Как давно это было! А теперь ничего, ничего не осталось. Ничего, кроме этих сорока фронтонов. Только они вечны, все остальное — лишь пыль на ветру.

В мраморный фамильный склеп опустили пустой гроб. Когда все женщины, кроме Арабеллы, покинули кладбище, четверо дюжих фермеров из отцовского поместья водрузили над могилой огромную каменную плиту и местный кузнец принялся усердно высекать на ней инициалы и титулы графа и годы его жизни. Пустой гроб покоился теперь в склепе рядом с гробом Магдалены, первой жены графа. Арабелла с содроганием заметила, что с другой стороны в склепе оставалось еще место для ее матери.

Она долго стояла там неподвижно, застывшая и холодная как мрамор, пока наконец не затих стук молоточка, гулким эхом отзывавшийся в каменных сводах склепа.

Арабелла направила Люцифера в сторону от главной дороги и свернула на узкую тропинку, ведущую к пруду, который сверкал, словно драгоценный камень, в оправе из зелени дубов и кленов. День выдался теплым, слишком теплым, и Арабелле стало жарко в бархатной амазонке. Утреннее солнышко горячо припекало, и влажная сорочка прилипла к телу. Траурное платье оживляла только полоска белого кружева у воротника. Кожа зудела даже там, где нежные батистовые рюши касались шеи.

Арабелла спрыгнула с Люцифера и привязала его к ветке низенького деревца. Ей никогда не приходилось испытывать неудобств с седлом. Она помнила, как однажды, когда ей уже исполнилось двенадцать, отец отвел ее в сторону и сказал, что не хочет рисковать ее жизнью, хоть она и лучшая наездница во всем графстве. Дамские седла — смертельные, коварные ловушки. Он не позволит ей ездить на охоту, пока она не расстанется с дамским седлом. Ей будет дозволено позировать, сидя на лошади в таком седле, для портрета, который заканчивает художник, и только. Она будет ездить по-мужски или не будет ездить вообще.

Слегка придерживая юбки, чтобы не касаться ими влажной росистой травы, Арабелла медленно побрела вдоль самой кромки воды в дальний конец пруда, стараясь не наступать на длинные шелковистые стебли тростника. Но как велико было искушение пробраться сквозь заросли к самой воде!

Слава Богу, что ей удалось удрать от всей этой толпы родственников и знакомых в черном, от их скорбных, неулыбающихся лиц, от их заученных выражений соболезнования, которые они произносили приличествующими случаю тихими, печальными голосами. Арабелла не уставала восхищаться, как естественно и непринужденно вела себя ее мать: она скользила среди гостей, шурша своим черным вдовьим платьем, сшитым по последней моде, и совсем не казалась уставшей — правда, печальная ее улыбка была несколько натянутой, но вполне уместной. Леди Энн хорошо знала, что от нее требуется, и в совершенстве справлялась со своей ролью. Из всех приглашенных только Сюзанна Тальгарт, лучшая подруга Арабеллы еще с детских лет, вела себя с неподдельной искренностью — она просто молча обняла ее, крепко прижав к своей груди.

Арабелла замедлила шаг, прислушиваясь к кваканью спрятавшейся в зарослях тростника лягушки. Она наклонилась, шурша юбками, и в то же мгновение краем глаза заметила в нескольких шагах от себя что-то темное. Арабелла тут же забыла про лягушку и, нахмурив брови, стала медленно подкрадываться к зарослям.

Она осторожно раздвинула стебли, и глазам ее представилась следующая картина: прямо перед ней, вытянувшись на спине и заложив руки за голову, лежал спящий мужчина. Сюртука на нем не было — он его, видимо, снял, — только черные бриджи, черные высокие сапоги и расстегнутая у ворота белоснежная батистовая рубашка с жабо. Она вгляделась в его лицо, такое спокойное и бесстрастное во сне, и отпрянула, чуть не вскрикнув от изумления. Ей показалось, что она видит собственное отражение, так похожи были их черты: иссиня-черные коротко подстриженные вьющиеся волосы над четкими бровями, гордо взлетающими над гладким лбом и постепенно опускающимися к вискам, такие же полные губы, как у нее, высокие скулы и прямой римский нос. Подбородок у незнакомца был твердый, упрямый. Она была почти уверена, что его ноздри раздуваются, когда он сердится. У нее есть ямочки на щеках, а интересно, у него они тоже есть? Нет, он выглядит слишком серьезным и суровым — трудно представить, что он вообще когда-нибудь смеется. А впрочем, ямочки ей и самой не очень-то идут. Арабелла никогда не придавала значения собственной внешности, но, глядя на этого неизвестного молодого человека, она готова была признать, что он самый красивый мужчина из всех, которых ей приходилось видеть.

— О, этого не может быть! — прошептала она, не в силах отвести глаз от незнакомца. И тут ее осенило. — Ах ты, проклятый ублюдок! — выкрикнула она в ярости от собственной догадки. — Грязное ничтожество! А ну, сейчас же вставай и убирайся из моих владений, пока я не пристрелила тебя! Если ты откажешься мне повиноваться, я пройдусь кнутом по твоей спине и вышибу из тебя дух! — Тут Арабелла приостановила свои угрозы, поскольку вспомнила, что не взяла с собой пистолета. Но все равно — у нее есть хлыст. Она занесла руку с кнутом над спящим.

Незнакомец медленно поднял веки, окаймленные густыми черными ресницами, и Арабелла уставилась в свои собственные серые глаза, вопросительно поднятые на нее. Эти глаза были чуть темнее, чем у нее, совсем как у отца. Боже правый, да он просто красавец — даже ее отец не был так хорош!

