Корин рано уложила детей спать. Они так устали за последние несколько дней праздника и радикальных перемен в их жизни, что даже не стали возражать. Она вернулась на кухню, чтобы помочь с посудой. Когда последняя из женщин ушла спать, Корин вернулась к себе, не заглянув в библиотеку.


На ее кровати по-прежнему стоял пластиковый пакет. Рядом лежал конверт с фотографиями. Она по очереди пересмотрела их. Снимки были отражением того, какой ее видит Кайл. Один взгляд, и все меняется. Один взгляд, и больше ничего не будет прежним… Встреча. Атомы сталкиваются и оставляют нестираемые следы. Жизнь сходит со своей орбиты. «Так существует ли свобода?»

Корин вытащила из пакета коробку, и на пол тяжело упал крафтовый конверт. На нем ничего не было написано. Она распечатала его и с изумлением и недоверием увидела внушительное количество купюр. Там же был сложенный вчетверо листок. Она, дрожа, взяла его. Это были слова песни, и Корин мгновенно поняла, для какой мелодии они предназначались. Кайл приписал в конце страницы:

Это твоя песня. Полностью.

Я люблю тебя, Корин, и я не могу жить с тобой.

Жизнь…

Корин коснулась каждого слова кончиками пальцев, и ей пришлось встать, чтобы прийти в себя. «Жизнь…» Она пересчитала купюры. Потом пересчитала еще раз. Сумма была настолько сумасшедшей, что она не смогла помешать своему мозгу приняться за составление нереальных планов, неразумных, но опасно соблазнительных.


Корин запретила себе задаваться вопросом, как поступил Кайл или что они с Пэтси сказали друг другу. Она толкнула дверь спальни и посмотрела, как ее дети – и, к несчастью, дети Джека – мирно спят. Что она им скажет в будущем, если они вдруг спросят, были ли они зачаты в любви? «Лучше бы они никогда об этом не спрашивали, – сказала себе Корин, зная, что этот вопрос обязательно возникнет. – Нужно, чтобы у меня был ответ. Ответ».


Она убрала конверт в самую глубину платяного шкафа. Закрыла дверцу на ключ и сунула его в карман джинсов. Завтра она встретится со своим адвокатом, и он скажет ей, как бороться с Джеком. «Я не хочу туда идти», – подумала она, ложась спать.


Но проснулась она с позитивным настроем.

«На один день меньше до конца процесса. На один день меньше до моей свободы».

Книга четвертая

1

– Мистер Брэнниган, признаете ли вы, что даже страстно влюбленный муж не имеет права бить жену?

– Я люблю свою жену! – крикнул Джек.

– Вы не отвечаете на мой вопрос, мистер Брэнниган! Но я благодарю вас за вашу непосредственность. Суд понял, что для вас любовь позволяет побои.

– Протестую, ваша честь! – поспешил вмешаться мистер Беллафонт, адвокат Джека.

– Протест принят, – сказал судья Клервой. – И все же, мистер Брэнниган, ответьте на вопрос, заданный адвокатом Сескином.

Его адвокат бросил такой выразительный взгляд – «вспомни, о чем я тебе говорил», – что Джек мгновенно взял себя в руки. Он управлял собой и ловко скрывал свою ярость. На его лице появилось идеальное выражение раскаяния. Он поднял глаза на адвоката Сескина и сказал:

– Я не имел на это права.

– Но вы это сделали.

– Я потерял голову.


Только Корин заметила, что после этой совсем короткой фразы, произнесенной Джеком, «время от времени терявшим голову», процесс изменил направление. Эти слова повлияют на первое заседание, на все следующие и определенно на решение. И уже ничего не исправить. Его слова остались в умах присяжных. Джек был коротко подстрижен, одет в голубую, приятную для глаз рубашку. Крупные руки он сложил на коленях так, чтобы их никто не видел.

И уже не имело никакого значения все то, что говорила его красавица жена во время предыдущего допроса. Тем более что из-за административных задержек ее синяки уже исчезли, бровь скрывала шрам и из ложи присяжных никакие следы видны не были. О да, были еще фотографии. Они переходили из рук в руки, но их соперницей была глубокая и широкая рана на черепе Джека. Корин несколько раз и со всей силой ударила мужа металлическим магнитофоном…

– Не пластмассовым, дамы и господа, – вещал адвокат Джека, потрясая старым магнитофоном. – Она едва не пробила моему подзащитному череп.

Джек продемонстрировал девять швов, которыми зал любовался вживую, так как его темные волосы были сбриты. Разумеется, этот мужчина – смотревший на ту, кого он любил, такими глазами, что любая женщина побледнела бы от зависти, – мог легко претендовать на то, что он «потерял» память и совершенно не помнит те последние мгновения, которые они провели вместе. Джек мог продать что угодно. Он великолепно сыграл свою роль. Ведь он был лучшим продавцом автомобилей.


– Судя по всему, вы часто «теряете» голову? – настаивал адвокат Сескин. – Вы «теряете» ее из любви к вашей жене, и вы «потеряли» ее в этот последний день! Не кажется ли вам, что это очень… удобно?

