— Поскольку я их сегодня еще не видел, я ничего не могу вам сказать. Сегодня вечером я за ними понаблюдаю. Надеюсь, что вы ошибаетесь, Энн. Мне очень хочется в это верить.

— Мне тоже. Но я никак не могу успокоиться. — Она раздумывала, сказать или не сказать ему про порванную ночную рубашку Арабеллы, но потом решила, что не стоит, — это слишком интимные подробности.

Доктору Брэниону было нестерпимо тяжело видеть Энн такой несчастной. Повинуясь душевному порыву, он взял ее руку и поднес к своим губам. Поцеловав ее ладонь, он ощутил ее слабый трепет. Пальцы ее сжали его руку, и он забыл обо всем на свете, кроме своего желания. Он смотрел на ее губы, потом заглянул ей в глаза. Сначала он не поверил тому, что увидел в их глубине, хотя это было бы ясно и слепому.

— Энн, дорогая моя. — В его голосе слышалась такая любовь, такое безграничное самоотречение, что леди Энн не заметила подходившего к ним мальчика-конюшего, который вел лошадь Брэниона.

Но доктор заметил. Он попытался улыбнуться — это было нелегко, поскольку больше всего на свете он хотел сейчас покрыть ее лицо поцелуями. Только бы прикоснуться к ней — о большем он и не мечтает, — но этому, видно, не суждено сбыться. Он перевел дух, мысленно ругая конюха последними словами.

— Здесь нам не удастся поговорить. Я все скажу вам после, Энн.

Не отрывая взгляда от его губ, она быстро спросила:

— Когда?

Он рассмеялся и отпустил ее руку.

— Я бы с радостью похитил вас хоть сейчас, но, к сожалению, меня ждут пациенты.

— Тогда завтра, — сказала она.

Он понял, что пришла пора сделать решительный шаг.

— Вы знаете, Энн, как на берегу пруда красиво в это время года. Вы не хотели бы погулять там со мной завтра, скажем, после полудня? — Он представил себе, как она лежит на траве, ее волосы рассыпались по плечам, а вокруг благоухают нарциссы и лилии. Черт, он совсем потерял голову!

А она не раздумывая согласилась:

— С удовольствием.

Доктор Брэнион мигом забыл все те годы, которые он провел без нее, теперь он думал только о будущем, и в особенности о завтрашнем дне.

— Жизнь все-таки прекрасна, — промолвил он, слегка погладив ее по щеке и нежно ей улыбнувшись. — Сегодня вечером за обедом я постараюсь развеять ваши тревоги. А завтра — в час дня, дорогая моя Энн. — Он повернулся и легким, уверенным шагом спустился по ступеням парадного крыльца, помахал ей рукой, потом вскочил в седло и пустил коня в галоп.

— Да, наверное, жизнь все-таки прекрасна, Пол. — От счастья ей хотелось кинуться на шею мальчику-конюшему и расцеловать его в обе щеки. Она обхватила себя за плечи, чтобы сдержать этот невольный порыв.

К тому времени как леди Энн вернулась в гостиную, ей удалось погасить радостный блеск в глазах. Только Джастин теперь мог бы заметить произошедшую в ней перемену. Но его, по всей вероятности, не было в гостиной.

Войдя в комнату, она с удивлением обнаружила там только Жервеза. Она улыбнулась молодому человеку, вопросительно приподняв золотистую бровь.

— Ma petite cousine[1] вернулась в свою комнату отдохнуть перед обедом. Она выглядела уставшей. — Он слегка пожал плечами и улыбнулся ничего не значащей улыбкой, «по-французски».

— Вот как? — промолвила леди Энн. Ей очень хотелось, чтобы он тоже удалился к себе, она сама могла бы уйти — не важно куда, лишь бы остаться наедине со своими мыслями. Она бы стала перебирать в памяти каждое слово Пола, каждый жест и взгляд, улыбаясь своим мечтам о завтрашнем дне.

— Леди Энн, я рад, что нам с вами наконец представился случай поговорить наедине, — внезапно нарушил молчание молодой человек. Он чуть подался вперед в кресле и настойчиво заглянул ей в глаза. — Видите ли, madame, только вы можете рассказать мне о моей тете Магдалене.

— Магдалена? Но, Жервез, я о ней почти ничего не знаю. Она умерла задолго до того, как я стала женой графа. А вот брат Магдалены, ваш отец, наверняка смог бы рассказать вам о ней намного больше, чем я, и…

Он покачал головой:

— К несчастью, он смог поведать мне только о ее детских годах, которые она провела во Франции, да и то он постоянно путался. А о ее жизни в Англии он совсем ничего не знал. Прошу вас, расскажите все, что вам известно о ней. Я уверен, вы прольете свет на многие темные страницы.

— Хорошо, но дайте мне собраться с мыслями. — О Боже, она знает так мало — это чистая правда. Леди Энн напрягла память, пытаясь собрать воедино все, что она слышала о первой жене своего мужа. — Если я не ошибаюсь, граф познакомился с вашей тетушкой во время своего визита к французскому двору в 1788 году. Я могу перепутать последовательность событий, но, кажется, вскоре после этого они поженились в замке де Трекасси, а потом вернулись в Англию. Как вы, наверное, знаете, Элсбет родилась в 1789 году, спустя год после их свадьбы. — Она помолчала, с улыбкой глядя на красивого молодого человека. — А вы, Жервез, наверное, ненамного старше ее — вы родились приблизительно в то же время.

