– Но я выбрала этот, потому что хочу понять тебя и твои интересы. Что такого в данном вопросе? Я просто хочу знать, почему ты выбрал тренерство, а не, к примеру, садоводство.

– Садоводство? – выгнув бровь, усмехнулся Диего.

– Да, садоводство. Почему бы и нет. Нет плохой работы. Я просто хотела узнать тебя в этом плане, и не вижу в этом ничего плохого. Я ведь не могу что-то знать, а что-то не знать и ты…

– Вполне можешь, Грейс, если это то, что тебе знать не стоит, – оборвали меня на полуслове, – я выбрал его, потому что так было решено за меня. Мне предоставили выбор – я его сделал. Теперь я тут. Это принимается за ответ?

– Ладно, – вздохнула я, – а разве тебе не интересно что-то узнать?

– Интересно. Кто был тот парень?

– Ты смеёшься надо мной, Фуэнтес? – фыркнула я, – я спрашиваю тебя, почему ты выбрал тренерство, и ты не желаешь ответить на такой элементарный вопрос, а сейчас ты интересуешься моей личной жизнью, решив, что я должна быть откровенна с тобой. Нет, Диего, такого не бывает. Нельзя играть в одни ворота, ты как никто другой должен это понимать.

– Чего ты хочешь, Грейс? Чтобы я вывалил на тебя всё своё прошлое дерьмо, после которого мы поплачемся друг другу в плечо и поцелуемся, как во всех мелодрамах?

– Нет, – покрутила я головой, – я просто хочу взаимности, разве это много?

– Это не много, – вздохнул Диего, со словами которого, на стол легли тарелки с закусками, оборвавшими диалог и заставившими замолчать на неловкий промежуток.

Поблагодарив официанта, между нами вновь повисла пауза, растянувшаяся с несколько минут и игру в гляделки хоть куда, но не в глаза друг друга.

– Грейс, не требуй всего и сразу. В моём мире так не бывает.

– Что ты хочешь этим сказать? – поморщилась я, пронзая взглядом входную дверь, холод которой передавался мне, – думаешь, что ты знаешь меня?

– Нет, не знаю. Ты позволяешь мне узнать тебя со стороны суки, Грейс. И я могу сказать, почему.

– Валяй.

– Потому что это защитная реакция. Она у всех разная: кто-то смеётся, кто-то плачет, кто-то становится грубым, а кто-то входит в образ суки и стервы.

– И под последними двумя, ты подразумеваешь нас? – переведя взгляд, я уперлась глазами в карие, что принадлежат Диего.

– Ты не можешь судить меня, Грейс, а я не могу судить тебя. Но твой мир полностью расходится с моим. Мы – небо и земля. И сейчас спустись с небес на землю, тут живут обычные люди.

– Что ты знаешь о моих небесах? – практически всхлипнула я, подавляя нарастающую ярость и горестные слёзы, – я ненавижу, когда люди судят меня по одежке. Ненавижу всей душой. Всё то, что ты видишь – не моё.

– В каком плане?

– Думаешь, я вывалю на тебя всё дерьмо, и мы поплачемся друг другу в плечо? – ядовито бросила я слова, которые недавно принадлежали ему.

– Нет. Не вывалишь, потому что ты – это я.

– Тогда какого чёрта ты так говоришь? Ты ничего не знаешь обо мне.

– Я хочу узнать тебя. И сейчас ты позволяешь мне узнать тебя.

– Я никому не позволяю узнать себя. Никто не знает меня так, как знаю себя я, даже Алан. Я – человек, и я умею чувствовать, чёрт возьми, я не робот. Не смей рассказывать мне о розовых небесах, которые ты видишь и судишь с обложки, ты ничего не знаешь. Я каждый проклятый день хочу уб…

– Грейс! – рявкнул Диего, заставляя меня вздрогнуть на месте, и повернуться остальных посетителей в нашу сторону.

Только сейчас я почувствовала, как слёзы градом катятся по щекам, полностью выдавая эмоции и боль, которая живёт со мной на протяжении нескольких лет. Или даже с рождения.

Тревожный взгляд карих глаз был обращён ко мне, в то время как одна ладонь Диего сжимала мою. Разве эмоции с такой силой накрыли сознание, что я не почувствовала ни слёз, ни его близости? Быстро смахнув свободной рукой влагу и капли с щёк, я втянула воздух и проглотила ком недосказанности, который мучает меня изо дня в день.

– Я хочу уйти, – едва слышно выдавила я.

– Мы не уйдём.

– Я хочу уйти, – еще раз повторила я, но более уверенно, – этот вечер испорчен.

– Ничего не испорчено, Грейс. Ты можешь кричать, плакать, биться в истерике. Ты имеешь право показывать свои эмоции так, как посчитаешь нужным.

Не знаю почему, но слова Диего повлияли на меня словно бальзам на душу.

– И прекрати бросаться на Бейкер. Ты не просто так со всех ног помчалась на неё с кулаками.

Утерев остатки слёз с лица, я не решалась поднять глаза на Диего. Он, конечно, видел вспышки моего гнева и не единожды, но сегодня она была самой эмоциональной, доведя до слёз, которые я тщательно скрываю от всех. Лишь Алан видел меня в забитом до изнеможения состоянии, но и он не видит и не знает всего, что творится в моей душе, особенно сейчас. Мне некому выговориться. Больше некому. Единственным отвлечением и возможностью стал футбол и рисование, но и они не помогают так, как поддержка близкого человека.

