– Где ты была? – повторил он свой вопрос.

– Где мне заблагорассудилось, если выражаться словами Стива. И это касается только меня.

– Но я живу с тобой.

– А я живу с тенью, – метко парировала Пэтси.


Кайл не стал возражать. Она была права. Как давно они не общались по-настоящему? О, разумеется, в сексе все было отлично. Алхимия их совместной работы тоже никуда не исчезла. Но, сказав, что она живет с тенью, Пэтси попала в точку. Когда они оставались одни, что-то оказывалось между ними. Кайл предпочитал молчание. Пэтси предпочитала выяснять отношения и ждала ответов на вопросы, на которые Кайл считал опасным отвечать. Поэтому да, временами, в определенных обстоятельствах Кайл становился тенью самого себя. А Пэтси не любила наносить удары в пустоту. Она встала.

– Если бы ты меня послушал, то не полетел бы на похороны и не сбил бы того мальчика. Само собой разумеется.

Кайл сел в постели.

– Пэтси, прошу тебя. Это последнее из того, что я хотел бы услышать.

– Видишь ли, я тоже. Я только надеюсь, что родители не сделают нам убийственную рекламу.

– Они не из таких.

Кайла не оскорбили ее слова. Нормальные рассуждения. Пэтси говорила от лица остальных и подвела итог разговорам, которые они вели в его отсутствие. Кайл встал с постели и прошел в ванную. Пэтси последовала за ним.

– Думаю, эти люди не знают, кто я и чем занимаюсь. Мы для них не существуем, – сказал он.

Во взгляде Пэтси появилось удивление. Кайл ответил, глядя на нее в зеркале:

– Ну да, мы не настолько знамениты, как нам хотелось бы думать, но в такой ситуации это нам только на руку.

Пэтси развернулась и сказала, что присоединится к остальным.

– Закажи мне кофе.

– Иди к черту!


После душа Кайл натянул два пуловера, подобрал шапку, валявшуюся на полу, и отправился в апартаменты Стива, которые всегда служили местом для собраний. Надо было отчитаться. В глаза бросилась яркая фреска в очень длинном коридоре. Пухленькие ангелочки восседали на еще более пухлых облаках и вели странную битву с дьяволятами в стиле рококо под взглядами юной пастушки и рыжего кудрявого охотника в лосинах. Кайл подумал, что итальянским реставраторам хотелось есть, потому что щеки девушки были круглее и румянее персиков. В животе заурчало, желудок требовал чашку обжигающего кофе. Кайл прибавил шаг и надел шапку.

* * *

Трое других членов группы смотрели русские политические дебаты, сложив руки на груди и глядя в пустоту. Пэтси, скрестив ноги, положила их на низкий журнальный столик.

Кайл уселся в свободное кресло и рассказал все. Все то, о чем не говорил по телефону. Он был точен в деталях. Не забыл о зеленой курточке Малколма и его носках с красивым синим пауком на красном фоне. Он рассказал о сержанте О’Ниле и о его ремне, который, должно быть, впивался ему в живот. О едком запахе в том помещении, где медсестры выкачали из него литр крови. Обо всем, кроме того, что он почувствовал к Корин. И того, что она разбудила в его душе. Это было под грифом «секретно». Папка, спрятанная на самой дальней полке его сердца, с написанным на ней именем Корин. Эта папка принадлежала только ей и ему. «Наш секрет».

– Почему этот паршивый мальчишка отпустил руку матери? – спросил Джет.

– Он сказал, что увидел белку. Но коп нашел мячик.

– Парень лгун? – поинтересовалась Пэтси.

– Какая разница, за чем именно он побежал?

– Это для тебя нет никакой разницы, за чем побежал мальчик, – поправила она, немного повысив голос.

– Остается только ликвидировать всех белок на земле, чтобы мальчишки были в безопасности, – вмешался Стив, пытаясь разрядить обстановку.

– Черт побери, Стив!

– Что? Почему ты все время орешь, Пэтси?

– Потому что ты решил, что…

– Прессе ничего не сообщат, – прервал их перепалку Кайл, – если вас это волнует. Сержант О’Нил обещал мне.

– А персонал больницы?

– Я не раздавал там фото с автографами, и никто, за исключением копа…

– Что об этом думает Чак? – не дал ему договорить Джет.

Кайл не ответил, оглядел каждого по очереди. Он вспомнил носки Малколма и понял, что ему следовало послать мальчику. Снова заговорил Стив:

– Чак думает, что чек будет внушительным.

– Не может быть даже речи о том, чтобы это коснулось вас. В той машине я был один. Вы можете воображать что угодно, но это был всего лишь… чертов несчастный случай. И даже если это попадет в прессу, то ничего скандального в этом не было. Я был трезв, и, по мнению копа, я никак не мог избежать наезда. Чак знает, что делать. Я ему доверяю.

– То есть процесса не будет?

– Нет. Безусловно, нет.

– Безусловно? – настаивала Пэтси.

– Это никому не нужно. Несчастный случай касается только меня. Все, закрыли тему.


Этот допрос и рассуждения друзей ничуть не шокировали Кайла. Музыкальная группа – это предприятие. С имиджем, который следует оберегать, с собраниями, стычками и борьбой, чтобы всем вместе двигаться вперед.

– Ладно, теперь давайте поговорим о том, что касается нас, – сказал Джет, отодвигая ноги Пэтси. – Ты вроде говорил, что у тебя есть две-три идеи?

