Очень скоро карета остановилась, и один из лакеев открыл ее дверцу. Широко открытыми глазами слуга наблюдал за тем, как она выходит из экипажа. Что до Крофта, то дворецкий приветствовал их со своим обычным спокойным достоинством: хотя Клер не сомневалась в том, что он узнал ее в мужском наряде, внешне он никак этого не выказал. Он также ничего не сказал по поводу того, что до этой минуты вся прислуга считала, будто она спит у себя в комнате. Сегодня в комнате прислуги сплетен будет хоть отбавляй!

Как только они оказались дома, Эдвард резко повернулся к близнецам.

— Вы двое отправляйтесь наверх к себе, — приказал он. — Я займусь вами позже. И вы не будете выходить из дома, даже если у вас загорятся брюки, а ведро с водой окажется на другой стороне площади. Я ясно выразился?

Оба в ответ что-то проворчали.

— Что вы сказали? Я не расслышал! — резко сказал Эдвард.

— Да, Нед. Совершенно ясно, Нед, — ответили оба очень почтительно.

В подавленном состоянии они поднялись по лестнице и ушли к себе, не сказав больше ни слова. Клер направилась было за ними.

— А куда, по-вашему, вы идете? — спросил Эдвард негромко и отрывисто.

— Наверх. Переодеться.

Сузив глаза, он обвел ее взглядом.

— Можете переодеться позже. Или вам перестал доставлять удовольствие этот маскарад, мистер Денсмар? — Сверля ее суровым взглядом, он указал рукой вперед: — В мой кабинет. Сейчас же!

Она послушалась, шагая по коридору перед ним.

Когда они наконец оказались внутри, она ожидала, что Эдвард захлопнет дверь, однако он закрыл ее с тихим щелчков, и такое самообладание показалось ей гораздо более пугающим, нежели открытая ярость.

А он, несомненно, был в гневе: его глаза приобрели холодный блеск, Который напомнил ей ледяной панцирь на скованном морозом озере. Она поспешила напомнить себе, что готова принять его неудовольствие. Пусть он даст волю своей ярости. В конце концов, именно на это она и рассчитывала!

Пройдя к своему рабочему столу, он полуприсел на край и скрестил руки на своей широкой груди.

— Ну? И что вы можете сказать в свое оправдание, леди Клер?

После нескольких секунд молчания она беззаботно пожала плечами.

— Практически ничего. Полагаю, этот день сам за себя говорит.

Он нахмурил брови:

— Совершенно верно, говорит. Начиная с вашего убедительного утреннего спектакля, который мы видели за завтраком. Но, полагаю, вас не смущает то, что вы с такой нахальной легкостью врали кузине Вильгельмине и Мэллори, не говоря уже обо мне.

Она сунула руки в карманы перешитого для нее фрака.

— Конечно, смущает, и мне надо принести им глубочайшие извинения, так же как и вам, ваша светлость. Я не люблю обманывать людей. Но в данных обстоятельствах ничего нельзя было поделать.

— Да неужели? Из всех ваших невероятных выходок эта самая возмутительная. Вы хоть представляете себе, какой скандал вызвали? Уже вечером об этом будет судачить весь Лондон, а к завтрашнему утру, наверное, половина Англии!

— А мне казалось, что вас скандалы не смущают, — сказала она. — Что вы тогда мне говорили? Что добиться вашего внимания несколькими лишними танцами не получится?

Он тихо зарычал:

— О, вы определенно добились моего внимания! Может быть, вы и не заметили, но оно было сосредоточено на вас уже несколько последних недель, пока вы порхали от одной выходки к другой. Однако на этот раз вы зашли слишком далеко.

— Почему? Потому что оделась в мужское платье и отправилась в ваш клуб?

— Нет, потому что вы вовлекли в ваши планы других и, что еще хуже, сделали своим врагом человека с отвратительным характером. Господи, а чем вы думали, когда садились играть с этим животным, Моргрейвом?

— Он сел к нам за стол, и мы никак не могли ему эго запретить. И потом, я понятия не имела, какой он мерзавец, и близнецы тоже. По крайней мере до тех пор, пока не началась игра, а тогда уходить было уже поздно.

— Уйти никогда не поздно. Вам следовало извиниться и встать.

— Но к этому моменту он выиграл у нас пятьсот фунтов. Я не собиралась позволять ему уйти с такой суммой денег!

— Именно это вам и следовало сделать. Встать и уйти. А я в банке видел гораздо больше, чем пятьсот фунтов, — скорее, пять тысяч.

— На самом деле, по моим подсчетам, в банке во время той последней партии было, скорее, от десяти до пятнадцати тысяч фунтов, так как я еще и написала довольно большую долговую расписку.

Его брови взлетели.

— Вы давали ему расписки?! И что бы вы стали делать, если бы проиграли? Как бы вы ему заплатили?

Она подняла глаза к потолку, рассеянно заметив, что в комнате исключительно удачная лепнина, а потом снова перевела взгляд на Эдварда:

— Я считала, что вы смогли бы заплатить.

— Я?! — Его глаза подозрительно сощурились. — А, ну конечно! Я уверен, что это входило в ваш план меня спровоцировать. Тогда что же пошло не так? Или вам просто не вовремя повезло?

