— Если ваше превосходительство даст обещание задержать завтра войска, выступающие из Меерута, они проводят вас к вашему конвою, не тронув вас.

— А если я откажусь… вы расстреляете меня?

— Ваше превосходительство знаете, что на них нельзя рассчитывать… От них можно ожидать и худшего.

— Вы отличный парламентер… Передайте своим негодяям, что я отвергаю их условия и не стану договариваться с бунтовщиками. Пусть убьют меня, если смогут. Я не боюсь их!

Двадцать верных солдат обступили своего генерала. Засвистали пули. Генерал велел поднять раненых, сам медленно отступал лицом к неприятелю. Первые ряды, которые едва можно было разглядеть в спускающихся сумерках, расстроились. Прочие встретили их презрительными восклицаниями.

— Попробуйте сами взять его! — мрачно говорили те, чьи попытки не удались. — Боги дерутся за него: он колдун.

Эльтон со своим маленьким отрядом достиг опушки леса.

— Дураки! — крикнул один из наступавших, тот самый, который убил лошадь генерала. — Вы упустите его!

Это был лучший стрелок из всего полка: глаза он имел кошачьи. Не раз генерал хвалил его за меткость. Стрелок хладнокровно прицелился в красный мундир генерала. Пуля не попала в последнего, но один из ближайших солдат упал.

— Это стрелял Кульрай-Синг! — воскликнул неукротимый старик. — Превосходно!.. Еще раз! Но и другие не хуже тебя видят в темноте… Куллум-Хан, стреляй! Спокойнее!.. Целься ниже!.. Пли!..

Раздалось два выстрела. Когда дым рассеялся, то оказалось, что генерал стоит, а Кульрай-Синг в предсмертных судорогах корчится на земле.

— Спасибо, Куллум! Получишь медаль! Сдвиньтесь, дети! Скоро будем в безопасности.

— Кто-то подходит сзади нас. Слышите, генерал?

Действительно, доносился треск сухих сучьев и тяжелое дыхание целого отряда.

— Кто там? — крикнул генерал по-английски.

Ответом было оглушительное «ура». Конвой генерала, встревоженный его долгим отсутствием и предчувствуя измену, отправился на розыски в лес. Солдаты подъезжали один за другим.

— Это друзья, — сказал генерал. — Они спасли нас. Готовы ли мы? Видите вы эту шайку негодяев? Их втрое больше нас, но все они трусы. Прицельтесь, во имя чести старой Англии, и скосите их!

Восторженный возглас раздался в ответ, — казалось, горсть храбрецов удесятерилась. Всадники пришпорили коней. Индусы вынесли натиск, стреляя наудачу. Несколько лошадей упало. Пешие солдаты, окружавшие генерала, отстреливались, отступая.

— Вытесните их из лесу, туда, где светлее!

Небольшой отряд всадников подался влево. Ряды бунтовщиков, ожидавших натиска с фронта, были сломлены, расстроились, и многие обратились в бегство. Единственный оставшийся в живых офицер, отстегнув свой тульваре, вонзил его себе в горло и покатился к ногам лошади, на которую пересел генерал. В ту же минуту из-за куста выстрелили почти в упор. Левая рука мужественного начальника опустилась без движения, но он схватил поводья правой рукой и пришпорил лошадь. Солдаты, туземные и английские, думали только о неприятеле.

Луна заливала равнину серебристым светом. Выйдя из лесу, англичане увидели на опушке беглецов, скользивших, как серые тени. Генерал скомандовал стрелять. Каждый выстрел попадал в цель: мертвые и умирающие покрыли равнину. Пощады не было. Негодяи, пытавшиеся захватить генерала, заплатили жизнью за низкую измену. Одни пали от пуль, другие — пронзенные копьями.

В полчаса все было кончено.

Несколько бунтовщиков, особенно быстрые на ходу, бежали.

Один только субадхар Суфдер-Джунг — раненый, но не на смерть — остался в лесу. Он скрывался там целые сутки, потом, переодевшись в платье крестьянина, убитого по пути, решился выйти на дорогу.

Окончив дело, английские солдаты заметили отсутствие генерала, и отправились его разыскивать. В первый раз в жизни с Эльтоном случился обморок. К счастью, ординарец поддержал старика.

Солдаты нашли своего начальника лежавшим под деревом. Его ординарец и Куллум-Хан хлопотали около него.

XX. В Мееруте

В Мееруте господствовало отчаяние и смятение. Англичане и евразиане (так зовут потомков от браков англичан с индусками), уцелевшие от избиения 10 мая, собравшись в тесном укреплении, ждали всего худшего. Сгорая желанием помериться силами с бунтовщиками, солдаты стояли на часах день и ночь, так как опасались нового нападения. Но дни проходили, и начальство стало понимать, что за стенами укреплений нет надобности в таком количестве войска. Наконец, к живейшему удовольствию офицеров и солдат, пятьсот человек были назначены для соединения с войсками, которые, как предполагали, двигались к Дели.

Мы видели, что генерал 23-го повстречался в лесу с толпой бунтовщиков, а 24-го вспомогательный батальон должен был выступить из Меерута. Бунтовщики, устроив засаду в лесу, надеялись, что неприбытие генерала задержит выступление войска. Как мы видели, они обманулись. Но перестрелка была услышана в Мееруте, и один молодой офицер, хорошо известный генералу, пылая желанием отличиться и смыть позор с имени англичанина, получил позволение выехать на рекогносцировку с пятьюдесятью кавалеристами.

