«Вот все указания, которые мне удалось получить. Хусани, как я вижу, возлагает большие надежды на человека, которого зовут Тикорам. По его словам, он был слугой в том доме, где Грэс жила в Ноугонге, и очень предан ей. Хусани отсоветовал ему следовать за ней, но легко могло случиться, что Тикорам не послушался и видел, как увезли Грэс и Кита. Как бы то ни было, мы решились догнать этого Тикорама и завтра форсированным маршем отправляемся в деревню, где м-с Листер слышала этот разговор. Прошло уже более трех недель с тех пор, как субадхар увез Грэс из форта. Кто знает, жива ли она еще!.. Боже, сохрани мой разум, пока я не узнаю ее судьбу, и тогда пусть будет надо мной воля Твоя!..»

«Трое суток мы шли не останавливаясь. Когда наши лошади падали, Хусани, не знаю каким чудом, доставал нам других. Провинция, по которой мы едем, довольно спокойна, так как мои друзья племени гурка, под начальством молодца Гамбие-Синга, крепко держались в Азимгуре. Мы остановились в нескольких часах от этого города на берегу канала, в маленьком бунгало, выстроенном некогда каким-нибудь инженером-англичанином. Мы напали на след Тикорама. Нам сказали, что ему дали маленький отряд солдат-гурка в помощь при его розысках. Стало быть, ему удалось убедить Гамбие-Синга в своих добрых намерениях. Узнаю все от последнего…»

«Теперь мне следовало бы быть уже далеко отсюда, но Гамбие-Синг предложил мне помощь, отказаться от которой было бы неблагоразумно. Я проспал два часа так крепко, как не спал со времени самого отъезда из Гумилькунда, и пока делаются последние приготовления к выступлению, записываю здесь события вчерашнего дня.

Мы без труда нашли штаб этого славного маленького отряда. В то время как я вел переговоры о пропуске с аванпостами, меня узнал один солдат, часто видавший меня у Джунг-Багадура. Десять минут спустя Гамбие-Синг принял меня с участием И симпатией, которых я никогда не забуду. Мне кажется, он даже сожалеет, что ответственное положение не позволяет ему присоединиться ко мне в моих розысках.

Мы долго совещались. Слухи о Тикораме оказались верны. Он был в лагере и рассказывал, что разыскивает молодую англичанку и ребенка, едущих одних и направившихся по дороге к Непалу. Он намеревался догнать их и помочь в бегстве, но средства его совершенно истощились, и он боялся один идти по джунглям. Гамбие-Синг дал ему конвой из надежных людей. Это было лишь вчера. Стало быть, мы можем скоро догнать его».

XXXI. Тикорам

Дневник раджи обрывается здесь.

Позднее он только кратко отмечал выдающиеся события своего трудного путешествия.

Гамбие-Синг не ожидал, чтобы отчаянное предприятие могло увенчаться успехом. Он потерял слишком многих людей в убийственной атмосфере Тераи, чтобы надеяться, что слабая женщина и ребенок выдержат ее. Но врожденная доброта и симпатия к Тому не позволяла высказать опасения, и он приложил все усилия, чтобы, по крайней мере в материальном отношении, экспедиция не терпела лишений.

Он дал Тому конвой, подобающий его сану, — отряд солдат-гурка, вооруженных с головы до ног, — и подарил хорошенькую арабскую лошадку. За всадниками двигались верблюды и буйволы, навьюченные всем необходимым для стоянок.

Караван шел двое суток. По мере того как он углублялся в джунгли, воздух становился тяжелее. Молодым раджой овладевало все большее сомнение.

Он покидал торные дороги и делал большие объезды по джунглям, где натыкался на вещи, от которых кровь стыла в жилах: кости, побелевшие на солнце, тела сипаев, наполовину обглоданные хищными зверями. Однажды он увидал громадного тигра, занятого ужасным пиром. Смертельно раненный выстрелом Тома, зверь упал на труп, который терзал. Люди унесли его с торжеством. Но душу его победителя охватил неизъяснимый ужас. Лихорадка поражала спутников молодого раджи одного за другим, и их приходилось отсылать назад. Даже Ганес не выдержал. Глаза Хусани, преданность которого не позволяла ему сознаться в страданиях, лихорадочно горели. Том видел все это, но не уступал.

— Найдем по крайней мере Тикорама, — говорил он. — Мы напали на его след. Рано или поздно, но мы встретим его.

Однажды они увидали издали приближающийся к ним маленький караван из нескольких верблюдов и всадников-гурка. Обе стороны приостановились. Том увидал посреди конвоя закрытые носилки. Он знаком попросил Хусани заговорить вместо него. Самого же его охватило такое волнение, что он не был в состоянии ничего разобрать.

Хусани вернулся:

— Господин, это — Тикорам, но он умирает!

— Если бы он даже умер, он должен сказать мне…

Соскочив с лошади, Том побежал к носилкам и раздвинул занавеси. При виде его больной вздрогнул, как от электрической искры.

— Это вы, раджа? Вы обещали мне лак рупий.

— Один лак!.. Говорю тебе, что если ты нашел их, если можешь провести меня к ним, я обогащу тебя, как никогда не снилось твоей жадности.