– Протестую, ваша честь! Мой клиент не должен становиться жертвой сарказма адвоката Сескина.

– Протест принят. Задавайте ясные вопросы. И никакой двусмысленности. Кстати, напоминаю вам, что заседание закончится через пять минут.

Адвокат подчинился игре суда. Он взял отвертку, лежавшую рядом с магнитофоном, подошел к Джеку и задал простой вопрос:

– Что вы собирались делать этой отверткой?

Джек ответил, что не помнит.

– Вы хотели починить нижний ящик комода в комнате вашей маленькой дочери. Вы поднялись, даже не сняв пальто. Почему?

– Не знаю.

– Вы не знаете или не помните?

– Я не помню.

– А что вы помните?

– Красные розы, которые я купил у флориста.

– Что было в этом ящике, мистер Брэнниган?

– Протестую, ваша честь!

– Протест отклонен. Ответьте на вопрос, мистер Брэнниган.

– Одежда Кристы, моей дочери, полагаю.

– Вы помогали жене по дому?

– Я много работаю, господин адвокат.

– Суд это понял, мистер Брэнниган. Кстати, раз уж вы сами заговорили об этом, я хотел бы узнать, почему в этот раз вы вернулись в разгар рабочего дня.

– Я не помню.

– Но вы только что сказали нам, что помните, как купили розы для вашей жены.

– Я помню, что на улице было холодно и что у меня болела голова.


Пронзительный звонок бесцеремонно прервал заседание. Было семнадцать часов. Корин повернулась к Джейн, чтобы не смотреть на Джека. Но она отлично знала, что присяжные смотрят на сильного мужчину, безумно влюбленного в молодую белокурую жену, которой все же удалось ударить его по голове. Корин догадывалась, что некоторые из них считают виноватой и ее. Возможно, она сама напросилась… Ей бы очень хотелось, чтобы финальный вопрос адвоката Сескина прозвучал так:

– Почему в тот день вы попытались задушить вашу жену и к тому же изнасиловать ее?

2

Даже если адвокату Корин в следующие дни удалось выиграть в каких-то вопросах, ему пришлось противостоять Джеку, который изо всех сил старался заронить сомнения в головы присяжных. Он постоянно говорил о том, что долгие месяцы ничего подобного не происходило. Ему удавалось себя контролировать. Да, он был на это способен. Его глаза говорили «я вам клянусь», и он ни в чем не обвинял свою жену.

Джек сообразил, что Джейн Мак-Логан приходится сестрой Мерзавцу, еще до того, как его адвокат сообщил ему об этом. Хотя музыкант подписал полицейский протокол своим настоящим именем – Кайл Дженкинс. «Ты не говоришь, кто ты такой. Ты хитер, но и мне в хитрости не откажешь, Мерзавец». Когда адвокат Беллафонт проинформировал его об этом, Джек посмотрел ему прямо в глаза и спросил, нашел ли он что-то компрометирующее.

– Нет. Ничего. Только то, что на Рождество он приезжал на пару дней в «Дом», которым управляет его сестра, он делает это каждый год. Он по-прежнему с Пэтси Грегор, и ваша жена заявила, что нашла адрес приюта в справочнике.


Джек сделал вид, что размышляет, потом сказал:

– Тогда я предпочел бы не видеть этого типа на процессе. Потому что я не забыл о том, что он отправил моего сына на операционный стол. И я боюсь, что присяжные увидят… мою слабость.

Адвокат такую позицию одобрил. То, что клиент ни в чем не обвинял свою жену – ни в измене, ни в чем-то еще, – существенно облегчало его задачу. Когда Корин упомянула про книгу, Джек сказал, что увидел только «М. Твинстон». Понизив голос, он признался в ревности, в том, что всегда был ревнивым, даже в детстве. Он утверждал, что хотел только защитить Корин и вытащить ее из бедности. Он хотел лучшего для нее и их детей. Он устал. О да, он так устал, что ему случалось терять голову до такой степени, что он переставал себя контролировать.


Когда адвокат Сескин заговорил об ударах кулаком в живот, об ударах ногами, Джек попросил прощения. Но так и не смог объяснить, почему перешел от пощечины к «таким действиям».

– Но почему? – повторил адвокат.

– Я не знаю. Я понял, что болен и нуждаюсь в помощи.


«Браво! – оценила про себя Корин. – Теперь можно добавить: это больше не повторится». Что Джек и сделал, прежде чем взмолиться голосом, полным притворных слез, чтобы его отправили на лечение, чтобы его вылечили от болезни, которая грызла его, словно зверь…

Брэнниган с умом выбирал слова. Он сумел упомянуть, что его жена ни разу не сказала «нет». И это открыло огромные возможности для его адвоката, который принялся выяснять не почему она не говорила «нет», а о скольких изнасилованиях она может заявить. Корин ответила, что не считала.

– То есть это не всегда было… изнасилование? – настаивал Беллафонт.

Корин молчала. Он подошел совсем близко к ней и посмотрел прямо в глаза.

– Это всегда было изнасилование?

– Нет.

– Как ваш муж мог понять разницу, если вы не говорили «нет»?

– В тот день я знала, что он хотел меня убить, – ответила Корин, дрожа всем телом.