– Грейс, посмотри на меня.

Послушано подняв глаза, я встретилась  взглядом с Диего, который смотрел на меня с каким-то беспокойством.

– Прекрати так смотреть на меня, – поморщилась я.

– Как?

– Так, словно мне отшибли мозги или я упала с припадком эпилепсии.

– Я смотрю на тебя так же, как делал до этого. И если хочешь, то можешь поговорить со мной.

– Прекрати, – прошипела я, на корню обрубая все подобные тонкости, как с душевно больной.

– Что прекратить?

– Прекрати быть таким милым. Завтра ты вновь можешь занять позицию того, кто раскатает меня ногой по траве.

Сжав челюсть с такой силой, от которой вены заиграли на шее, Диего процедил:

– Я думал, что мы уже решили. И не принимай мою доброту за слабость, Грейс. Остановимся на том, что у каждого из нас есть секреты, которыми мы не хотим делиться. Либо же не хотим делиться ими сейчас. Если у кого-то появится желание, то мы обоюдно друг друга выслушаем. Согласна?

– Да.

– Отлично, а теперь приятного аппетита.

Погрузившись в молчание, я тщательно пережевывала пищу, искоса смотря на Диего, лицо которого оставалось вдумчивым, словно каждое сказанное слово обрабатывается через сито как минимум сотню раз. Я не успела ляпнуть лишнего, но дала ему хороший повод для размышления.

Он должен понимать, что не каждая семья, у которой на счетах лежат миллионы – счастлива. Обычно именно в таких семьях нет ничего, что напоминает домашний очаг. Уж кому как ни мне, известна подобная обратная сторона. Все выходы, снимки, видео – наигранная показуха идеальности и непорочности. Мне не понять, для чего родители рвут задницу, чтобы поддержать подобную идиллию. Это метафизический парадокс. Уверена, что у каждого из них есть кто-то на стороне, потому что холодность, с которой они смотрят друг на друга, может сравниться с той температурой, которая овладевает Северным полюсом.

Когда-то я считала их брак идеальным. Он казался мне совершенным, без изъянов. Но это было до тех пор, пока я не начала взрослеть и смотреть на родителей реально, а не сквозь призму, закрывающую глаза. Это не отношения двух любящих людей. Это выгодное товарищество, приносимое свои плоды в виде материальных благ. Если родители отца занимают подобное положение, как само собой разумеющееся, а то и хуже, то куда смотрят родители по маминой линии? Неужели они благополучно отдали дочь, и теперь их даже не волнует её сложившаяся судьба? Она ведь их ребёнок, а я их внучка. Но у меня нет ни одного воспоминания об этих людях, словно их никогда не было в моей жизни и одновременно, они в ней присутствовали. Два противоречивых чувства следуют за мной по пятам. Разве в родном человеке невозможно разглядеть грусть даже по фотографиям?

– Что ты ненавидишь? – чтобы нарушить тишину и продолжить свидание, которое перетекло в мрак и молчание, спросила я.

– В каком плане?

– Не знаю, просто.

– Оливки, – пожал плечами Диего, удивив меня ответом.

– Серьёзно? Оливки?

– Ну, да, ты же сама спросила, что я ненавижу. Их я ненавижу больше всего.

– Значит, ты ненавидишь их даже сильней, чем я…

– Помидоры и горчицу, – перебил меня Диего, – да, я запомнил. Бедный парень.

– Какой парень?

– Которого ты мучила допросами о присутствии их в блюде.

– Но я покроюсь волдырями, и меня стошнит на стол, если один из них попадёт мне на язык.

– Ты сейчас макаешь фри в кетчуп, Грейс, что за двойные стандарты? Это тоже помидоры, но перетёртые в кетчуп.

– Это уже не помидоры, – запротестовала я, – это кетчуп.

– Да, кетчуп, сделанный из мякоти помидор, – усмехнулся Диего.

– Фу, – поморщилась я, засовывая очередной ломтик с соусом, который поднял уголок губ мужчины напротив, а мои бабочки вновь взметнулись ввысь.

– Действительно настолько фу, что ты каждый раз черпаешь ещё больше кетчупа.

Улыбаясь, я подняла глаза и тихо засмеялась. Сейчас у меня и впрямь двойные стандарты, потому что я ненавижу помидоры, но люблю кетчуп.

С лёгкими разговорами на отвлеченные темы, льдины между нами потрескались и канули в океан, оставляя после себя сладкое послевкусие, как после десерта, который я умяла за один приход. Если бы не наша перепалка и мои вспыхнувшие эмоции, всё могло пройти намного лучше, но ничего не изменить. И в какой-то степени я даже рада, что всё прошло именно так, как прошло. У нас тяжёлые характеры, с которыми придётся бороться, и мы оба с трудом отступаем, признавая вину.

С выходом из кафе, волнение окатило разум и тело, потому что я не знала, что будет дальше. Мы можем продолжить у Диего, можем погулять, но подступающие вечерние холода не дадут расхаживать на улице долго. Основным вариантом был кампус, но из-за того, что мой телефон умер, встретившись с бетоном, узнать пришла ли Сам или нет – я не могла. Это создавало помеху и трудности.

– Мы можем поймать такси, – предложила я.

– Если ты хочешь вернуться в кампус, – кивнул Диего.