Кроме того, добавляю я про себя, у меня в этот раз дурное предчувствие. Впрочем, предчувствие у меня всегда. И я еще раз вспоминаю об этом, благополучно сойдя вниз по трапу получасом позже и счастливо втискиваясь с Зарой в стеклянный автобус.

В аэропорту, впрочем, выясняется, что предчувствие все-таки не обмануло. О, извечная женская интуиция, как Кассандра, говорящая правду всегда! Ох-х уж эти полеты с пересадкой! Авиакомпания «Alitalia» потеряла мой багаж.

Имущество в нем, по причине дежурного опаздывания на рейс, задекларировано не было, при том что имущества в нем было на приличную сумму. Например, все тот же «Canon», с двумя сменными объективами.

Теряя от волнения английский язык, я вступаю в переговоры с хмурой теткой за стеклянной стойкой. У тетки черные юношеские усы находятся в стадии прорастания. Уныло щелкая клавишами компьютера, она сообщает мне, что мой чемодан остался в международном аэропорту «Мальпенса», Милан, и что он прилетит сюда буквально следующим рейсом.

– И когда следующий рейс? – откашлявшись, очень сдержанно спрашиваю я.

– Завтра после полудня, – также уныло отвечает она на своем чудовищном английском.

И, взглянув на меня безо всякого интереса, тетка внезапно требует ключ от чемодана.

Сначала я решаю, что ослышалась или не поняла. Но затем, вникнув в суть ее просьбы, я вытаращиваю на тетку глаза и с раскатом на первый звук, так же как с нажимом на букву «ч» в слове «чего?», спрашиваю «What for?[3]»

Получается почти что «wow for?» (Стоящая рядом Зара веселилась.)

Мне объяснили. Меня убедительно просили не волноваться. Это нужно для таможни. Рентгеновская машина, конечно же, есть, но все равно офицер должен досмотреть мой багаж, поскольку я лечу не из зоны шенгенского соглашения. Ага, поняла я. Вот оно что. Русский паспорт. Ни внешность, ни гладкий английский язык их не обманывают.

А посему я доверительно сообщаю этой итальянской таможенной банде, что после целых блоков новостей по «Euronews» о том, как в аэропорту «Мальпенса» воруют, у меня есть горячее желание самой встретить мой чемодан, и как можно скорее. Уже сильно злясь и не скрывая этого, я объясняю тетке, что офицер может досмотреть мой багаж только в моем присутствии. Да, я подъеду специально в аэропорт. Да, еще раз. Вот мой мобильный телефон. Let me know![4] «Alitalia», маза фака!

Выйдя из аэропортного терминала, я делаю глубокий вдох и выдох, с тоской вспоминаю Франкфурт. Воистину Италия – европейский Азербайджан, как говорит одна моя подруга-путешественница. Мне вдруг очень захотелось, чтобы вот сейчас, с гиканьем и улюлюканьем, мои невесты по второму разу принеслись ко мне на метлах, все вместе, а по дороге захватили бы из Мальпенсы чемодан.

Ну что ж… Я взглянула на Зару, Зара взглянула на меня.

– Я даже не помню, с кем мне надо встретиться, – говорю я ей, – у меня все визитки в чемодане, все телефоны, все!

– С собой хоть что-нибудь есть? – спрашивает она.

– С собой… – Я начинаю нервически копаться в сумке. – Должно же тут быть хоть что-то…

Слава богу, я нахожу бронь на гостиницу, диктофон и деньги. Документы, конечно же, тоже. Ура! Сличив бронь на гостиницу, с чувством громадного облегчения, как ветераны-фронтовики, внезапно попавшие в горячую точку вновь, мы с Зарой выясняем, что живем в одной гостинице.

В отеле Зара устало бредет в номер, а я, осмотрев свой, спускаюсь на рецепцию и прошу заказать такси, планируя поездить немного по городу, совершая минималистичные покупки. У изумленного портье я интересуюсь, в каких магазинах города в это время суток принимают оплату по картам, прошу дать координаты ночных шопов или хотя бы аптек (я твердо решаю, что без зубной щетки сегодня спать не лягу). В ответ портье вытаращивает на меня глаза.

– Синьора, – говорит он мне таким тоном, каким обычно разговаривают с сумасшедшими, – ночью магазины не работают.

– О, really? – иронично возражаю я. – Ну аптеки-то хотя бы тут работают? У меня чемодан в Милане остался, что я должна делать?

– Я вызову такси, – с фальшивым пониманием откликается он и кивает так, как будто мы с ним находимся в тайном сговоре.

Приехавший развязный и кучерявый таксист с удовольствием доставляет меня в ближайшую аптеку, и это его удовольствие кажется мне чрезвычайно, чрезвычайно подозрительным… Я осторожно выползаю из машины, попросив меня подождать.

Огромная витрина аптеки с ретроросписью и бежевыми завитушками по всему периметру абсолютно черна. Я стучу сначала в дверь, потом в витрину, потом опять в дверь. No answer. Таксист сидит за рулем и, подперев голову рукой, с интересом наблюдает за мной.

Нервничая, я несколько раз возвращаюсь обратно к машине и спрашиваю, та ли эта аптека? Дежурная ли она? «Да, да», – заверительно кивает мне итальянец и снова, упершись рукою в щеку, продолжает наблюдать, как я бьюсь в эту черноту, словно муха о стекло. Наверное, я выгляжу в этот момент как настоящий crazy russian.

