Маршрут всегда был одинаковым. Дверь находилась сразу за страхом не суметь отыграть концерт. В разные дни страх бывал и переходом, и битвой, которую предстояло вести. Но в любом случае, преодолев этот страх, Кайл Дженкинс становился тем самым Кайлом Мак-Логаном из группы «F…»... Человеком сцены, который жил всего лишь те два или три часа, пока шел концерт.

И, как почти каждый вечер, на огонек заглядывала Мигрень. И разыгрывалась от души. Она изливала свою боль. Кайл знал правила игры и знал, что мигрень будет пронзать его голову до той секунды, пока он не выйдет на сцену. А там она чудесным образом исчезнет. Возможно, Мигрень удалялась побеседовать со Страхом или усаживалась среди публики, чтобы послушать и насладиться концертом. Потом, удовлетворенная – или нет, – она возвращалась «домой».


Стив посмотрел на часы и несколько раз хлопнул в ладоши, совсем как школьная учительница. Остальные трое, повинуясь тому же рефлексу, пошли друг за другом по подземным лабиринтам московского концертного зала. Это мог быть какой угодно зал на земном шаре. Все подземелья похожи. Как будто для таких пространств у всех архитекторов мира нашлась одна-единственная идея.

Как обычно, первым большими шагами шел Стив. Пэтси и Джет болтали, толкались и смеялись. Кайл всегда замыкал шествие. Молчаливый. Сосредоточенный. Ему казалось, что он проходит километры в бетонных внутренностях, прежде чем вырваться на свободу, словно узник.

Когда в конце коридора темнота становилась совершенно непроглядной, они знали, что оставалась только вечная металлическая лестница, ведущая на сцену. Кайл не слышал звука своих шагов по ступеням, он слышал только биение своего сердца, пока не раздадутся аплодисменты и крики при появлении Джета и Стива. Овации заглушали все остальное. Пэтси выжидала десять секунд и появлялась с поднятыми вверх руками. Ее приветствовали восторженные вопли, она брала несколько аккордов на бас-гитаре. В эту минуту появлялся Кайл. Одним взглядом и со столь же глубокой, сколь и бесконечной радостью Кайл Мак-Логан обнимал толпу. Одна эта секунда длилась целую вечность, и ее хватало, чтобы объяснить, почему он выступал на сцене. «Именно ради этого». Это мгновение чистого волшебства, это уникальное соединение ожиданий тысяч сердец и энергии, которую он мог дать.

Кайл скользнул к своему микрофону, взял его одной рукой, а другой рукой потряс свою гитару.

– Добрый вечер, Москва! Как поживаете?

Ему ответили криками и свистом. Джет три раза ударил палочками, и шоу началось. Кайлу хватало одного взгляда на Пэтси, Джета и Стива, чтобы, по желанию, продлить тот или иной кусок. Чтобы модулировать то, что было заготовлено заранее, и разделить на четверых неожиданность и интенсивность настоящего. Благодаря музыке они сливались воедино. Иногда сильнее обычного. Свобода на сцене.

В этот вечер в Москве никто не догадался о том, что у Кайла на сердце и в сердце. А он все время чувствовал движение волос Корин, упавших ей на плечи… Он закрывал глаза чуть чаще, чем обычно, его голос звучал резче, Кайл чуть крепче цеплялся за микрофон. Чтобы остаться в настоящем… «Потому что я уже сошел с ума».

Кайл знал, что редко достигал такого накала эмоций. Чтобы достичь такого уровня, одной работы было мало, как мало было таланта и гармонии. Требовалось, чтобы некоторые душевные раны открылись глубже и перенесли его в другое измерение. Концерт в Москве был почти мистическим. И стал легендой. Произошло что-то такое, что пресса назвала исключительным. Журналисты написали, что концерт стал «запоминающимся моментом откровения. Группа достигла определенной зрелости и уверенно ищет новые пути. Кайл Мак-Логан, несомненно, гигант». Журналист признался, что не нашел другого определения, чтобы описать то, что он пережил.

Даже Пэтси, уходя со сцены, почувствовала разницу. Она шепнула на ухо Кайлу, что в конце концов поездка в Сан-Франциско пошла ему на пользу. Он схватил Пэтси за руку.

– Не завести ли нам ребенка?

– Что с тобой? Ты заболел? – ответила Пэтси, отстраняясь, потом застыла, встревоженная, запаниковавшая.

– Я серьезно, Пэтси. Выходи за меня замуж и роди мне ребенка.

На ее губах появилась странная улыбка, и Пэтси пробормотала, что подумает… Обычно она никогда не думала, перед тем как ответить или высказать свое мнение. По правде, она была настолько ошарашена, что даже не подумала спросить, почему..

Возможно, в этот вечер Кайл сказал бы правду. Он бы признался Пэтси, что ребенок свяжет их на всю жизнь. У него будет веская причина, чтобы никогда больше не думать о Корин.


Но правильно ли это?

