– Вряд ли, я рос в большой семье, а в ней не щёлкают, – засмеялся Диего.

– В таком случае, тебе придётся приготовить ещё. Я больше не могу говорить, Алан может прийти в любой момент.

– Грейс, если он будет в твоей кровати, я вышибу е… – рассвирепел Диего, но я успела скинуть звонок.

Смеясь, я отбросила мобильник на кровать и быстро переоделась в домашнюю одежду, которая уже несколько дней покоилась на полке в шкафу. Приятное тепло заливало сердце от понимания того, что он ревнует меня, даже если к Алану. Одновременно, я чувствую себя и виноватой перед другом, и счастливой девушкой, парень которой ревнует её. Это льстит женскому самолюбию. И я не могу отрицать этих элементарных вещей.

Алан ввалился в мою комнату с тремя большими коробами, которые скорей даже огромные. Он точно знал, что этот вечер проведёт со мной, потому что ни в одной из пицц я не обнаружила помидоры. Друг знает о моей ненависти к ним как никто другой, и совпадением это считать глупо и наивно. Вообще-то, я действительно успела соскучиться по его компании. Включив фильм, мы дружно уминали пиццу. Плевать, если он пошёл на это специально, мы ведь друзья. Я могу оправдать его тем, что он скучал, и я скучаю тоже.

– Знаешь, я соглашаюсь на эту мерзость только ради тебя, – хмыкнула я где-то в середине фильма.

– Тебе тоже нравятся ужасы. Это же пила. Классика жанра.

– Если не учитывать то, что мы ввалили себя по несколько фут пиццы, то да, нравятся, но сейчас я должна смотреть, как какой-то ублюдок мешает кишки какого-то идиота. Хуже этого может быть человеческая многоножка. В следующий раз я занимаюсь выбором фильма, а ты пиццей.

– Ты только открыла коробки! – смеясь, возразил Алан.

– А лучше бы выбрала фильм.

Покачав головой, друг с довольной улыбкой откусил большой кусочек и вновь уставился в экран. Это же нормально, когда ты смотришь подобное, и у тебя не пропадает аппетит? Потому что у Алана он, кажется, только растёт.

Ближе к ночи, когда мне уже началось чудиться присутствие чужого, по экрану, наконец-то, поползли титры, а я облегчённо выдохнула. Слава Господи, сегодня никто не решил поиграть со мной в игру в виде мерзкого человечка с разукрашенным лицом, который то и дело мог заявлять о себе в любой момент. Я останусь с целым телом и органами. Кроме всего прочего, буду видеть белый свет не только в аду, где для меня уже всё заказано.

Алан ушёл из комнаты ровно тогда, когда я упала на подушку, сомкнув веки под действием обжорства, которое лучше снотворного. Сон был сладким, потому что я ела не пиццу, а пасту, которой, кстати, Диего кормил меня с рук. И на нём не было футболки. В общем, всё как я люблю. Лишь мерзкий звонок разбудил меня в два часа ночи. Я уже знал, от кого поступает вызов. Мама. На отца и на неё я поставила определённые мелодии. Те, которые говорят о том, что бежать в сторону мобильника не обязательно.

– Да, – рявкнула я, приняв вызов. Вряд ли мама могла запутаться в часовых поясах. Она тут жила.

– Не обязательно показывать отсутствие воспитания и манер сразу, – с язвительностью отчеканила она.

– Какой воспитали, – в ответ, саркастически прошипела я.

– Грейс! – тут же переняв суровый тон, который говорил о том, что я задела за живое, она следом хмыкнула, чем изрядно удивила. Моя мать и хмыканье? Нет, увольте, – твой рейс в четыре утра. Советую поторопиться.

– Какого чёрта ты несёшь? – фыркнула я.

– У твоего отца случился сердечный приступ. На твоём месте я бы захотела увидеть его перед тем, как крышка гроба накроет его бездыханное тело.

С последними словами, она сбросила звонок, а я подскочила с кровати, трясущимися руками натягивая джинсы. Мне придётся упасть с небес прямо в адское пекло под названием дом.

Глава 25

Отец. Почему я никогда не называла его папочкой? Папулей? Папой, в конце концов. Он не был тем, кого называют ласково, вкладывая в обычное слово море любви.

Мы привыкли, что при полной семье, где есть и мама, и папа, воспитанием занимается женщина. В моей семье всё было не так, как заложено в наших головах. С самого рождения я была с ошейником на шее, который в любую секунду мог ударить меня током; и на ошейнике было выцарапано его имя – Вильям. Он учил меня ходить: ставил по середине огромной пустой комнаты и грозился не выпускать, пока я не смогу дойти до него; он учил меня плавать: привязал ко мне верёвку, чтобы я не боялась, кинул в море и неожиданно отпустил её; он учил меня, как получать то, что хочешь. Он был моим учителем. А ещё четвёртым всадником моего ада.

Но, несмотря ни на что, я никогда не представляла в голове то, что когда-нибудь мне придётся похоронить его. Это не укладывалось в моей голове. Когда позвонила мама и сказала, что у него случился инсульт – я бежала. Бежала на рейс в Лондон, потому что я люблю его. Странной любовью, не той, что любят своих родителей другие. Но я любила его, поэтому я наплевала на всех, собрала вещи, села на самолёт и вот – я уже в Лондоне. И как бы это ни было иронично, но завтра уже Рождество. Я клялась, что не под каким предлогом не явлюсь сюда на праздники, но я здесь. Судьба – злая штука, знаете ли.

