– Похоже, что я шучу? Прекрати жить сказками, где все друг друга любят, играют пышную свадьбу, собирая всех родственников и друзей в одном кругу, заводят детей, ходят на работу, а потом уставшие приходят домой, воспитывают этих ходячих сперматозоидов и ложатся спать. Такое бывает, но не со мной и не в моём мире, Грейс. Я не буду любить тебя до гроба, клясться тебе в безграничной любви и прочую хрень, которую ты себе напридумывала. Мне нравится общаться с тобой потому, что в тебе я вижу себя – поломанного человечка, обиженного на весь мир. И не более, понимаешь? Так что выбирайся из мира грёз. Ты – взрослая девочка, а эти бредовые сказки про сладкие романы должны отталкивать тебя своей приторностью из-за того, что ты познала горькую суть нашей жизни. Теперь выбор за тобой: ты можешь забыть меня, как самый страшный сон, в котором ты кончала десятки раз, или идти со мной по этому дерьмовому пути судьбы, которая нас с тобой свела.

Он сказал это. Он сказал то, что я так боялась услышать. Я – сломанная. Мои родители не любят меня, у меня не было детства, все друзья смылись куда-то в канализацию из-за моего паршивого характера, мой бывший парень расстался со мной из-за моей ревности, а лучший друг влюблён в меня с самого начала – сломана. Все это время я искала в Диего то, что могло бы изменить мою жизнь, исправить её, сделав меня не такой испорченной куклой, у которой уже отвалилась рука и нога, в волосы частично выпали. Сломана. Диего был со мной всегда честен, а я видела в этом совсем не то, что было на самом деле. Когда он трахал другую девушку, я представляла измену, но ведь мы даже не встречались. Мы толком то и не общались. Я привязалась к нему хвостиком, заставив быть якорем моей жизни, чтобы хоть как-то выкарабкаться и вздохнуть, а потом снова уйти на дно на долгие года. Глупая маленькая Грейс привязалась к взрослому тренеру Фуэнтесу, навязывая свои мысли, идеи, жизнь.

Если бы не выключенный свет, он увидел бы мои слёзы, которые ручьем капали с глаз. Но слава Богам он не может видеть их, не может увидеть то, что задел больной зуб в челюсти с именем «Грейс».

– Мне нехорошо. Мне следует поспать, ты ведь не против? Если решишь уйти – закрой дверь и положи ключ под коврик, – не дожидаясь ответа от него, я спрыгнула с кровати, дождалась пока Диего выйдет из ступора и встанет, сняла покрывало и залезла под одеяло, повернувшись к нему спиной.

Заглушая всхлипы кулаком во рту, я старалась заснуть, мечтая о том, чтобы Диего поскорее покинул комнату, пространство вокруг меня и мою жизнь. Но он, как настоящий паразит, въелся глубоко и надолго.

– Ты не можешь обидеться на меня за правду, – прохрипел он позади меня.

– Я знаю, я не обижаюсь. Просто дай мне поспать, Диего, – расплакалась я ещё сильнее. Сентиментальная сука.

С минуту он стоял не двигаясь. От него не было никакого шума, отчего мне даже показалось, что он исчез. Но мои сомнения развеял скрип кровати рядом со мной. Диего залез под одеяло, прижал меня спиной к своей груди и, уткнувшись мне в шею, уснул.

Я ещё долго лежала без сна, раздумывая над тем, как он чертовски он оказался прав.

Слова Диего воздействовали на моё сознание слишком сильно. Я с трудом уснула и с таким же трудом спала. Сны менялись, и каждый новый был пуще предыдущего. И тогда, когда на часах я застали четыре часа утра – Диего уже не было, словно его присутствие было абстракцией, которую я так хотела воплотить в реальность.

На душе скребли кошки. Если это не было сном, то сейчас я очень жалела о том, что продолжила диалог, кинув ему в лицо вопрос о любви. Но я нашла небольшой плюс в этой ситуации: от лица Диего отхлынула кровь, как только слова слетели с моих губ. У его прошлого есть ноги, которые породили жестокость, но что это за ноги?

Глава 13

Не знаю, что за волнение окатило моё тело и разум, но я жутко нервничала, на чём сроду себя не ловила. Это, чёрт возьми, даже не касается парня. Это же обычная выставка, когда кучка зевак бродит вдоль стен, разглядывая картины, в которых, вероятней всего, ничего не понимает. Единственное, чем можно понять картину – цвета, которые выбрал её автор, но сомневаюсь, что кто-то будет утруждать себя такими догадками.

Как только на моё плечо легла чья-то рука – я вздрогнула и резко обернулась, найдя глазами профессора Фаринсона и какого-то мужчину рядом, которые добродушно улыбались мне.

– Добрый вечер, мисс Мелтон, – начал профессор, – должен представить Вас своему другу, тем более он так настаивал.

– Антуан Клозье, – кивнул мужчина, перебивая своего спутника.

Протянув ему руку, я столкнулась с тем, что едва заметная щетина начала щекотать кисть. Отпустив мою ладонь, мужчина ещё раз улыбнулся оливковыми глазами, а его тонкие губы то и дело трогала улыбка. Подправив шарф цветом хаки, он вежливо улыбнулся ещё раз:

– Мисс Мелтон, я восхищён Вашими работами. В них столько эмоциональности, чувственности и страсти. Я очень надеялся на Ваше согласие, и Морис не подвёл, уговорив Вас.