Была уже ночь, но месяц светил ярко. Когда отряд прибыл на место схватки, стычка окончилась. Генерал и его солдаты сами справились с врагом, но начальник был ранен, люди устали, у лошадей оказались разбиты ноги, и вообще положение было крайне опасное, так как в лесу могли скрываться бунтовщики, поэтому все с радостью встретили прибывшее подкрепление.

— Слава богу! Стало быть, еще не все вымерли в Мееруте! — воскликнул генерал.

— Ваше превосходительство, можете ли вы сесть на лошадь, или приказать подать носилки?

— Носилки? Пустяки! Вы воображаете, что я собираюсь протянуть ноги? Но все же мне хочется вернуться домой. Мои бедные девочки! Которая из них ранена? Боже мой! Следовало быть благоразумным и всех их оставить в Англии. Ну, я рад, что вижу дружеское лицо… Здравствуйте, Берти.

Молодой офицер соскочил с лошади и грустно смотрел на раненого начальника.

— Что вы нос повесили?.. Они здоровы и невредимы?

— Ваше семейство в безопасности. Одна из барышень ранена, но, надеюсь, не серьезно. Леди Эльтон страшно беспокоится.

— Конечно, конечно. Они сами расскажут все. Помогите мне сесть на лошадь, и марш!

Куллум-Хан, рыдавший, как ребенок, взял генерала под одну руку, офицер — под другую, и общими силами они посадили его на самую крепкую и спокойную лошадь отряда. Солдат сел сзади, чтобы поддерживать его, и отряд медленно двинулся в путь по равнине. Нового нападения не произошло: «одни», как выражался генерал, «успокоились», а другие не смели приблизиться.

Въехав в предместье Меерута, генерал застонал от боли и горя. Он узнавал каждую подробность по пути, и все вызывало в нем воспоминания. Эльтон сам наблюдал за постройкой многих бунгало офицерского собрания, дома полковника, а также той обширной виллы, где, по возвращении из Англии, поселилось его семейство. Ему тогда замечали, что, в случае возмущения, это место может быть опасно, так как находится за чертой английского города, но генерал гордо улыбался в ответ на такую безосновательную боязнь.

— Пока я и моя семья в Мееруте, восстание немыслимо, — говорил он, — и я никому, кроме нас, не предлагаю жить в этом доме.

Сегодня Эльтон увидел развалины на месте дома.

Когда генерал проезжал там, где еще недавно был сад, из развалин вышел старик. Офицер, командовавший с саблей наголо отрядом, хотел отстранить его, но старец так громко начал просить, чтоб его допустили к генералу, что тот, услыхав крики, велел его подвести.

— Да это ты, Ясин-Хан! — воскликнул Эльтон, узнав своего камердинера-индуса.

— Я самый, генерал-саиб. Сын мой Куллум…

— Вот он, — заявил сипай, поддерживавший генерала. — Я не мог остаться с другими и убил Кульрай-Синга, который во что бы то ни стало хотел увести меня.

— Зачем ты здесь, Ясин? — спросил генерал.

— Потерпите минутку, ваше превосходительство, я расскажу вам все. Бунтовщики окружили ваш дом и подожгли его с трех сторон. Я поскорее сбегал за сыном Куллумом, и они с Суфдер-Джунгом и другими прогнали будмашей (разбойников). Трикси-саиб была ранена, сын мой и субадхар унесли ее на руках, как дитя. Другие барышни пошли пешком, потому что не было экипажа, но мужчины защищали их, и никто не посмел тронуть волоска на их голове. Я вспомнил о деньгах генерала. Унести их не было возможности, поэтому я закопал их в саду. Будмаши вернулись, воя, как злые духи. Они сказали, что убьют меня, если не найдут золота. Я отвечал им, что сейчас принесу его, и сам убежал. Я слышал их крики, — попадись я им, они изорвали бы меня в клочья. Но один из них дал сигнал, и бандиты убежали. Я, спрятавшись, ожидал возвращения вашего превосходительства и кормился кое-как. Теперь вот уж два дня, как я не ел. Сжальтесь, саиб, и возьмите меня с собой.

— Посадите его на лошадь, и пусть он едет за нами, — сказал генерал. — Я думаю, он говорит правду.

При въезде в город генерал Эльтон пожелал сойти с лошади.

— Я не могу показаться так жене и детям. Отпустите ваших солдат, Берти, и пусть они найдут помещение для моих молодцов, а также для индусов. Поддержите меня и пойдемте к моим.

Леди Эльтон и ее дочери поместились в палатке. Они предпочли это жилище гостеприимству, которое им оказывали во многих домах. Большая часть мебели в доме, а также их вещи оказались целыми, и им удалось придать временному жилищу уютный вид. Стараясь устроить для отца, возвращения которого ожидали со дня на день, все как можно удобнее, девушки не давали матери падать духом, сами сохраняли мужество и заглушали страх, который временами охватывал их при воспоминании о происшедшем. Для этих женщин, воспитанных в английских традициях, по которым индус нечто среднее между машиной и животным, разразившееся восстание было как гром среди ясного неба. Еще ранее до них доносились слухи о случаях неповиновения солдат. Они даже находили, что карательные меры недостаточно строги, но, когда 9 мая бунтовщики 3-го кавалерийского туземного полка, приговоренные своими же соотечественниками к десятилетнему тюремному заключению, были лишены мундиров и закованы в цепи, они, жалея несчастных, в то же время подумали, что этого примера будет достаточно.