Жервез неопределенно пожал плечами и сделал изящный жест рукой, чтобы она продолжала.

— Теперь я подхожу к тому месту в своем повествовании, когда не могу полностью ручаться за достоверность полученных мною сведений. Магдалена возвратилась во Францию вскоре после того, как разразилась революция. Я не знаю, что побудило ее пуститься в такое опасное путешествие в столь неспокойное время. — Она задумчиво покачала головой. — Вам, наверное, известен конец этой истории. К несчастью, после возвращения в Эвишем-Эбби в 1790 году она заболела и умерла.

— Вы больше ничего не добавите, madame?

— Ничего. Мне очень жаль, Жервез, но это так. — Ее тронуло, что он так живо интересуется судьбой своей тетушки, но его разочарование при этих ее словах показалось ей несколько наигранным. Она подумала о Поле. Какое славное имя!

Молодой человек откинулся на спинку кресла и в задумчивости забарабанил изящными пальцами по подлокотнику. Помолчав, он медленно промолвил, не отрывая внимательного взгляда от лица леди Энн:

— Мне кажется, я мог бы восполнить некоторые пробелы в вашем рассказе. Мне не хотелось бы огорчать вас, леди Энн, но мне доподлинно известно, что, когда граф, ваш будущий супруг, приехал во Францию в 1788 году, он был — как это говорится у вас, англичан? — а, вспомнил: он сильно нуждался в средствах, чтобы поправить дела своего имения. Мой отец, старший брат Магдалены, сказал мне, что граф де Трекасси, его отец, одолжил графу огромную сумму денег перед свадьбой. Кроме того, по уговору, после выполнения определенных условий граф должен был получить вторую половину приданого Магдалены.

Леди Энн молчала. Она вспомнила, что ее отец тоже отдал за ней богатое приданое, вспомнила, как торопил ее граф со свадьбой. Вспомнила она и то, как однажды совершенно случайно она, застенчивая юная девушка, услышала, как ее жених насмешливо заметил в разговоре с приятелем, что ее приданое не такое пухлое, как его невеста. Впрочем, добавил он, она дочка маркиза, а это что-нибудь да значит, вот только он никогда особенно не любил девственниц.

Теперь ей показалось странным, что граф де Трекасси дал огромное приданое за своей дочерью. Ведь в жилах Магдалены текла королевская кровь. Такое впечатление, что графа купили и приданое явилось своеобразным залогом. Но почему?

Жервез поднялся и расправил складки желтого узорчатого жилета. Какой все же красивый молодой человек — и эти темные миндалевидные глаза, и…

— Прощу простить, madame, что отнял у вас столько времени.

Леди Энн тряхнула головой, отгоняя от себя воспоминания восемнадцатилетней давности, и улыбнулась:

— Мне жаль, Жервез, что я знаю так мало о вашей тетушке. Но, видите ли, — добавила она, разводя руками, — в моем присутствии почти никогда не говорилось о Магдалене и ее семье. — Она прекрасно понимала, что это было вызвано вовсе не тем, что граф так любил покойную супругу. Достаточно вспомнить, как он поступил с бедняжкой Элсбет. Нет, он не любил ни Магдалену, ни свою вторую жену.

— Да, это понятно. Какой же мужчина будет упоминать имя покойной жены в присутствии своей нынешней супруги? О, леди Энн, я и забыл сделать вам комплимент — жемчужное колье, которое вы носите, делает вас еще более неотразимой. Наверное, ваша шкатулка с драгоценностями полна прелестных вещиц — вы же графиня Страффорд. Я прав?

— Благодарю за комплимент, Жервез, — обронила леди Энн, снова думая о Поле и почти не слушая молодого французского графа.

Она увидит доктора через три часа. Как медленно тянется время!

— Ах, вы говорите о фамильных драгоценностях Страффордов, — промолвила она наконец. — Уверяю вас, это пустые побрякушки — они ничего не стоят. Даже принц-регент не осмелился бы подарить их принцессе Каролине, которую, насколько я знаю, он терпеть не может.

— Любопытно, — промолвил молодой человек. — Очень любопытно.

— Да, в некотором смысле. Остается только удивляться, как может существовать такой союз, основанный не на любви, но на взаимной неприязни.

— Что? Ах да, конечно, конечно. Но таковы почти все браки между августейшими особами, madame. — Жервез склонился над ее рукой и неожиданно быстро вышел из комнаты.

Леди Энн поднялась с кресла и тоже направилась к двери. Надо ей будет надеть завтра шелковое розовое платье, расшитое маленькими розовыми бутончиками по подолу. Ей так надоел черный цвет — ничего нет дурного в том, что она нарушит монотонность своих траурных одеяний хотя бы один раз. Поднимаясь по ступенькам лестницы в свою спальню, она представила довольно смелый вырез розового платья, обнажающий плечи и грудь, и улыбнулась. Это улыбка Арабеллы, подумала она. Так улыбалась ее дочь до того, как вышла замуж за Джастина.