– Спасибо, – ответно улыбнулась я, подумав о том, что скорей мои картины пропитаны гневом, который каждый раз порождали собственные родители, но такая честность вряд ли сыграет мне на руку, поэтому я оставила эти детали при себе.

Видимо, Антуан не собирался оставлять меня, у него горели глаза, в которых я читала сотню вопросов, адресованных мне. И сразу первый вопрос был тем, который я ожидала:

– В Вашей семье кто-то увлекается художественным искусством? Мне кажется, Вы похожа на одну мою знакомую художницу.

– Нет, – мои родители считают это увлечение для бедных и несамореализованных людей, которые не знают, чего хотят от жизни, да и не считают это за работу. Дополнение отрицательного ответа, я решила также оставить при себе, – в мире много очень внешне схожих людей.

– Вы правы, мисс Мелтон, – радушно улыбнулся Антуан, – Морис говорил Вам, что это благотворительная выставка молодых художников?

– Нет.

– Если на Ваши работы найдётся покупатель, Вы готовы с ними распрощаться?

– Думаю, что да, – пожала я плечами, – это ведь благотворительность, я рада, если мои картины кому-то помогут.

На самом деле, я не лгу. Если моя мазня, как назвал её Диего, спасёт жизнь или чем-то поможет, то это самым минимум который я могу сделать. Под матрасом в комнате лежит то, с чем я никогда не попрощаюсь и не покажу. Это тот самый белый лист бумаги, на котором чёрным грифелем вырезан образ Диего. Из всего того, что я писала за всю свою короткую жизнь – его портрет самый дорогой.

– Как Вы пришли к тому, что начали писать картины? – продолжал Антуан, с интересом ожидая ответа, пока профессор Фаринсон то и дело кивал каким-то людям в знак приветствия.

Впервые в своей жизни, я почувствовала не фальшивый интерес к увлечению, а реальный. Мужчина передо мной не завёл беседу для того, чтобы как-то примкнуть к моей семье или набиться в друзья ради того, чтобы засветиться в жёлтой прессе. Он интересовался мной, как человеком. Улыбнувшись, я ответила честно:

– Это хороший способ избавиться от эмоций.

– Понимаю, – кивнул Антуан, – а как Ваши родители относятся к подобному роду занятий? Наверняка они гордятся Вами.

Определённо гордятся, – недовольно начали голосить мои «я». Родители восхваляют моё занятие только тогда, когда это нужно для поддержки образцовой семьи, на деле, они лишь воротят носы. Первое время, мне было неприятно и обидно, но со временем я привыкла. Теперь их мнение для меня сравнимо с теми, чьи имена мне даже неизвестны, в то время как им – известно моё.

– Конечно, – согласно кивнула я, легко солгав о реальном отношении.

В эту минуту, на мою спину легла рука, но я сразу почувствовала, что она не принадлежит Диего. Он вряд ли вообще появится на данном мероприятии, хотя ребят я всё же пригласила, да и они сами сказали, что посетят выставку, потому что объявления о данном мероприятия покрывали все информационные доски университета. Кроме того, каждый из них так или иначе относится к творчеству выбранной профессией.

Направив взгляд на человека, чья рука сейчас покоилась на пояснице, я встретилась с улыбкой Алана. События ночи вмиг заставили сбиться дыханию и поднять жар в теле.

– Я буду честным и скажу, что твои работы самые лучшие, Гри, – улыбался друг далеко не дружеской улыбкой.

– Ваш молодой человек очень даже прав, – согласился с Аланом Антуан, протянув ему руку, – Антуан Клозье.

– Алан, просто Алан, – кивнул друг, пожимая ладонь друга профессора Фаринсона, так и оставляя покоиться вторую на моей пояснице, из-за чего становилось неуютно. Нас уже посчитали парой, и это играет не в мою пользу.

– Приятно познакомиться с Вами, Алан. Берегите свою девушку, она – сокровище.

Алан ещё раз кивнул, послав в мою сторону влюблённый взгляд, который дал ещё одну вспышку жара, помогающей капелькам пота проскользнуть по спине. Благо, что сегодня на мне было коктейльное платье оттенком слоновой кости, с открытыми руками и закрытым телом. Наверняка от друга не ускользнули бы такие мелочи, как пот. Единственное, что он мог – приписать это в свою пользу, тем самым позволить себе новый шаг в сторону отношений, которых я сторонюсь, как огня.

– Мы… – начала я, но застыла с открытым ртом, смотря за спину пары мужчин напротив.

Мария и Диего уже заметили меня, и будь я проклята, потому что челюсть Диего резко сжалась, как и губы, образовавшие тонкую прямую линию, когда он прогулялся взглядом по руке Алана. Пытаясь прокатить образовавшийся ком по сухому горлу, я откашлялась, потому что попытка была неудачной, как несколько последующих.

Появление Диего стало для меня такой же неожиданностью, как и лиловый цвет для Уильяма Перкина, который занимался поисками лекарства от малярии, а получил месиво и новый, досель не открытый, оттенок цвета, изменивший мир. Если до его появления меня кидало в жар, то сейчас меня просто сбросили в кратер вулкана. За попыткой поправить волосы, я скрыла смахивание пота со лба.