— Вот тебе и раз, — медленно произнес мужчина голосом спокойным, как воды залива. Он не пошевелился, только поднес руку к глазам, заслоняясь от солнца, чтобы получше рассмотреть склонившееся над ним разгневанное личико. — Полагаю, передо мною благородная леди. Достаточно взглянуть на эти холеные белые ручки, никогда не знавшие черной работы. Да, несомненно, это леди. Но где же тогда та портовая шлюха, которая только что выкрикивала проклятия у меня над ухом? Она хочет высечь меня кнутом? Ничего не скажешь, забавная ситуация, вполне достойная сцены «Друри-Лейн».

Его речь была абсолютно правильной, как у истинного джентльмена. Но это еще ни о чем не говорило. Она продолжала внимательно его рассматривать. Так, на подбородке у него ямочка, а у нее такой нет, и он загорелый, смуглый, как пират. А она терпеть не может пиратов. Нет, ему не удастся вывести ее из себя. Невольно подражая надменным интонациям своего отца, Арабелла спросила:

— Кто вы такой, черт возьми?!

Незнакомец по-прежнему не сделал ни малейшей попытки переменить положение и все так же лежал у ее ног, лениво щурясь, как ящерица на нагретом солнцем камне. Однако теперь он ухмылялся, нагло разглядывая ее и обнажая в ухмылке крепкие белые зубы. Глаза у него, оказывается, не чисто серые, а с золотистыми крапинками. Ни у нее, ни у ее отца нет таких крапинок. Это заключение ее несказанно обрадовало. Золотистые крапинки все только портят.

— Позвольте полюбопытствовать, вы всегда выражаетесь, как уличная девка? — небрежно заметил он, приподнявшись на локтях. Взгляд его был ясным и глубоким, и в нем Арабелла сразу распознала острый ум, что отнюдь не расположило ее в пользу незнакомца.

— Тон, каким я обращаюсь к наглецам, посягающим на владения Девериллов, не имеют права обсуждать грубияны, подобные вам, сударь. — Она стояла, сжимая хлыст и легонько похлопывая его рукоятью по затянутой в черную перчатку руке.

— Ага, значит, сейчас меня высекут?

— Возможно. Я задала вам вопрос, но, по-видимому, отвечать на него вы не собираетесь, и я догадываюсь почему. — Она смотрела на него, и грудь ее сжималась от боли. Но она с детства привыкла встречать все удары судьбы с высоко поднятой головой. — Вне всякого сомнения, вы внебрачный отпрыск моего отца. Вы не слепой и сами уже, вероятно, заметили сходство между нами, а я, по словам окружающих, точная копия своего отца. — Она резко отвернула лицо, чтобы он не мог видеть слезы в ее глазах. Да, она точная копия своего отца, вот только следовало бы ей родиться мальчиком, а не девочкой. Бедный отец, у него не было законных сыновей. Но у него, оказывается, есть внебрачный наследник. Она вновь обратила на него взгляд своих ледяных глаз и процедила сквозь зубы: — Интересно, и много еще подобных вам? Если это так, мне остается только пожелать, чтобы они не так сильно напоминали отца, как вы. Мне всегда хотелось, чтобы у меня был брат. Теперь же, как вам, должно быть, известно, род Девериллов некому продолжить. Я женщина и не могу считаться главой фамилии. Как это несправедливо!

— Да, но такова жизнь. А что касается того, что я внебрачный сын вашего отца, то это маловероятно. Впрочем, вам, наверное, лучше знать. Однако я думаю, если бы граф и наплодил незаконных отпрысков по всему свету, у них хватило бы ума не показываться здесь в день его похорон. — Незнакомец произнес эти слова без тени насмешки, спокойно и рассудительно, словно чувствовал, как ей сейчас больно и горько. Он медленно поднялся и очутился с ней лицом к лицу. Не стоит пугать ее раньше времени. Нельзя, чтобы она поняла, какую угрозу ее положению таит его появление. Она и так все скоро узнает.

— Но вы-то, вы-то сами не замедлили явиться! — воскликнула Арабелла, гневно сверкнув глазами. — Пропадите вы пропадом, да вы с ним даже одного роста! Господи, ну как у вас хватило наглости прийти сюда в такое время? У вас что, совсем нет чести и совести, вам не знакомы приличия? Мой отец умер, а вы явились сюда и ведете себя так, будто вы здесь хозяин!

— Так вы подвергаете сомнению мою честь? Не советую вам этого делать. Меня считают человеком порядочным.

Она едва сдержалась, чтобы не хлестнуть его со всего размаху кнутом по лицу. Он шагнул к девушке, и его огромная фигура заслонила солнце. Ноздри ее раздулись от ярости, глаза потемнели, выдавая ее намерение.

— Не делайте этого, милочка моя, — промолвил он, и голос его был тихим и нежным, как летний дождик.

— Никакая я вам не «милочка»! — выпалила Арабелла, вне себя от злости на него и на себя за свою несдержанность. Глаза ее сузились, и она продолжала, отчеканивая каждое слово: — Можете не объяснять мне цель своего визита. Я не дурочка и обо всем прекрасно догадалась. Вы незаконный сын моего отца и явились в его дом для прочтения завещания. Да у вас совести не больше, чем у жабы! Значит, вы надеетесь, что вас признают родственником графа и вы получите свою долю наследства? — Ее всю так и трясло от ярости и собственного бессилия — ведь он гораздо выше ее, выше ее отца, а она, к сожалению, не мужчина и не может дать ему достойный отпор. Ах, как бы она хотела втоптать его в грязь, стереть в порошок! Она чувствовала, что ему ровным счетом наплевать на ее слова, — он наклонился, чтобы отряхнуть панталоны, и поднял с земли сюртук. О, как же она ненавидела его за это безразличие!