почему любовь – это страшная штука. Она делает вас слабыми.

А в мире нет никого могущественнее меня.

За завтраком меня поразило сразу несколько моментов. Во-первых, я заметила, что Генри пытается просветить Эрика насчет событий вчерашнего вечера. Я поняла это по тому, как взгляд Эрика метался между мной и Генри. И Эрик, похоже, успокаивал Генри. А я-то, глупая, не сомневалась, что Генри будет на седьмом небе от счастья. Ведь за все время Отбора он был вторым человеком, которому я подарила поцелуй. Но нет, Генри явно был не в себе.

Сидевший напротив Генри Кайл удивленно переводил глаза с Генри на Эрика и обратно, но, не зная языка, не мог уловить суть. Он медленно поглощал пищу, не вмешиваясь в разговор.

А еще я заметила, что Кейден пытается привлечь мое внимание. Он помахал мне рукой и кивнул в сторону двери. Я одними губами произнесла слово «потом» и постаралась не обращать внимания на столь откровенное нарушение этикета.

Но хуже всего было то, что мама с папой украдкой бросали на меня тревожные взгляды. Родителей наверняка мучил вопрос, как много мне известно о бунтовщиках.

Я откашлялась и громко спросила:

– Ну и как я справилась вчера вечером?

Папино лицо моментально просветлело.

– Идлин, я приятно удивлен. Даже не верится, что тебе удалось так здорово собраться после столь тяжелой недели. Ты на редкость великодушно обошлась с Генри, что очень мило с твоей стороны. И я счастлив видеть, что кое-кто из них, возможно… тебе приглянулся. Что вселяет в меня надежду.