– Да.

– Давай посмотрим, что тебе пришло в голову.

Кайл быстрым шагом вернулся к себе в номер и принес блокнот. Заодно он захватил и гитару. Устроившись на стуле, он сыграл первый мотив, который сочинил в самолете. Потом еще два.

– Где ты это написал? – спросил Стив.

– В самолете. Из этого можно что-то сделать? – с тревогой спросил Кайл.

– Из первого – да, – твердо сказала Пэтси и встала. – Из второго – возможно. Но из третьего – нет, ничего. Слишком, слишком грустно. Нет, слишком плаксиво.

– Я не согласен, – вмешался Джет. – Мне нравятся первые два мотива. А третий… третий заслуживает хорошего лифтинга.

– Нечего возиться с помойкой! – отрезала Пэтси. – Никогда в жизни не стану это играть.

Остальные промолчали, но улыбнулись понимающе и с юмором. Они наизусть знали эти «никогда в жизни». Все. Их было в избытке. «Никогда в жизни не стану носить розовое. Только если туфли». «Никогда в жизни не стану готовить и стирать». «Никогда в жизни не стану гладить чьи-то тряпки, только свои»…

– А ты что скажешь, Стив? – спросил Кайл, поворачиваясь к мудрецу их квартета.

– Мне нравятся все три. Даже третий. Я думаю, из него можно что-то выжать…

– Стив, ты баба.

– Пока нет, но я думаю о бабах. Цыпочки любят такую музыку. Во всяком случае, «нормальные», не такие, как Пэтси, которая уже много лет обрушивает на нас свои «никогда в жизни»…

Она ответила ему улыбкой, которая свалила бы с ног целый полк, и объявила, что им крупно повезло, так как у нее больше юмора, чем у большинства так называемых нормальных девушек. Кстати, добавила она, им пора ехать. Времени уже много, и вечерний концерт никто не отложит. Все повернулись к Кайлу.

– Все будет в порядке. Я в форме.

– Прими еще раз душ и выпей литр кофе.

– Думаю, больше всего мне нужно поесть, – сказал он.

– Чего тебе хочется?

– Без разницы. Только бы съедобное. Вы ели что-нибудь вкусное?

– Холодные равиоли! – со смехом ответили остальные.

– Они еще остались?

Музыканты собирались, пока Кайл наспех проглотил то, что ему принесли с кухни. Он бы и в самом деле предпочел равиоли странному вареву из неизвестного мяса и какой-то жуткой картошки.

– Послушай… – Стив нагнулся к его уху, когда они оказались в коридоре одни.

– Что?

– Джет ошибся, когда спросил, что пришло тебе в голову. Это пришло тебе не в голову, это пришло в сердце.

– Это вопрос, Стив?

Тот улыбнулся.

– С каких это пор мне нужно задавать тебе вопросы?

– Ты думаешь, что с этим можно работать?

– Точно.

– Пэтси никогда не согласится.

Стив рассмеялся.

– С каких это пор мы боимся «никогда в жизни» Пэтси? Давай, пошевеливайся! Нас ждут.

16

Начался обратный отсчет. Через несколько минут настанет час икс. Каждый из участников группы выполнял свой ритуал подготовки перед выходом на сцену. Каждый уважал ритуал другого. Стив мирно читал в кресле в стороне от всех. Книга была все той же, что и в начале их карьеры, и никому не удалось выпытать у него, перечитывает ли он ее снова и снова или просто делает вид, что читает. Каждый раз он отвечал по-разному, поэтому в конце концов они перестали приставать к нему с расспросами. Если Стив решал молчать, он становился молчаливее покойника. Он был таким же упрямым, как Пэтси. А она сияла. Спала она десять часов или не спала совсем, перед каждым концертом она появлялась в новом наряде. Рокерша требовала, чтобы в гримерной стояли два высоких зеркала: так она могла любоваться очередным шедевром портняжного искусства не только анфас, но и со спины. «Сцена – это моя жизнь». Чем ближе было время выхода на сцену, тем спокойнее она становилась. А вот Джет паниковал при мысли о том, что ему может не хватить запасных палочек для ударной установки. Как будто такое было возможно. Куда могли пропасть коробки с новыми палочками? Джет проверял качество каждой и, кроме тех, что в обязательном порядке клали под его табурет на сцене, дополнительно прятал пару в задний карман.

– Всегда нужно проверить запасное колесо на тот случай, если…

– На какой случай, Джет?

– Просто на всякий случай, – взвивался он.

Да, для того чтобы предстать перед толпой, ударнику необходимо было понервничать и проверить свои палочки, тогда как Кайл, напротив, полностью доверял другим. Он знал, что гитары подготовлены в соответствии с его указаниями. И лежат на своем месте. Перед концертом он всегда сидел на диванчике в гримерной и, закрыв глаза, массировал виски. Кайл мысленно проверял порядок песен, спрашивая себя, помнит ли он их. А если ошибется в нотах? «А если я забуду слова?» Кайл доверял другим, но паниковал, когда речь шла о нем самом. И чтобы успокоиться, он представлял дверь. Ту самую дверь. Ту, которая вела его в абсолютную пустоту. Кайл понятия не имел, как он это делал, но в такие моменты наивысшей концентрации – даже среди всеобщей нервозности остальных – ему удавалось найти путь, чтобы достичь сумрачного и пустого места, где он мог все забыть.