— То, что мне пришла самая сильная карта, — это было чистое везение, но в остальном я полностью владела игрой. Поверьте: когда растешь в деревне, то либо ты научишься играть в карты, либо умрешь от скуки. Мыс сестрами бесконечные вечера проводили за игрой в вист и мушку, и я очень хорошо знаю обе игры. Конечно, мы никогда не играли на деньги, но принцип остается тем же.

— Тогда почему вы не проиграли Моргрейву?

Она немного поколебалась, но все же сказала правду:

— Потому что он просто отвратителен и я не могла заставить себя смириться с тем, что он выиграет даже пенни. И потом, близнецы были бы просто убиты, потому что первые ставки оплатили они. Я сочла неправильным проигрывать их деньги.

— Ах вот как? А вот мои проиграть было бы можно?

— Ну… да, если учесть, насколько вы богаты.

Он воззрился на нее и резко рассмеялся:

— Боже! Вы просто невозможная нахалка, вы это знаете?

«Слишком невозможная, чтобы стать герцогиней», — рассчитывала она услышать дальше. Слишком невозможная, чтобы стать его женой.

Однако он молчал, и установившаяся в кабинете тишина становилась все более гнетущей.

— Знаете, — проговорил он наконец, резко поменяв тему разговора, — я уже решил, что сделаю с близнецами. Я отправлю их домой, в Брэборн, завтра же утром, и они останутся там до тех пор, пока в университете не начнутся занятия.

— Нет! Так нельзя! — запротестовала она. — Они в восторге от Лондона и светских развлечений! Лео и Лоренс пошли на эту выходку только потому, что я их подзуживала. Это не они придумали, и не надо их винить. Это все я!

— А они уже достаточно взрослые, чтобы решать за себя. Если бы они не были готовы получать шишки, им не следовало бы ввязываться в драку.

— Но…

— А что до вас, то тут вопрос сложнее, — сказал он, продолжая размышлять вслух. — В свете уже привыкли к вашим невозможным выходкам, так что, возможно, этот эпизод с клубом окажется забыт достаточно быстро. Но с другой стороны, последствия этого скандала могут преследовать вас весь оставшийся сезон. В какие-то дома вас перестанут приглашать, и я сомневаюсь, чтобы вас рады были видеть в «Олмаке» на ассамблеях — по крайней мере в этом году. — Он склонил голову к плечу, рассматривая ее с таким выражением лица, что ей захотелось зашаркать ногами, словно провинившейся школьнице… — Я знаю, что большинство мужчин вас куда-нибудь отправили бы, — продолжил он. — Или вообще забыли бы о своих обязательствах и вернули бы вас родителям. Но это невозможно. Я дал слово, а я человек чести и свое слово всегда держу. Похоже, вы питаете какие-то глупые мысли о том, что мы могли бы разорвать нашу помолвку и все пошло бы, как прежде. Однако такая возможность исчезла еще в тот день, когда вы приняли мое предложение.

Немного помолчав, он добавил:

— Возможно, вы этого еще не поняли, но в глазах светского общества мы все равно что женаты. Вы никогда не задумывались о том, почему вам дают такую свободу и почему свет готов так снисходительно смотреть на ваши выходки, не подвергая вас резкому осуждению? Дело в том, что вы невеста Клайборна, моя невеста. И носите ли вы кольцо в знак помолвки или нет, это дела не меняет…

— Нет! — воскликнула она, чувствуя, что задыхается.

— …и потому я отвечаю за вас.

— Я не хочу, чтобы вы за меня отвечали!

— …и я обязан заботиться о вашем благополучии и следить за вашим поведением.

Ей стало невыносимо душно.

— Я не ваша собственность! Пока нет, ваша светлость.

Обращенный на нее взгляд был прямым и неумолимым.

— Но это так, Клер. Вам надо смириться с этим фактом и прекратить все эти глупости.

Ее кровь закипела от гнева.

— Никогда!

Он предостерегающе выгнул бровь:

— На вашем месте я был бы осторожнее с такими категорическими заявлениями. О таких словах частенько приходится жалеть.

— Ну, об этом «никогда» я жалеть не буду, потому что говорю совершенно искренне. Вы совершенно невозможны, негибки и деспотичны и полностью лишены непосредственности. Вся ваша жизнь управляется долгом и условностями, и вы делаете все, чего от вас ожидают.

— В отличие от вас, которая делает, что ей захочется и когда захочется, без единой мысли об окружающих.

Ее руки невольно сжались в кулаки.

— Это неправда, и вы это знаете!

— Как и ваши обвинения в мой адрес, — парировал он. — Одно только то, что я выполняю свои обязательства, еще не делает меня негибким. Будь это так, вам не сошла бы с рук и половина тех выходок, которые вы себе позволили за эти последние несколько недель! — Он вздохнул. — Наверное, вы правы. Я отношусь к своим обязанностям серьезно, однако иначе и нельзя: ведь мои действия прямо отражаются на жизни очень большого числа людей. Людей, которые рассчитывают на то, что я дам им средства к существованию, позабочусь об их благополучии и даже обеспечу им кров. Конечно, я мог бы не выполнять своего долга и стать эгоистичным и безответственным бездельником. Я мог бы потакать своим порокам и предаваться лени, предоставляя моим арендаторам самим заботиться о себе. Однако меня волнуют мое наследие, мои земли и, главное, мои люди. Если это делает меня негибким и погрязшим в рутине — ну что ж, так тому и быть.