Минуту назад мне выдали багаж, и я уже бегу из аэропорта, на ходу набирая номер, который поможет добраться мне в резиденцию. Слава богу, что я помню его номер, и телефон мне одолжил один из пассажиров моего рейса, потому что свой я благополучно забыла дома. Я не смогу связаться с Диего, ведь я не помню его номера телефона. От осознания этого мне хотелось разрыдаться. Надеюсь, что по моему возвращению я расскажу ему обо всём, и он всё поймёт. Он всегда понимает меня.

– Алло.

– Джошуа! Как же я рада тебя слышать, – воплю я в трубку и замечаю, как владелица телефона мило улыбается мне. Кажется, она собирается выкинуть этот телефон позже, чтобы не заразиться сумасшествием от меня.

– Мисс Мелтон, – это было больше похоже на вопрос, чем на приветствие.

– Здравствуй, Джошуа. Мне срочно нужно, чтобы ты забрал меня. Я в аэропорту.

Молчание. Лёгкое покашливание. Кажется, мама не думала о том, что я прилечу, когда звонила мне, поэтому наш шофёр обескуражен.

– Вы в Лондоне, мисс? Если нет, то боюсь, что не смогу отвезти вас туда, куда вам надо, – отшутился он.

– Да, я в Лондоне. И, пожалуйста, поскорее. На улице сильная вьюга, практически ночь, и я очень хочу спать.

Тяжелый вздох по ту сторону телефона. Не оторвала ли я его от неприличных занятий? Насколько я знаю, он одинокий мужчина, но может все изменилось.

– Вы можете скинуть мне ваше местоположение?

– Ты забыл, где находится аэропорт?

– Нет, не забыл. Просто я боюсь, что вы шутите надо мной, мисс Мелтон.

– Джошуа, поверь мне, я тоже хотела бы, чтобы это была шутка. Но, увы. Я жду тебя, – и сбрасываю трубку.

Красная машина Джошуа приехала за мной спустя полчаса, и за это время я успела прикинуть все возможные варианты развития событий: мой отец может быть мёртв, при смерти, инвалид и ещё много всего, отчего кровь стынет в жилах.


Джошуа редко поглядывает на меня через водительское стекло в салоне, но я не придаю этому значения.

– Вы решили навсегда вернуться, мисс?

– Нет, Джошуа. Я вернулась на время, чтобы проведать отца.

– А что с мистером Мелтоном? Что-то серьёзное? – нахмурился мужчина. Как можно волноваться за него, когда он периодически кричит на тебя и занижает зарплату?

– А ты не знаешь? У него случился инсульт сегодня рано утром.

– Что? Боже, мисс Мелтон, какой ужас. Я серьёзно не знал об этом. Я только вчера довозил его до работы, а сегодня уже инсульт. Как же жизнь бывает жестока!

Если ещё вчера я могла отгрызнуться и сказать, что он заслужил этого. Но сейчас…

– Ты не против, если я закрою перегородку? Я очень хочу спать, и собираюсь вздремнуть, пока мы не приехали, – подавляя зевок, спрашиваю у него, и мужчина энергично кивает.

– Конечно, мисс, Вы, наверное, ужасно устали. Я оповещу Вас, когда мы будем подъезжать к резиденции вашей семьи.

– Благодарю тебя, Джошуа.

Он опускает преграду между его зоной и моей, и я погружаюсь в сон.

Лёгкие, заботливые и едва ощутимые толчки в плечо разбудили меня. Сонно потирая глаза, я разлепила их и наткнулась на Фелицию – нашу домоуправляющую. Ее темные волосы как обычно подстрижены под мальчика, глаза обведены чёрной подводкой, бледная кожа не держит на себе ни грамма тональной основы или пудры, а на губах всё та же красная помада цвета свежей крови.

Когда папа был на работе, а мама пропадала со своими подругами, что, кстати, было практически всегда, со мной сидела прислуга и во главе была Фелиция. Она достаточно требовательна и сурова к работникам, но её отношение ко мне было иным. Она воспитывала меня как собственную дочь, из-за чего я теперь отчасти несу в себе её образ. Такая же резкая и своевольная.

– Когда Джошуа позвонил мне и сказал приготовить тебе комнату, я решила, что он напился и смеётся надо мной, – растянула в улыбке Фелиция, и пригладила мои выпавшие из пучка пряди.

– Когда ты вообще видела меня пьяным?

Она закатила глаза и бросила ему резкий взгляд, несущий простой смысл – заткнись и сделай вид, что тебя нет.

– Я не запоминаю такие «грандиозные » даты.

Метаясь глазами между ними двумя, я заливаюсь хриплым, почти сонным, смехом.

– А вы не изменились, ребята. Все также ворчите друг на друга всё свободное время. Чем-то напоминаете меня и отца.

Фелиция усмехается и притягивает меня в свои объятия. Она достаточно стройная женщина, но выше и шире меня, что позволяет ей накрыть меня своим телом от глаз Джошуа. Тот умиляется нашим нежностям, хватает мой багаж и несёт в дом.

Дом.

Я дома. У моего отца случился инсульт.

Я отталкиваю через неохоту Фелицию с жалким выражением лица.

– В чем дело, Грейс? Ты совсем не соскучилась по тётке Фелиции? – отражение боли на ее лице причиняет мне дискомфорт. Не хочу становиться причиной её недовольства.