Умирающий тяжело вздохнул:

— Лак!.. Я мог бы получить его и — умираю!

— Ты не умрешь: у меня есть пища и лекарства… Боже мой! Он умирает. Он знает что-то, я вижу это по его глазам. Хусани, скорее вина, водки…

Принесли стакан вина, и Хусани поднес его к губам несчастного. Он выпил несколько капель, и глаза его открылись.

— Позвольте мне переговорить с ним, господин. Голос его трепещет, как слабый огонек, — малейшее дуновение может погасить его.

— Хорошо. Встань на мое место.

Тогда, при полном молчании всех окружающих, Хусани нагнулся к носилкам:

— Узнаешь ты меня, брат?

— Ты — продавец гранатов. Ты приходил в Ноугонг, и Цветок Лотоса доверилась тебе.

— У меня ее похитили, брат.

— Да, я все видел. Я последовал за ней в форт, а когда изменник субадхар увез ее…

— Говори! Здесь нет врагов. Почему субадхар увез Цветок Лотоса?

— Так приказала Белая принцесса с черным и злым сердцем. Я видел ее у ворот. Она тоже узнала меня, и ее слуги убили бы меня, если бы меня не спас бог, которому я служу. Целые сутки я пролежал пластом, ужасно страдая. Затем мои силы вернулись, и я снова отправился на поиски.

Дыхание его прерывалось, но несколько капель лекарства, приготовленного Хусани, позволили ему продолжать рассказ.

— Их было двое… мисс-саиб и мальчик. Что хотел с ними сделать субадхар — я этого не знаю. Его видели в деревне, но я никак не мог нагнать его. Потом я потерял его след. Он однажды утром вышел из одного селения со своими пленниками и, как предполагали, отправился к северу по самым пустынным дорогам. После этого он скрылся. Говорили, что он умер, но никто не видал его трупа. Я потерял также Цветок Лотоса, но не переставал искать ее…

— Мужайся! — сказал Хусани. — Господин обогатит твою семью.

— Наконец я услыхал кое-что о них, но они были уже одни.

— Что же сталось с субадхаром? Неужели он бросил их где-нибудь в джунглях и сам стал добычей диких зверей?

— Зачем же? Против зверей у него была сабля. Он не нашей веры, он — мусульманин. Велико было мое сомнение и страх, но воспоминание о мисс-саиб, такой доброй к своим слугам, удержало меня от возвращения. Я шел, пока не наткнулся на лагерь гурка. Здесь я рассказал свою историю, и мне дали помощь, чтобы продолжать розыски.

— Вот и все! — грустно сказал Хусани. — Стало быть, поиски брата не привели к успеху, если он вернулся.

— Я вернулся?! — воскликнул несчастный, приподнимаясь с диким блеском в глазах, налитых кровью. — Меня одолела болезнь, и пришлось лечь в эти носилки. Но ведь мои люди говорят, что мы идем вперед, с каждым днем подвигаемся.

— Да, конечно, подвигаетесь, — сказал Хусани, чтобы успокоить его. — Я не знаю местности… Но почему ты думаешь, что встретишь здесь мисс Грэс?

— Видел ли ты когда-нибудь, как она пишет?

— Мой господин хорошо знает ее руку. Если ты нашел что-нибудь, покажи мне.

Тикорам от слабости не мог шевельнуться:

— Возьми правую руку. Разожми ее.

Хусани откинул легкое одеяло, покрывавшее больного, и увидал, что он что-то судорожно сжимает в окоченевшей руке. Хусани попытался разжать ее как можно осторожнее.

Том слышал последние слова и дрожал с головы до ног. Но ему пришлось ждать, пока Хусани разожмет эти пальцы, сведенные ужасной лихорадкой джунглей. Показался клочок бумаги. Том рванулся вперед, чтобы схватить его. Судорожная дрожь потрясла исхудавшее тело, из ввалившейся груди вылетел долгий вздох.

— Он умирает! — воскликнул один из гурка, отшатнувшись. — Расступитесь, дайте пройти его душе.

Все отодвинулись. Один Том оставался на месте, устремив пылающий взор на эту сжатую руку, скрывавшую, быть может, письмо, адресованное ему.

— Одну минуту, господин! — воскликнул Хусани.

— Попробуй дать ему еще твоего лекарства, — прошептал Том.

Хусани омочил каплями губы умирающего, но Тикорам уже не мог их проглотить.

Вдруг он приподнялся.

— Мисс Грэс! — закричал он. — Мисс Грэс!

Том плакал от отчаяния.

— Он знает что-нибудь! Заставь его говорить, иначе он унесет с собой свою тайну!

— Господин, — отвечал Хусани торжественным голосом, — тайна у ваших ног.

В последнюю минуту сжатая рука раскрылась, и бумажка из нее упала на землю.

XXXII. План Баль-Нарина

Тикорам умер, показав пример той преданности, на которую оказались способны многие индусы в отношении тех, кто обращался с ними хорошо. В то время как его единоверцы покрывали ему лицо и наскоро устраивали из хвороста костер, чтобы сжечь тело, Том, отойдя в сторону, с сильно бьющимся сердцем развернул бумажку. С первого взгляда он узнал почерк Грэс, но записка была написана так бледно, что ее с трудом можно было прочесть.