17

Адвокат Кайла встретился с адвокатом, которого тайком нанял Джек. Итог: процесса не будет. Факты таковы: Малколм сам спровоцировал несчастный случай. Это именно он, не глядя по сторонам, пересекал Мейн-стрит вне пешеходного перехода. Было доказано, что Кайл не мог избежать наезда. Скорость и траектория его движения были нормальными. Чак Гэвин доходчиво объяснил, что процесс серьезно испортит американскую карьеру мистера Брэннигана, и потеряет он больше, чем Кайл. За стенами своего красивого белого дома Джек ругался на чем свет стоит, но принял машинки, пазлы и фигурку Человека-паука, а также деньги, переведенные на его счет этим ублюдком-музыкантом. Деньги Джек перевел на счет сына. Он любил, чтобы в цифрах был порядок. Таким он был, справедливым и щедрым. Но когда жена не носила его ребенка, он избивал ее. С «этим» он мог жить, и «это» его совершенно не тревожило.

Он же просил у нее прощения, разве не так? Дарил ей подарки, верно ведь? Изучая религию в школе, он узнал, что прощение приносит пользу всем. «И тому, кто просит прощения, и тому, кто прощает» – так говорила его мать. Эти слова остались в нем как истина, которую передают из поколения в поколение.

– Прости, любовь моя. Я люблю тебя. О если бы ты знала, как я тебя люблю. Я умру без тебя, Корин. Я делаю это не нарочно. Это из-за тебя, ты же знаешь. Я люблю тебя, это никогда не повторится… Бла-бла-бла, бла-бла-бла, бла-бла-бла… Я дарю тебе этот жемчуг…

Сколько раз Корин напрасно прощала его? Определенно, слишком много. Она игнорировала тихий внутренний голос, который говорил ей, что все его извинения – полная чушь. Потому что есть вещи и люди, которые никогда не меняются. Джек точно меняться не собирался. После каждой новой пощечины он снова просил прощения. Как будто платил за нее… Как будто у действий нет последствий…

Разве Корин могла представить, что будет жить так? Оскорбления, пироги, брошенные в лицо, удары в живот, раздвинутые ноги, уточняющие вопросы вперемешку с нежными обещаниями, подарками и в высшей степени комфортными условиями жизни? Это было просто невозможно. Почему? Потому что все происходит по нарастающей. День следует за днем, и каждый приносит что-то такое, что создает историю, полную ужасов. Завтра обещает надежду. Тем более что во время беременностей Корин Джек вел себя нормально. Во всяком случае, он ее не бил. Вместо ударов были слова, ужасные слова, но не такие болезненные, как удар кулаком в живот, потому что Корин их не слушала.

И потом было невероятное гормональное и эмоциональное потрясение в связи с рождением детей. Все эти повседневные радости. Их запах. Их маленькие ручки вокруг ее шеи. Ощущение их кожи на ее коже. Их улыбки… Обещания Джека, его любовь… Корин знала, что изолирована от мира, зависима и находится во власти Джека. Но она никогда не спрашивала себя, нормально ли мириться с «этим». Впрочем, она была чувствительной и умной, поэтому ей следовало догадаться, что ничего не прекратится и Джек дает обещания, которые никогда не сможет сдержать. Вот только поверить в это означало бы вынести окончательный приговор… У них ведь дети. Но теперь она часто слышала голос Кайла, спрашивающий ее: «Вы любите вашего мужа?»

Следовало ли ей слушать Джека, который обещал то, что не мог выполнить? Или слушать надо было Кайла, который просил ее позавтракать с ним? «Что значит завтрак с незнакомцем? Значит ли это, что он хотел бы обнять меня?»

18

Корин сопротивлялась несколько месяцев. Потом как-то раз, когда Малколм был в школе, а Джек отправился к клиентам в Лос-Анджелес, она толкнула дверь библиотеки в своем квартале, прошла к стеллажам с музыкальными записями и быстро нашла CD с записями группы «F…». Корин дала стопку детских книжек малышке Дейзи, пришедшей от них в восторг, а сама села в одно из кресел. Первый диск она взяла наугад, аккуратно вставила его в плеер и нажала на клавишу «play». У себя дома в Берджинтоне она обожала слушать музыку… Ее родители и братья тоже это очень любили. Особенно когда она пела громче, чем они. Но только не Джек… «Нет, только не Джек. Главное сейчас – не думать о Джеке».

Корин не закрывала глаза и внимательно слушала, сосредоточившись на каждой ноте. Корин не понимала толком, она ли входила в музыку или музыка жила в ней. Она улыбнулась и поменяла CD. В этот момент к ней подошла пожилая женщина.

– Однажды я слышала, как герой фильма сказал: «В этом и есть красота музыки. Ее нельзя отнять у тебя»[3]. Это странная правда, верно?

– Красиво сказано, – ответила Корин, которой было не по себе от того, что ее застали врасплох.

Старушка коснулась ее руки.

– В моем возрасте, к сожалению, теряешь память и не помнишь, где ты услышал или прочел что-то. Поначалу я была очень огорчена тем, что меня подводит тело. Но в конце концов я убедила себя, что это не настолько важно. Имеет значение только то, что происходит там, – сказала она, кладя руку на солнечное сплетение. – Желаю вам прекрасного дня, дорогая. И красивого ребенка, которого вы скоро родите…

Корин призналась, что ждет его в следующем месяце, и пожилая женщина попрощалась с ней с элегантным изяществом. Корин спросила себя, не привиделось ли ей это явление. Она посмотрела на часы. Время пролетело со страшной скоростью. Оставалась всего одна песня. Корин нажала на «play» и задержала дыхание, услышав те ноты, которые Кайл напевал в больнице.