Когда я уже почти совсем отчаиваюсь, за черными стеклами вдруг происходит какое-то шевеление: маленькая итальянская женщина в темноте медленно подходит к двери с обратной стороны, медленно приоткрывает ее и что-то невнятно произносит.

– Зубную щетку, пожалуйста, и прокладки на каждый день, и шампунь, – оптимистично рявкаю я, наклонившись к проему.

Из проема ударяет крепкий запах граппового перегара. Женщина не то что по-английски не понимает, но и на родном-то языке уже не очень…

Мы смотрели друг на друга очень долго, как две козы. Затем она робко попыталась закрыть дверь, но я поставила ногу так, что сделать этого было нельзя. Тогда, опустив подрагивающую голову, она принялась горестно созерцать мою кроссовку. Пьяная пигалица смотрела на нее так, словно именно в ней нашла подтверждение всех бед своей жизни. Так мы бы и стояли до рассвета, не материализуйся рядом с аптекой подростковая пара, пришедшая купить презервативы. Они говорили по-английски.

Когда с добытой зубной щеткой я сажусь обратно в такси, то понимаю, что не смогу ее выкинуть никогда. (Она стала моей любимой.) Шампуня у тетки не оказалось, что такое прокладки на каждый день, она вообще не поняла.

На следующий день я рассказываю о своем ночном кошмаре с алкоголицей в аптеке Заре за завтраком. Моя коллега смеется столь заразительно, что только тут до меня и доходит, что история-то – смешная.

– Охохонюшки, – стонет Зара, бросив вилку в омлет и прижимая ко лбу стакан с ледяным грейпфрутовым соком, – ох-х-х. Но только не забудь аптеку мне эту показать…

Потом мы едем на выставку, и все, что я помню от нее, это как Зара спит в шезлонге на полянке для отдыха гостей, между павильонами. Сизые призрачные Альпы заманчиво встают вблизи, светит мягкое солнце, и как во сне передвигаются из павильона в павильон благополучные европейские люди. Все это похоже на сон… Поддавшись соблазну, я бесшумно ступаю по аккуратненькому, хотя и несколько жухлому, газону и подхожу к соседнему шезлонгу. Растянувшись на нем, я думаю о том, что вот это у них зима. И что газон-то жухлый по-зимнему.

Тем же вечером Зара улетает на следующую выставку, а я остаюсь: делать еще материалы и бороться с «Alitalia» за свой чемодан. Я гуляю по старинному маленькому городу, стою у фонтанов, любуюсь на булыжную кладку столетних тротуаров. Я все время одна, я молчу, и мне это нравится. Я буквально вбираю в себя потоки прозрачного теплого зимнего света, я ощущаю эту зиму как одну из самых необыкновенных в своей жизни. Иногда мне кажется, что в этом городе я готова ждать свой чемодан всю жизнь, жить в гостинице без вещей, гулять по городу молча, а потом написать про это сценарий и снять фильм. И получить, конечно же, «Оскар».

Но чемодан мне все-таки возвращают – накануне обратного вылета. Он вскрытый, но все вещи внутри почему-то в сохранности. Собственно, чемодан мне теперь нужен, чтобы взять его в руки и лично отвезти домой. С мстительным чувством я подумываю о том, чтобы снова сдать его в багаж «Alitalia».

К возвращению на родину я готовлюсь вдохновенно. Натерпевшись бытовой аскезы, я жажду добраться до дома как можно скорее. Наша земля, изобильная алмазами и нефтью (пусть даже изобильная – не для меня), предстает перед моим внутренним взором землей обетованной. Теперь, с чемоданом в руках, я всесильна, и я лечу домой! Естественно, от счастья я проспала и встаю на свой первый, очень ранний, рейс не в четыре, а почти в пять утра. Не теряя самообладания, я вызываю в отель такси, которое, по счастливому совпадению («you're lucky», – сказал мне портье, нехорошо улыбаясь), прибывает тут же.

Благополучно добравшись до стоянки автобуса, идущего в аэропорт, я какое-то время не могу понять, где же сама стоянка: вокруг какой-то промышленный пейзаж. Не говорящий по-английски таксист пытается объяснить мне это жестами. Судя по его жестам, автобусная стоянка тут повсюду. Вдали я вижу такую же растерянную, как и я, девушку. Отпустив такси, я неуверенно направляюсь к ней.

Взглянув на наши основательно поюзанные дорожные сумки и обменявшись приветственными улыбками еще издалека, мы с ней одновременно говорим «Hi!». Я как-то сразу проникаюсь к ней симпатией. Она тоже оказывается журналисткой, и мы даже выясняем, что видели друг друга в пресс-центре. Ее зовут Eva Wilson (Ива Уилсон), она австралийка, из Сиднея. Всю дорогу в аэропорт мы разговариваем с ней, много и задушевно, а потом еще и в аэропорту, в кофейне.

Начинается наш разговор с того, что я пожаловалась ей, что лететь мне от двери до двери восемь часов, потому что рейс с пересадкой, хотя, казалось бы, разницы никакой: Европа и Восточная Европа.

– То беда не беда, – ответила мне Ива Уилсон, – мне вот домой лететь двадцать четыре часа.

– Как это? – переспросила я.

– А вот так. Две пересадки, – ответила она, – одна сейчас будет в Риме, а вторая в Сингапуре.

Мы помолчали. Потом я спросила: