— Эта хижина принадлежала твоему отцу? — спросил Конн минуту спустя, рассматривая простой интерьер.

У Хонор возникло впечатление, что он явно ищет тему для разговора, которая, будучи не совсем нейтральной, потому, что сейчас между ними нет ничего нейтрального, была бы, по крайней мере, менее эмоциональной.

— Да.

Вынужденная продолжать его попытки не совсем фатального общения, Хонор думала, как поддержать разговор.

— Он имел обыкновение брать нас с Аленой и маму сюда, когда только выдавалась возможность. Я теперь ей не часто пользуюсь. Обычно я ее сдаю, но в это время года она, как правило, пустует.

— А это Стиляга? — Конн кивнул на одну из фотографий почетного круга победителя. Рядом висела вырезка в рамке из старого выпуска «Дейли рейсинг форм» пятнадцатилетней давности.

— Да. — Хонор снова подыскивала нейтральные слова. — Это все фотографии Стиляги.

Конн покончил со своим бутербродом и взял чашку с кофе. Затем он встал и подошел к ближайшей фотографии.

На фото был запечатлен скаковой конь с высоко поднятой головой, жокей все еще сидит у него на спине, позируя для фотографа, и обычный набор людей, толпившихся поблизости. Человек двадцать толпилось вокруг победителя, большинство из которых были совершенно незнакомые люди, — любители фотографироваться просто ради забавы.

Ричард Стоунер и Ник Мейфидд стояли ближе всех к груму, держащему Стилягу под уздцы. Конн долго и молча рассматривал фотографию пятнадцатилетней давности своего отца и его лучшего друга, а потом отвернулся.

— Ты сохранила все документы твоего отца, касающиеся Стиляги, и памятные вещицы? — спросил он, обходя гостиную, чтобы взглянуть на другие фотографии.

— Никак не могла заставить себя выбросить их, но я не хочу, чтобы они находились в моей квартире. Слишком много воспоминаний, — призналась Хонор.

— Хочешь сказать, слишком много вопросов, оставшихся без ответов. — Конн прикоснулся пальцами к маленькому седлу для скачек.

— Может быть.

— Они выглядят довольными друг другом, верно? — Конн снова остановился перед другой фотографией почетного круга победителя.

— Папа и Ричард Стоунер? Да, конечно, — согласилась Хонор, вставая, чтобы подойти и встать в дверном проеме кухни. Она наблюдала за Конном, рассматривающим фотографию. — Гордыми и взволнованными победой.

— В этом вопросе они доверяли друг другу.

— Да. — Она подождала, не зная, что сказать еще. — Они были партнерами и владели победителем скачек.

— Очевидно, что этого было недостаточно, чтобы сохранить их совместное партнерство.

Конн развернулся, пригвоздив ее своим взглядом.

— Интересно, что дли ион» нужно?

— Чтобы сохранить совместное партерство.

— Чтобы двое держались вместе. Мужчина и женщина, к примеру, — с намеком сказал он.

— Не знаю, — осторожно ответила Хонор. — Полагаю, это зависит от конкретною мужчины и конкретной женщины.

— Тут должно быть доверие, — предположил Конн очень тихо.

— Как минимум.

Хонор решила задать вопрос, который не осмелилась задать раньше:

— И что теперь. Конн?

Он поставил свою чашку с кофе и посмотрел на нее:

— Прогулка по пляжу?

— Я сегодня уже прогуливалась по пляжу.

— Мне нужен свежий воздух.

Хонор поняла, что это была попытка примирения. Пробная, осторожная, неуверенная, но, тем не менее, попыткаа примирения.

— Хорошо.

8

В ту яочь Хонор лежала одна в кровати и в тысячный раз размышляла о том, что творится в голове Конна Ланлри. Его с ней не было, он был в гостиной, предположительно спал на кушетке.

Он принял это условие бет ропота протеста, словно ему было все равно, где спать. Она очень спокойно, очень неторопливо доставала подушку и одеяло из чулана и стелила их на кушетку. Он наблюдал за ней, сидя у камина, его голова покоилась на полушке кресла.

Она чувствовала на себе его пристальный взгляд весь вечер, она чувствовала, что в голове у него роятся неясные негаданные вопросы, ощущала его желание. Все женские инстинкты Хонор предупреждали ее, что тлеющий котел эмоций, мучаюших Конна сегодня ночью, представляют для нее реальную опасность. Но частица се откликалась на его чувства

Хонор перевернулась на бок, тревожно ворочаясь среди простыней и одеял. Она глаз не сомкнула с тех пор, как легла в кровать полтора часа наш. Ужин был спокойным. Ни Конн, ни Хонор, казалось, не могли вести небрежный разговор при таких натянутых отношениях. Хонор взвешивала, как бы сказать Конну, что он не может оставаться здесь на ночь, но заготовленные фразы так и не слетели с ее губ.

И не то чтобы она боялась, что он не уедет, в глубине души ей не хотелось, чтобы он уезжал. Временное перемирие было установлено на пляже после полудня. Ей нужно было время, чтобы продлить его, время, чтобы заново выстроить какое-то основание для доверия.

«Надо быть полной дурой, чтобы хотеть восстановить нечто, чего на самом деле никогда и не существовало», — говорила себе Хонор снова и снова, пока лежала, прислушиваясь к настойчивому шуму прибоя. Нечего было спасать, между ней и Конном уже ничего нет. Он использовал ее с самого начала, чтобы осуществить месть, о которой у него было извращенное понятие, а теперь, когда кто-то угрожает его чрезвычайно ценному скакуну, он, возможно, вообще перестанет доверять Хонор, даже если она каким-то образом и докажет свою невиновность.

И как она сможет доказать спою невиновность? Кто-то, очевидно, видел посетительницу конюшен, которая была похожа на нее. Принимая во внимание шаткие отношения между ней и Конном, этого было более чем достаточно, чтобы очернить ее в его глазах. Более того, он убежден, что у нее есть мотив.

Он приехал в пляжный ломик в ярости, полный угроз и желания воздать возмездие. Но почему-то ни одна из этих многообещающих угроз на самом деле не материализовалась. Были моменты настоящей опасности, в чем Хонор прекрасно отдавала себе отчет, но Кони на деле не довел ни один из них до окончательного завершения. Он не причинил ей физической боли, а сегодня спал на ее кушетке, не заставляя ее ложиться к нему в постель.

Хонор попыталась рассуждать логически, проанализировать действия Конна Ландри со времени его приезда в пляжный домик. У нее не было сомнений в том, что он похож на свернутый хлыст, поднятый для улара. Но этим вечером, казалось, он сомневался в своей цели, хотя она весь день находилась в пределах досягаемости. Ей было интересно, что его сдерживает.

Вероятно, та его частица, которая, похоже, нуждалась в ней, была сильнее той, что не могла ей доверять. Хонор понимала, что он нуждается в ней не только физически. Человек, такой как Конн Ландри, не станет находиться во власти собственных гормонов. Он слишком хорошо владеет собой, слишком сдержан. И если он вышел из обычного равновесия из-за женщины, то это потому, что он хочет или ему нужно oт нее больше, чем физическое удовлетворение. «Кроме того, — решила Хонор, — ему будет нелегко согласиться с тем, что ему нужны не только интимные отношения». Это заставит его признать свою уязвимость, а для Ландри это будет очень нелегко. Все это ее очень смущало, сильно волновало и определенно не давало заснуть. Хонор беспокойно ворочалась и тщетно поправляла простыню и одеяло. Ей хотелось, чтобы она не ощущала так болезненно присутствие Константина Ландри в соседней комнате.

Ей начало казаться, что его бурные эмоции простирались сюда, чтобы смешаться с ее. Лежа здесь в одиночестве, она не могла быть уверена, что ощущение смертельной раны, которое она испытывала, происходило из-за ее собственных беспорядочных мыслей или из-за того, что она понимала его чувства. Ощущение смешения этих чувств было странным и добавляло ей тревоги.

Преодоление всех вопросов, гнева, сомнений и страхов, однако, было постепенно усиливающимся желанием ослабить боль, которую она видела в его глазах. Напряжение, переходящее от нее к Конну весь вечер, нанесло тяжелый урон как ему, так и ей. Она хотела облегчить болезненную напряженность, которую она чувствовала в нем, и, сделав это, избавиться от неопределенности

Но она будет полной идиоткой, если выйдет в другую комнату и сделает такую попытку. В Ландри было достаточно от хищника, чтобы подобный порыв оказался чрезвычайно опасных. Верно, он сейчас держит себя в руках, но если она выйдет отсюда в ночной рубашке, с распушенными волосами до плеч, он, безусловно, примет это за открытое приглашение к действию. И кто может его в этом обвинить?

И все же она не собиралась спать этой ночью в таких условиях, и бурное состояние ее эмоций требовало какого-то уверенного поступка

Знание того, что Кони тоже испытывает усиливающееся напряжение, было достаточно, чтобы сподвигнуть Хонор на нечто решительное, даже если это будет безрассудный поступок.

Она откинула одеяло, протянула руку к халату, встала на небольшой коврик перед кроватью и поджала пальцы ног из-за холода деревянного пола.

Но Хонор постаралась не обращать внимания на ощущение холода, она медленно и бесшумно открыла дверь и обнаружила, что гостиная освещена лишь слабо тлеющими остатками дров в камине.

Стоя здесь в дверном проеме, сжимая распахивающиеся полы халата, Хонор окидывала взглядом тени. Когда ее глаза нашли худощавую фигуру Канна — он все еще сидел в кресле перед камином, — ее изначальная решимость несколько поуменьшилась. Она стояла очень тихо, не уверенная, что можно теперь сказать, когда настал решающий момент.

— Конн?

— Иди назад в постель. Хонор.

Эти слова были произнесены ровным, непреклонным, предостерегающим тоном. При этом Конн не двинулся с места.

Хонор сделала шаг вперед, халат мягко колыхался вокруг ее щиколоток